Глава 10

Через два месяца[1] после несправедливого выговора на парадном плацу Форта Ливенворт Кастер получил телеграмму от Маленького Фила Шеридана, в которой сообщалось, что приблизительно 1 октября его полк  выступит против враждебных индейцев в те края, где ныне находится Оклахома.

Генералы Шерман, Салли и я сам, и почти все офицеры твоего полка просили за тебя, и я надеюсь, что прошение будет успешным. Сможешь ли ты явиться незамедлительно?

Кастер не стал дожидаться одобрения петиции Шеридана. На следующий день после получения этой телеграммы он был в поезде на пути к Форту Хейс в сопровождении двух стагхаундов и одного пойнтера.

Враждебные индейцы, которых имел в виду Шеридан, были Шайенами Черного Котла, в то время зимовавшие на реке Уашита, к востоку от “кастрюльной рукоятки”[2] Техаса. Четырьмя годами ранее, когда оно стояло лагерем на Сэнд-Крик в нескольких милях к северо-западу от Форта Лайон, в это кочевое селение нанес визит бывший методистский проповедник, полковник Джон Чивингтон, который привел с собой два полка колорадской милиции и четыре горных гаубицы - неожиданное нападение ранним утром, вызвавшее расследование Конгресса.

При заключении договора в Форте Уайз в 1861 году Уполномоченный по делам индейцев подарил Черному Котлу  американский флаг и уверил вождя в том, что если тот повесит этот  флаг  над своей палаткой, то селение будет в безопасности. Поэтому, когда милиция Чивингтона понеслась на него, Черный Котел благоразумно пожелал убедиться в том, что этот флаг ни остался незамеченным. Говорят,  это был большой гарнизонный флаг, и Джордж Бент утверждает, что он видел, как Черный Котел выставил этот флаг на конце длинного шеста.

Полковник Джон Чивингтон

Когда Чивингтон затеял эту атаку с применением сил Первой и Третьей Кавалерии, несколько офицеров возражали, так как это было нарушением обещаний, относительно безопасности индейцев. Чивингтон - большой, плотный, вспыльчивый человек  с обсидиановыми глазами, свирепо глядящими с любой его фотографии - пришел в ярость. Он угрожал этим диссидентам, поднес кулак к лицу лейтенанта Джозефа Крамера и прорычал: “Я прибыл, чтобы убивать индейцев и считаю справедливым и честным использовать против них любые средства, существующие на этом свете!”. Также, согласно некоему Дж. М. Кумбсу, слышали, как Чивингтон произнес: “Скальпы это то, зачем мы пришли... Я давно пробираюсь по крови!”.

Хотя безумный проповедник  спланировал и руководил этим нападением, он был не одинок. Большинство людей на фронтире испытывали приблизительно те же чувства. В частности, его солдаты из Третьей Кавалерии, сформированной из добровольцев, завербованных  на сто дней, жаждали драки, так как срок их вербовки почти истек, а они мало чего достигли. Они атаковали одну маленькую группу, убив шестерых воинов, мальчика и трех скво,  но в Денвере их с презрением называли Бескровным Третьим.

На рассвете 29 ноября 1864 года Чивингтон атаковал селение Черного Котла.

Когда Конгресс приступил к расследованию этого дела, свидетельств было более чем предостаточно. Некий милиционер, осмотревший тела нескольких убитых детей, говорил, что один из них был изрублен каким-то неустановленным острым орудием, очевидно - кавалерийской саблей, а у другого отсутствовали уши. Лейтенант добровольцев из  Нью-Мексико    слышал,    как    солдат     из Колорадо рассказывал, как насадил на палку женское  сердце и расхаживал с ним. Лейтенант, имя которого не упоминалось, наблюдал оскальпирование трех женщин и пятерых детей, которые были захвачены живыми.

Резня на Сэнд-Крик 29 ноября 1864 г.

Роберт Бент, еще один сын торговца Уильяма Бента, видел, как солдат набросился на женщину с перебитой ногой. Когда кавалерист подошел к ней с саблей, она подняла руку, чтобы защититься: “... он ударил, разрубив ей руку. Она перекатилась на другой бок и подняла другую руку, солдат  ударил опять, разрубив и ее, а затем  бросил женщину, не прикончив ее”. Тридцать или сорок скво, пытавшихся укрыться в яме, выслали маленькую девочку с белым флагом, но она не сделала и нескольких шагов, как была застрелена. Бент утверждает, что видел беременную женщину с разрезанным чревом, внутри которого был виден неродившийся ребенок. “Я видел тело Белой Антилопы, у которого были отрезаны половые органы, и слышал, как один солдат говорил, что сделает из них табачный кисет”. Быть может, Белая Антилопа надел свою медаль, которую вручил ему Президент Линкольн. Если и так, то ее магия была ничуть не лучше магии флага Черного Котла.    

Сэнд-Крик

Капрал Эймос Микш,  рота “Е”, Первая Кавалерия Колорадо, показал, что утром после сражения он видел мальчика, еще живого, в канаве наполненной телами убитых взрослых: “я видел, как майор 3-его полка вытащил пистолет и выстрелил ему в затылок. Я видел, как отчленяют пальцы, чтобы снять с них кольца и как  отрезают уши ради серебряных украшений.  Я видел, как компания вместе с тем же самым майором вытаскивала захороненные ночью тела, чтобы оскальпировать их и забрать украшения. Я видел женщину с головой, разбитой перед тем, как ее убили. Следующим утром, после того, как они все умерли и окоченели, эти люди вытащили тела скво и выставили их самым непристойным образом ... Все это сотворили люди из 3-его Колорадского”.

Майор Скотт Энтони доложил об убийстве ребенка примерно трех лет от роду: “Я увидел, как один человек слез с лошади на расстоянии примерно семидесяти пяти ярдов от него, поднял ружье и выстрелил. Он промахнулся в ребенка. Подъехал другой человек и сказал: ‘Дай-ка я попробую достать сукиного сына. Я могу подстрелить его’. Он спешился, встал на колено и выстрелил в малыша, но промахнулся. Подъехал третий человек,  сделал схожее замечание и выстрелил, и парнишка упал”.

Лейтенант Джеймс Коннор показал, что, проходя на следующий день по месту побоища, он не видел ни одного индейского трупа независимо от возраста и от пола, который не был бы оскальпирован. Солдаты уродовали тела “самым ужасным образом - половые органы мужчин, женщин и детей вырезаны и т.д. Я слышал, как один солдат говорил, что он вырезал у женщины половые органы и выставил их напоказ на палке... Я также слышал о многочисленных случаях, когда солдаты вырезали женские половые органы и натягивали их на луку седла или носили на шляпах, находясь в строю”.

Офицер 3-его Колорадского полка

С целью отразить все нападки, на пятьдесят девятый день этого следствия врач Калеб Бурдсал показал, что когда он в Шайенской палатке обрабатывал солдатам раны, к  входу подошел солдат с пятью или шестью кавказоидными  скальпами.

Доктора Бурдсала подвергли перекрестному допросу. Исходя из чего он решил, что эти скальпы были сняты с голов белых людей?

Доктор ответил, что его убедил цвет волос: белокурые, песочные, каштановые, но ни одного цвета воронова крыла.

Не могли ли они выцвести или изменить с годами свою природную окраску?                    

 Доктор Бурдсал считал, что нет. “У меня сложилось впечатление, что один или два из них были сняты не более десяти дней назад”.

Его спросили, как он смог это определить.

“Кожа и плоть, соединенные с волосами, все еще казались достаточно влажными”.

Уильям Брейкенридж, более известный как шериф в Тумбстоуне, во время рейда Чивингтона был молодым солдатом. Его показания подтверждали слова доктора Бурдсала: “В индейских типи было найдено много скальпов  белых людей и женщин, некоторые очень свежие”.

Сам Чивингтон говорил о скальпе белого в одной из палаток, и,  хотя этот скальп никогда не предъявлялся как доказательство Шайенского варварства, слухи об этом  множились до тех пор, пока жители Денвера  не узнали, ничуть в этом не сомневаясь, что люди полковника обнаружили дюжины белокурых и каштановых трофеев. Хуже того, они видели  одеяло, сотканное из человеческих волос - волос с голов белых женщин. Все знали, что это факт. Еще хуже - согласно редактору  “Rocky Mountain News”, войска обнаружили кожу белой женщины, перекинутую через индейское седло.

Как бы эти истории не эволюционировали, они отражали ярость и страх граждан Колорадо.

Спустя недели три после нападения Чивингтона на селение, его милиционеры триумфально прошли рысью по Денверу, возглавляемые злобным экс-проповедником, который держал шест с привязанным к нему  плененным орлом. Согласно “News”: “Возглавляемые оркестром Первого Полка и полковниками Чивингтоном и Шоупом, подполковником Боуэном и майором Сэйром, солдаты “кровавой Третьей” представляли собой впечатляющую процессию, растянувшуюся, вместе с обозом, от верхнего конца Ферри-стрит, через Латимер, G и Блейк, почти  снова до Ферри-стрит.  Когда отважные солдатушки проезжали по улицам, тротуары и перекрестки были переполнены гражданам, приветствующими своих старых  друзей”.

Чувствительные души могут дрожать мелкой дрожью. Но не “News”. Заявление, посланное Тридцать восьмому Конгрессу, включало пространную редакторскую передовицу: “Среди блистательных подвигов на Индейской войне, эта последняя кампания колорадских добровольцев войдет в историю наряду с несколькими другими, соперничающими с ней, и никто не превзойдет ее... Среди убитых были ВСЕ вожди Шайенов: Черный Котел, Белая Антилопа, Маленький Плащ, Левая Рука, Бьющее Колено, Одноглазый и еще один, имя которого неизвестно. В племени не осталось ни одного выдающегося человека,   и само по себе оно почти уничтожено... Солдаты Колорадо вновь покрыли себя славой”.

Полковник Чивингтон считал, что его солдаты  хорошо сражались: “Я на рассвете атаковал Шайенское селение, состоящее из ста тридцати палаток, численностью от девятисот до тысячи воинов. Мы убили вождей - Черного Котла, Белую Антилопу и Маленького Плаща...”. На самом деле там было восемьдесят или девяносто палаток, в которых жило менее пятисот человек, две трети из которых - женщины и дети. Белая Антилопа был убит. Черный Котел и Маленький Плащ уцелели.

Вскоре после того, как  кровавая Третья продефилировала по городу, еще одно волнующее представление  прошло на сцене театра “Аполло”: там было выставлено сто индейских скальпов.  Хелен Хант Джексон, которая не была в “Аполло” тем  вечером, утверждает, что публика “восторженно аплодировала”.

Выставленная на сцене связка скальпов похоже является достоверным историческим фактом, хотя никто - ни мадам Джексон, ни кто-либо еще - не сохранили деталей этой атавистически живописной картины, таких как дата, программа представления. Неизвестно говорил ли, и если говорил, то  что именно, Чивингтон или кто-нибудь из его Третьих, когда публике были представлены эти скальпы. Можно не сомневаться и в том, что этот спектакль был встречен неистовыми аплодисментами, поскольку многие из присутствующих в “Аполло” потеряли своих родных и соседей под скальпировальными ножами аборигенов. Если аудитория рукоплескала, эти аплодисменты, несомненно, подтверждают замечание заезжего британца, что Америка, возможно, единственная нация в истории, которая плавно перешла от первобытного состояния в упадок, минуя  иные известные формы цивилизации.

Элизабет Толлман, давшая в 1936 году интервью “The Colorado Magazine”, сказала об этом так:

 

Я была в Денвере, когда полковник Чивингтон отправился на Сэнд-Крик. Джон М. Толлман, ставший впоследствии моим мужем, принадлежал к Третьему Полку, часть которого принимала участие в сражении. У меня есть несколько колец, сделанных из волос белой женщины и снятых с тел мертвых индейцев. Живи вы в одно время с нами, в постоянном состоянии страха и тревоги, почти ежедневно видя изуродованные индейцами тела друзей и знакомых, вы не обнаружили бы в своем сердце осуждения по отношению к поступку полковника Чивингтона.   

     

Джей. П. Данн, рассудительный ученый девятнадцатого века, очень часто критиковавший политику правительства, назвал безумный рейд Чивингтона оправданным. Сегодня подобной оценке нельзя доверять, или, по крайней мере, ее следует обсудить, но во времена, когда писал и размышлял Данн, велись научные споры о том, обладает ли  красный дикарь душой.

Генерал Филип Шеридан

Конгрессмен от Монтаны Джеймс  Каваноф (Cavanaugh) говорил от лица большинства американцев того периода: “Я никогда в жизни не видел хорошего индейца... за исключением тех случаев, когда я видел мертвого индейца”.

Генерал Шеридан сократил эту фразу. Выслушав вождя Пенатека-Команчей Тосави - Серебряную Брошь - упомянувшего о себе, как о хорошем индейце, Маленький Фил заметил: ”Единственные хорошие индейцы, из тех, кого я когда-либо видел, были мертвые”. И собирательный американец бессознательно мало-помалу ужал замечание Шеридана до знаменитого афоризма:  “Хороший индеец - только мертвый индеец”.

Как и Наполеон, Шеридан был необычно короток: пять футов, пять дюймов. Говорят, у него был такой крупный  череп, что ни одна шляпа не была ему впору  - утверждение, которое невозможно подтвердить по фотографиям. С карими миндалевидными глазами и обвисшими усами он напоминает те старинные портреты монгольских  императоров, хотя один штабной офицер называл его “коренастым и с внешностью обычного ирландца”. Историк Стивен Эмброуз охарактеризовал его как упрямого маленького человека, “подверженного сильным приступам гнева, человека, охватываемого боевой горячкой во время сражения, быстрого на осуждение и медленного на прощение, всегда требующего от своих людей невозможного”.

Кастер был на полголовы выше - женщины находили его волнующим - и, в отличие от Шеридана, он редко вынашивал недобрые чувства;  во всем остальном они, должно быть,  сильно походили друг на друга. Кастер мог взорваться в любой момент, он любил сражаться и был скор на порицание. Кастер мог  быть саркастичным и до невозможности требовательным. Они понимали друг друга, эти двое. Шеридан ощущал в дерзком молодом кавалеристе родственный дух - Кастер был из тех,  кто не сопротивлялся наведению порядка в войсках  и полагал, что лучший способ сговориться с  опасными краснокожими - сокрушить их.

Маленький Фил был поддержан своим боссом, Уильямом Текумсе Шерманом, который и сам не походил на увядшую фиалку. 15 октября он написал Шеридану, что пришло время индейцам самим решать, быть или не быть им уничтоженными:

Вождь Черный Котел

Как храбрецы и как солдаты правительства, изнуренного своими усилиями по достижению мира, мы, во исполнение наиболее неприятной обязанности,  принимаем войну, начатую нашими врагами,  и сим  решаем довести ее до  конца. Если она завершится полным уничтожением этих индейцев, это будет лишь следствием  того, о чем их предупреждали снова и снова, и к чему они, очевидно, полностью подготовлены. Я ни словом, ни делом не буду удерживать ваши войска от тех действий, которые они  сочтут необходимыми на месте, и не допущу никаких общих и неопределенных обвинений в жестокости и негуманности, чтобы связать им руки, но использую все вверенные мне полномочия, чтобы эти индейцы, эти враги нашей расы и нашей цивилизации, никогда впредь не смогли бы возобновить и вести свою варварскую войну под любым предлогом, на который они могли бы сослаться... Вы можете теперь идти вперед своим путем, а я прикрою вас   всеми своими полномочиями и встану между вами и любыми попытками, которые могут быть предприняты в вашем тылу, чтобы ограничить вашу волю или сдержать ваши войска.

 

Сэнд-Крика было бы более чем достаточно для  Неистовой Лошади или Сидящего Быка, но отсутствие знакомства с такими профессиональными   вояками как Шерман, Шеридан и Кастер - или, возможно, излишне гуманистический взгляд на вселенную - заставило Черного Котла упорствовать на своем искреннем пути. Он не перестал верить, что белые и красные могут поровну поделить землю. Поэтому осенью 1868 года, когда Маленький Фил подготавливал завершение того, что начал колорадский проповедник, Черный Котел из своей штаб-квартиры на Уашите был вовлечен в отдаленный мирный совет с еще одним бледнолицым, генералом У.Б. Хейзеном.    

Белая женщина по имени Клара Блинн и ее малолетний сын были захвачены Шайенами и Арапахами. Они все еще были живы - это все, что знала армия – хотя и не было известно, кто держал их в плену: Шайены, Арапахи, или же соседствующие с ними Кайовы. За пленников предложили выкуп, и генерал Хейзен пытался договориться о их освобождении, когда Шерман оборвал эту затею: “После того как ее муж и брат были убиты, а сама она подверглась скотству со стороны, возможно, целого племени, было бы насмешкой над гуманизмом получить то, что от нее осталось, уплатив за это пять лошадей”.        

Миссис Блинн (Blinn) смотрела на эту ситуацию по-иному. Послание от нее, адресованное ДОБРОМУ ДРУГУ, было доставлено эмиссаром за три недели до того, как нагрянула Седьмая Кавалерия. Существуют различные варианты этого письма, каждое представляется как подлинное, а фамилия женщины часто пишется  “:Blynn”. Неважно. Ее страстное желание нельзя истолковать превратно.

 

Кем бы ты ни был, если  ты только выкупишь нас у индейцев за лошадей или за что угодно и позволишь мне пойти и оставаться с тобой до тех пор, пока я не смогу отправить словечко  моим друзьям, они хорошо заплатят тебе; а я также буду работать на тебя и сделаю для тебя все, что смогу.

Если до этого селения не слишком далеко, и ты не боишься прийти, я умоляю тебя: попытайся.

Индейцы говорят мне, насколько я могу понять, что они ожидают прибытия торговцев, которым намереваются продать нас. Не можешь ли ты выяснить у подателя письма и дать мне знать, белые ли это люди? Если это мексиканцы, я боюсь, они продадут нас в рабство в Мексике.

Если ты не можешь ничего для нас сделать, напиши, ради Бога! У.Т. Харрингтону, Оттава, округ Каунти, Канзас - моему отцу. Сообщи ему, что мы у Кайовов или  Шайенов, и они говорят, что когда белые люди заключат мир, мы  сможем отправиться  домой.

Скажи ему, чтобы он написал об этом Губернатору Канзаса, и что индейцы хотят мира. Отправь ему это, пожалуйста.

Мы были захвачены 9 сентября, в Арканзасе, ниже Форта Лайон. Мое имя миссис Клара Блинн. Моему малышу Вилли Блинну два года.

Сделай для меня все, что можешь. Напиши Уполномоченному по мирным договорам заключить мир этой осенью. Ради нас сделай все, что в твоих силах, и Господь вознаградит тебя за это!

Если у тебя есть возможность  послать мне весточку, позволь мне узнать, что ты думаешь об этом. Напиши моему отцу. Отправь ему это. До свидания!

                                                                                                   Миссис  Р.Ф. Блинн        

P.S. - Я в порядке, насколько этого можно ожидать, но мой ребенок, мой дорогой, дорогой  маленький Вилли очень слаб. О, Боже, помоги ему! Спаси его, дорогой друг, даже если ты не можешь спасти меня. Опять, до свидания.

За несколько недель до Уашиты, Кастер со своими офицерами

Если Кастер и знал об этой неистовой мольбе, это не меняло дела. Он был солдатом, исполняющим приказы. Без сомнения, он надеялся спасти эту женщину, но это стояло на втором плане, а на первом - уничтожение вражеской твердыни. Угрожать этим людям демонстрацией силы было бы недостаточно, Кастер намеревался сокрушить их. Месяцем ранее капитан Барниц писал Дженни, что никакое милосердие не должно быть выказано. Солдата, попавшего в лапы врага, ожидали пытки и смерть; краснокожий, схваченный Седьмой, не мог рассчитывать на долгую жизнь.

Уашита

Кастер решил окружить селение Черного Котла, разделив свой полк, почти так же, как он поступил восемью годами позже в Монтане.

Из базового лагеря за солдатами увязалось довольно много собак, и, примерно за полчаса до атаки, Кастер приказал перебить их, поскольку  они могли завыть или залаять и таким образом насторожить индейцев. Одним из этих осужденных созданий была  дворняжка по кличке Боб, которого сержант Райан называл безобидным как котенок. Большинству собак ремнями обмотали пасти, а затем задушили или зарубили, но Бобу кто-то пронзил  голову сторожевым колышком. Через несколько дней Боб воссоединился с отрядом, что кажется невероятным, но Райан утверждает, что так оно и было. Боб прожил еще два года,  страдая, вероятно, ужасной мигренью. Он сопровождал Седьмую из Форта Хейс в Канзас-Сити на экспрессе, когда полку было приказано двинуться на юг, чтобы застращать Ку-Клукс-Клан. Во время этой поездки Боб совершил самоубийство. Солдат известный как “Телеграф Смит” напился и стал настолько несдержан, что маленький Боб выпрыгнул в окно, “... и это завершило его карьеру”, говорит Райан, хотя никакая собака, выжившая после того, как ей проткнули колышком голову, не пострадала бы, выпрыгнув из поезда.

Так или иначе, но приказ Кастера означал смерть и двум его псам, а может и больше, чем двум; но они этой участи избежали, по крайней мере, один из них - любимец генерала, стагхаунд по кличке Блучер.

В полной тишине и под покровом тьмы - запрещено говорить кроме как шепотом, передвигаться, нельзя  даже унять дрожь озябших ног - его солдаты ожидали зари. И внезапно утренняя звезда всплыла из покрывавшего землю тумана, восходя с таким ослепительным сиянием, что ошеломленные люди по ошибке приняли ее за ракету. Трудно понять, как  можно было  принять планету за ракету, если только кто-то не связал ее с индейцами. Тем не менее, они и в самом деле решили, что это ракета.

Сиу изобрели способ ночной передачи сигналов при помощи стрел. Смоченный порох следовало налепить на наконечник стрелы и поджечь. Запуская горящие стрелы в определенной последовательности, можно было передавать различные сообщения - визуальный вариант  азбуки Морзе. Эти индейцы на Уашите были Шайенами, но воспоминание о фейерверках Сиу могло стать причиной ошибки.       

Или  же, быть может, некоторые солдаты припомнили фейерверки Шайенов. В Канзасе индейцы придумали разрывные стрелы, которые изготавливались следующим образом. На наконечнике закрепляли капсюль, а сверху надевали матерчатый чехольчик, наполненный порохом. От удара наконечник пробивал капсюль, воспламенявший порох, что могло вызвать небольшой огонь. Это не всегда срабатывало, но Шайены ухитрились при помощи такой ерунды спалить ряд почтовых станций.

Или, возможно, было известно, что Шайены покупали ракеты у торговцев.

Как бы  не объяснялось это недоразумение, люди Кастера и сам командир были ошеломлены: “Медленно и величественно она поднималась над гребнем холма, поначалу казавшаяся сверкающим пылающим шариком ярко желтого цвета. Поднявшись выше, она, казалось, увеличилась в размерах, двигалась медленнее, а цвет быстро переходил из одного в другой, поочередно представляя  наиболее прекрасные сочетания всех цветов радуги. Казалось, не было ни тени сомнения в том, что мы обнаружены”.

Очень вероятно, что их бы заметили, если бы часовой Шайенов Двойной Волк  находился  на ногах, а не на спине. Но ночь была морозна, а армия голубых мундиров - далека. Двойной Волк ретировался в свою уютную палатку, где и заснул, что было весьма глупо, поскольку   тем днем двое Кайовов остановились в селении с новостями о широком следе, оставленном подкованными лошадьми. Шайены посмеялись над этим сообщением; они не могли поверить в то, что армия в такую погоду  может  напасть на них. Один Кайова порывался ехать дальше, но его товарищ хотел остаться, поскольку той ночью у Шайенов были танцы. Итак, Кайовы остались потанцевать, в то время как люди Кастера подбирались все ближе и ближе, а Двойной Волк, окоченевший от холода, лег вздремнуть.

Атака на заре

Элизабет в “Следуя за трубой” сделала все что могла, чтобы передать ту холодную ночь: “Возбуждение согревало пылких солдат, и когда оркестр поднес свои холодные губы к еще более холодному металлу и грянул “Гарри Оуэн”, солдатские сердца воспылали энтузиазмом и предвкушением ожидающей их славы”. Очень немногие участвовавшие в боях солдаты циничного двадцатого века могли бы описать свои чувства подобно Элизабет. Впрочем, вполне правдоподобно, что когда оркестр заиграл любимую песню Кастера, проходившую темой по всей его жизни,  окоченевшие солдаты яростно и,  может быть, даже с энтузиазмом бросились к селению, стреляя в высокие белые палатки Шайенов так быстро, как только могли. Элизабет дома, в безопасности, представила себе эту сцену или же повторила рассказанное ей; но лейтенант Фрэнсис Гибсон был там и  также  отметил этот патриотический пыл: “Наконец, воодушевляющие мотивы этой бесшабашной мелодии вырвались наружу, наполнив воздух раннего утра веселой музыкой... они увлекли эти хлынувшие со всех сторон кавалькады, массу жаждущей славы кавалерии Дядюшки Сэма...”.

Эта бешеная атака дала Кастеру новое имя. С того дня его называли - помимо прочих имен – Аучесс (Ouchess), Крадущейся Пантерой.

На Территории Дакота пятью годами позже Арикары окрестили его Сыном Утренней Звезды или Дитем Звезд. По крайней мере, именно так он мог получить данное имя. Или же, быть может, скаут Кроу по имени Белый Человек Гонит Его,  известный также как Сын Утренней Звезды, даровал это - свое собственное имя - Кастеру. Назвали ли его так сперва Ри  или Кроу, Сын Утренней Звезды должен считаться дитем Дакоты; но, очевидно, вернее будет сказать, что символически он был рожден на заре в Оклахоме под ярким мягким светом Венеры[3].  Неважно, как он приобрел его - ему нравилось, когда его называли Сыном Утренней Звезды. Без сомнений Кастер любил это имя больше чем те несколько прозвищ, которыми его прозывали солдаты: Крепкий Зад, Железная Задница, Локоны.

Во время этой атаки пуля пробила сердце внука Александра Гамильтона[4]- капитана Льюиса Гамильтона. Вероятно, она была выпущена из ружья воина по имени Человек С Причудами (Cranky Man). Большинство свидетельств говорит о том, что Гамильтон скакал один впереди своей роты. В “Моей жизни” Кастер намекает, что они с капитаном скакали бок о бок, хотя и написал матери Гамильтона, что они как раз разделились. Согласно офицеру, видевшему что произошло, Гамильтон конвульсивно дернулся, “застыл в стременах, и таким образом труп пронесся еще несколько ярдов, прежде чем упал с лошади...”. Ему было двадцать четыре года - самый молодой капитан регулярной армии. Говорят, он был честолюбив, энергичен, одарен и популярен.

На его шинели, позже подаренной Историческому обществу Оклахомы братом убитого,  след от одной пули, и не спереди, а позади - под правой лопаткой. Этот странный факт стал поводом для предположений, что некий кавалерист намеревался застрелить Кастера, но случайно попал в Гамильтона. Хотя это и возможно, нет доказательств, подкрепляющих эту версию. Правильное объяснение может заключаться в том, что Гамильтон скакал в шинели нараспашку, пуля прошла через его тело и, выйдя, пробила шинель позади. Убивший его воин был пешим - деталь, отмеченная Джорджем Бентом, которому Красная Голень и Магическая Лосиная Трубка рассказали, что Человек С Причудами выскочил из своей палатки и застрелил офицера, позже идентифицированного как Гамильтон.  Отсюда следует, что пуля должна была ударить снизу вверх. Это обстоятельно подтверждено в рапорте военного врача Генри Липпинкотта: “Пуля вошла на пять дюймов ниже левого соска и вышла у нижнего угла правой лопатки”.

Гамильтон  развлекался, делая зарисовки, и  явно преуспел в этом: Историческое общество Оклахомы владеет сделанным пером рисунком, на котором изображен какой-то политик или государственный деятель в цилиндре. Этот рисунок напоминает безжалостные карикатуры Домье[5]. Капитан любил зарисовывать образы своих товарищей по Седьмой, но после того,  как все вдоволь посмеялись над ними, он разрывал их на клочки: “таким образом устраняя боль от насмешки”,  говорит Элизабет, “которую могло бы вызвать постоянное лицезрение карикатуры”. С трудом можно представить себе подобную изысканность в наши дни.

Во время экспедиции Хэнкока Гамильтон свел знакомство с журналистом Теодором Дэвисом, а впоследствии, когда Дэвис вернулся на восток, они переписывались. Из лагеря вблизи Форта Додж за месяц до смерти Гамильтон писал, что готовится большая зимняя кампания. Затем он высказал нелестное замечание в адрес генерала Салли, но попросил Дэвиса не публиковать его, опасаясь задеть генеральские чувства. Кроме Гамильтон прокомментировал симпатию к индейцам, выражаемую правительственными Уполномочен-ными по мирным договорам и некоторыми газетами: “Я лишь хотел бы, чтобы доброту ‘Благородного Красного’ смогли познать на себе некоторые наиболее рьяные  их почитатели, как мужчины, так и женщины, а не несчастные поселенцы с Сэйлайн и  Соломона. Одна из женщин, доставленных в Форт Харкер, была изнасилована двадцатью тремя негодяями... Комсток стал одной из первых жертв этих дикарей. Он и скаут по имени Гровер посетили лагерь Черного Котла - вождя Шайенов, которого считали дружественным, а когда они покидали его, их нагнали и пристрелили. Гровер прикинулся мертвым и спасся...”.

Вождь Сорока

Барниц был более удачлив, чем Гамильтон. Он  схлестнулся в зрелищном поединке с каким-то Шайеном - Барниц скакал взад-вперед, а индеец прыгал из стороны в  сторону. Каждый из них знал, что просчет может означать смерть. Они выстрелили одновременно. Шайен - возможно Вождь Сорока  - вскинул вверх руки и вышел из боя. Годами позже Сорока   вспоминал дуэль  с   крупным офицером на коричневой лошади, что точно описывает Барница.

Сам капитан получил пулю в живот с такого близкого расстояния, что пламя индейского ружья опалило ему шинель. Много лет спустя Барниц писал, что из-за того, что он наклонился вперед, ружейная пуля ударила в ребро и скользнула вниз, разбив следующее ребро, вырвав кусок из ребра под ним, отрикошетила от него и, пройдя тело насквозь, вышла через мышцу возле позвоночника. Барниц проскакал еще двести ярдов, спешился и лег, зажав в руке поводья своей лошади. Через какое-то время его обнаружили, положили на бизонью накидку и отнесли  в полевой госпиталь, где двое врачей - оба страдающие  снежной слепотой - решили, что он ранен смертельно. Капитан поверил им и продиктовал послание Дженни: “Передайте миссис Б., что я не так печалюсь о своей ране как о том, что покидаю ее…”.

Капитан Барниц

К всеобщему изумлению он полностью оправился. К Сочельнику  Барниц написал Дженни из Кэмп-Саплай, что образование ткани размером с кулак  вылезло спереди наружу и напоминало колбасные шарики, которые можно найти в мясных лавках. Доктор Стернберг удалил это “недавно изобретенным любопытным инструментом”.

Случай Барница восхитил доктора Стернберга, который описал его в “Surgeon General’s Circular” № 3 за 1871 год: “Я начал операцию при помощи раздавливающего жома[6]…”. Доктор Стернберг настолько заинтересовался таким ранением, что подарил это образование ткани, известное как “omentum”[7], вашингтонскому Музею военной медицины, где его выставили на публичное обозрение в сосуде с формальдегидом.

Стернберг и его ассистент доктор Липпинкотт были более или менее правы в том, что ранение смертельно. Барниц прожил долго и умер в 1912 году в возрасте семидесяти семи лет, но вскрытие показало, что причиной смерти стала опухоль, образовавшаяся вокруг  раны 1868 года. Вскрытие также обнаружило  клочок   его армейской шинели, который он со времен Уашиты носил в своем теле.

Круглая пуля большого калибра, подстрелившая Барница, вылетела из заряжаемого с дула ружья Ланкастера - возможно одного из множества ружей, выданных  Шайенам правительством на мирном совете у ручья Медисин-Лодж. Барниц сам присутствовал на Медисин-Лодж и был изумлен: “Индейцы подписали договор. Розданы подарки - среди прочего 65 новых револьверов! - и сотни новых разделочных ножей!”.

Восемью годами позже, когда на берегах Йеллоустона майор Рино писал свой рапорт о деле Кастера, он завершил его такими строками: “Душераздирающее зрелище мертвых тел, увенчивающих высоту, на которой пал Кастер,  которое моя память живо сохранит до самой смерти, слишком свежо для меня, чтобы не спросить любезный народ этой страны - неужели политика, сталкивающая в бою противоборствующие стороны  вооруженные, снаряженные и одетые одним и тем же правительством, не должна быть упразднена”.

Веком позже очевидно, что на этот вопрос майора Рино так и не нашлось ответа.

Сержант Джон Райан

Как и Барниц, раздражительный Бентин чуть не лишился жизни во время той яростной атаки. Молодой Шайен, очевидно четырнадцати лет от роду, выскочил из палатки вождя, вспрыгнул на лошадь и попытался сбежать. Бентин поскакал за ним, сигналя настолько ясно, насколько  можно было в данной ситуации, что если индеец сдастся, то его не тронут. В ответ мальчик развернул лошадь и выстрелил  - пуля просвистела у Бентина возле уха. Молодой Шайен стрелял еще дважды. Второй или третий выстрел свалил лошадь Бентина, и капитан кувырнулся в снег. Шайен снова ринулся в атаку. С Бентина было  довольно. Он убил индейца.

Этого агрессивного юношу обычно опознавали  как  сына Черного Котла, но в действительности он приходился вождю племянником. Его звали Голубая Лошадь, и   выглядел он младше своего возраста. Согласно Джорджу Бенту, который был женат на племяннице Черного Котла и поэтому должен был знать, о чем говорит, Голубой Лошади было около двадцати одного года, когда он совершил ошибку, напав на решительного бывалого солдата.

Довольно значительной потерей с точки зрения генерала был его любимый стагхаунд Блучер. Глупый Блучер. Приведенный в замешательство столь сильным возбуждением, будучи не в состоянии отличить друзей от врагов, Блучер решил присоединиться к индейцам и получил меж ребер стрелой. Месяцами позже, говорит Кастер, “Я обнаружил его останки на земле возле того места, куда тем полным событий утром положили шинели”.

Бой в селении продолжался всего несколько минут, но еще несколько часов понадобилось, чтобы прикончить отдельных воинов, укрывшихся в лощинах и в подлеске. В рапорте Кастера говорится о 103 убитых воинах.  На самом деле, всего лишь 11 индейцев можно посчитать воинами: вождь Черный Котел, вождь Маленькая Скала, Человек С Причудами, Голубая Лошадь, Медвежий Язык, Красные Зубы, Слепой Медведь, Маленькое Сердце, Красная Птица, Высокий Медведь, Белый Медведь. Остальные 92 были скво, дети и старики. В рассказе неустановленного очевидца, опубликованном в нью-йоркской “Tribune”, опустошенный лагерь сравнивался с небольшой скотобойней, усеянной телами убитых животных и индейцев, покрытых грязью, лежащих  одно на другом в ямах и канавах.  Звучит так, как если бы селение Черного Котла лежало на пути Чингисхана.

Когда немного поутихло, Кастер отрядил команды согнать всех вырвавшихся на свободу лошадей. Сержант Райан был назначен в одну из этих групп. В 1909 году в своих мемуарах он рассказывает, что чуть не погиб, возвращаясь из этой поездки. Когда Райан огибал холм, он наскочил на спешенного воина. Они оказались так близко друг от друга, что первым порывом Райана было перепрыгнуть через индейца на лошади - так он и поступил, ухитрившись при этом застрелить индейца. Но теперь лошадь Райана, в тело которой глубоко  вонзились шпоры, трудно было сдержать, и она промчалась еще какое-то расстояние, прежде чем ее удалось усмирить. “Мне очень хотелось оскальпировать того индейца”, - говорил Райан, и, в конце концов, восстановив контроль над животным, он повернул назад. Враг был все еще жив. Сержант всадил в него  две пули. Тут возникла другая завернутая в одеяло личность, которая на поверку оказалась не Шайенским воином, а рядовым Иганом из собственной роты Райана и из его родного штата Массачусетс:

 

Я попросил Игана придержать мою лошадь, спешился, перевернул индейца лицом вниз, поставил свою левую ногу ему на шею и снял с него скальп.  Я показал его Игану сказав: “Джон, это первый скальп эскадрона ‘М’”. Я подобрал оружие индейца, которое было заряжавшимся с дула тяжелым бизоньим ружьем, сделанным в Ланкастере, Пенсильвания - того типа, что выпускают для индейцев с целью охоты. Я также взял револьвер Ремингтона 44-калибра и нож в ножнах, но не побеспокоился об имеющихся у индейца безделушках. Я полагаю, что некоторые из этих предметов сейчас все еще находятся в моей домашней коллекции в моем доме.

  Подвесив скальп к  сабельному крюку на моем поясном ремне, я отправился на поиски нашей команды и по дороге заметил, что пола моей шинели испачкана кровью. Поэтому я выбросил скальп и по прибытии в роту доложил о случившемся ротному командиру, лейтенанту Оуэну Хэйлу. Он спросил, что я сделал со скальпом, и я рассказал ему. Лейтенант улыбнулся и заметил, что мне следовало бы сохранить его, как свидетельство о проявленной  доблести. Я обратил внимание лейтенанта Хэйла на состояние моей 14-ти долларовой шинели, а он спросил, что я тогда ощущал. Я ответил, что чувствовал себя вроде того ирландца из одного нью-йоркских полков, входивших в мою бригаду, известную как  Ирландская бригада Мигера. Брат этого человека был убит перед Питерсбергом 16 июня 1864 года, и он        чувствовал себя из-за этого настолько скверно, что на следующий день засел за бревном и убил  10 конфедератов. Ротный капитан спросил его, что тот испытывает по этому поводу.  Ирландец ответил, что не знает, помогло ли это хоть чем-то бедному Тому, но чувствует, что у него   полегчало на сердце. Это было тем, что испытывал я сам.

 

Кайова по имени Хагоун (Hagone) или Серебряный Рог  нарисовал битву на Уашите на полоске муслина, который теперь висит в Юго-Западном музее в Хайлэнд-Парке, Калифорния.  Овальная группа индейцев занимает  центр рисунка Серебряного Рога. Муслин весь испещрен летящими стрелами U-образными следами лошадей, раскрашенными типи и жезлами для ку.  Американские войска синхронно спускаются из правого верхнего угла подобно фаланге девичьего кордебалета, все солдаты направляют ружья в одну и ту же сторону. На них надеты голубые штаны и бледно-зеленые рубашки и у всех золотистые волосы - что, вероятно, относится не к генералу Кастеру, а просто к тому факту, что невозможно  белых людей отличить одного от другого.

Это была единственная  значительная победа Кастера на равнинах. Она привела в ярость и лишила мужества не только Южных Шайенов, но и несколько других племен.

Как только поле боя было очищено от противника, он подсчитал трофеи: 573 бизоньих накидки, 241 седло, 47 ружей, 35 револьверов, 90 форм для  отливки пуль, 75 копий, 12 щитов, 35 колчанов, многочисленные топоры, уздечки, арканы, 300 фунтов табака и так далее. В списке значились несколько мешков муки с клеймом Министерства внутренних дел - свидетельство того, что эти индейцы присутствовали у Медисин-Лодж. Кастер выбрал себе в качестве сувенира необычайно высокое белое типи, а затем приказал лейтенанту Годфри сжечь остальные палатки и все прочее имущество: накидки, седла, колчаны, луки, щиты, съестные припасы, украшенные скальпами леггины - все, что можно было обратить в пепел.

Захваченные на Уашите Шайены – Толстый Медведь, Большая Голова и Тупой Нож

Годфри счел, что это пустая трата времени, но подчинился. “Я начал разрушение с верхнего конца селения, срывая типи и складывая по несколько рядком на шесты, поднес к ним огонь...”.

Клубы тяжело пахнущего черного дыма   поплыли через реку.

“Один человек принес мне то, что,  как я выяснил, было свадебным платьем, ‘платьем из одного куска’, все разукрашенное бисерной вышивкой и лосиными зубами на антилопьей коже, такой мягкой, как тончайшее сукно. Я отправился показать платье генералу и попросить у него разрешения сохранить его, но раз уж я   устроил такой большой пожар, я подумал: “А стоит ли, ‘приказ есть приказ’ ”, и бросил его в огонь. Я никогда не переставал сожалеть о том уничтожении”.

Скауты Кастера, слева направо: Уилл Комсток; Эд Гурье, полукровка-Шайен; Том Адкинс; Калифорния Джо.

Кастер сосредоточился на табуне индейских пони и мулов. Офицерам и скаутам позволили взять любых каких они пожелают, после чего пятидесяти трем пленным женщинам и детям приказали через переводчика Ромеро – неизбежно ставшим известным как Ромео - выбрать оседланных лошадей, так что им не пришлось идти пешком шестьдесят или семьдесят миль до базового лагеря. Затем Кастер приказал лейтенанту Годфри с четырьмя ротами перебить оставшихся животных, так как он не хотел, чтобы Шайены получили их обратно, а гнать такой табун было бы затруднительно или просто невозможно. Палачи Годфри поначалу попытались перерезать всем им горло, но неожиданно это оказалось  трудной задачей, так как лошади не выносили запаха белых людей и  всякий раз при приближении солдата отчаянно отбрыкивались. Через какое-то время, говорит Годфри, его люди совершенно выбились из сил, так что он послал за подмогой, и животных просто перестреляли. Даже с подкреплением это заняло какое-то время, потому что там было около восьми сотен лошадей и мулов, и когда работа была завершена,  заснеженное оклахомское поле расцвело темными цветами.

Крук повторил эту процедуру после захвата селения, возглавляемого Старым Медведем и Псом, но по какой-то причине его люди испытали меньше затруднений, сдерживая индейских лошадок и смогли перебить их ножами и топорами. Бурк, после разъяснения необходимости этого акта, пишет весьма скорбно: “Мучительно было слышать, как печально трубят (я не могу подобрать другое слово, чтобы выразить то, что имею в виду) умирающие создания, когда дуновение жизни вырывалось из перерезанного дыхательного горла. Индейцы на холмах   узнали этот плач и были осведомлены, что мы творим...”.

МакКензи проделал то же самое с табуном лошадей Команчей, Кайовов и Шайенов в сентябре 1874 года. Ведомый скаутами Тонкавов, он застал индейцев врасплох у истоков Красной реки, выгнал их из лагеря, поджег их дома и усеял несколько акров земли трупами четырнадцати сотен лошадей. Эта стратегия была безжалостной и эффективной. Не оставлять ничего живого.

Свидетельства о смерти вождя Черного Котла  сходятся не во всем, но почти во всем. Явствует, что он вскочил на лошадь и помчался через реку, но далеко не ускакал. Его застрелили в спину. Жена вождя - ее имя неуклюже переводят как Поздняя Магическая Женщина (Medicine Woman Later) - была застрелена подле него.

Многие годы спустя пожилая женщина, которую звали Двигающаяся Позади (Moving Behind), рассказала о бое и о том, как нашли Черного Котла. Вождь и его жена лежали под водой, сказала она. Четверо мужчин - Катящийся Вниз, Покрытый Струпьями, Боится Бобров, Клоун - вытащили их тела на берег. Клоун расстелил одеяло. Черного Котла и его жену положили на него. К тому времени стемнело, так что Движущаяся Позади и остальные ушли. Их группа ехала в западном направлении, проезжая тела мужчин, женщин и детей. Они остановились, чтобы посмотреть на тела и запомнить их имена, а затем двинулись вверх по Уашите и ехали пока не достигли лагеря человека по имени   Кривое Запястье. “Там находились некоторые из моих родственников, и они сказали, что рады мне...”.

В другом индейском свидетельстве утверждается, что Черный Котел и его скво всю ночь пролежали в ледяном потоке. Спасшиеся не нашли их до следующего дня.

Вождь Сорока сказал, что, за исключением лица, тело Черного Котла лежало под водой. С помощью нескольких скво он вытащил его на берег. Там он оставил женщин, обсуждавших, похоронить ли Черного Котла на берегу или где-нибудь повыше.

Вождю было шестьдесят семь, когда солдат застрелил его. Он был Сутаи - правильное множественное число:  Сутайо - один из того  северо-восточного народа, который дал Шайенам Пляску Солнца; кто говорил на том же  языке, но на другом диалекте.

Маленький Фил, стремившийся держать под своим контролем ход этой кампании, проделал длинное путешествие из полевой штаб-квартиры в Форте Хейс до базового лагеря Кастера на северной развилке Канадиэн. Он прибыл туда за пару дней до выступления полка.

Воскресным утром 29 ноября вернулись двое из кастеровских скаутов: покрытый перхотью и пылью чудак, известный как Калифорния Джо, и его партнер Джек Корбин. В то время в лагере находился журналист с благозвучным именем ДеБенневилль Рэндольф Кейм,  который описывает Джо как пионера-ветерана с длинными спутанными волосами и пламенеющими  рыжими бакенбардами.  Обоим мужчинам приходилось спать на земле, так что их внешний вид можно было бы оправдать, но Джо был ненормально грязен. Его бакенбарды и волосы потускнели от пыли, в них набилась сухая трава и листья. Говорят, что бандана, повязанная вокруг его шеи, напоминала набедренную повязку индейского воина.

Шеридан поинтересовался, что принесло их так быстро назад. Не сбежали ли они?

Вместо носового платка Джо использовал   ружейный чехол. Судя по всему, у него текло из носа, поскольку  Кейм  говорит, что прежде чем вручить депешу Кастера, Джо утер  чехлом нос.

Шеридан быстро прочитал новости, после чего отослал скаутов обратно к Кастеру с посланием:

 

Сражение на Уашите является наиболее завершенной и успешной  из всех наших баталий, и было проведена при столь неблагоприятных погодных условиях и обстоятельствах, что вызывает высочайшее уважение к Вам и  Полку.

     

К этой записке Шеридан приложил копию своего официального рапорта. Кастер приказал своему адъютанту     У.У. Куку  зачитать его вслух:

 

                                                                                              Штаб-кв., Окр. Мисс.

                                                                                              В Поле, Пост на Сев.Кан.

                                                                                              При устье Бобрового ручья

                                                                                              Инд.Тер.,Ноя. 29-ое, 1868

 

Общ.Полевой Приказ № 6

 

Ген-л-Май. Кмнд. сообщает командованию о поражении, нанесенном 7-ым Пк. Кавалерии крупным силам Шайенов под руководством знаменитого вождя Черного Котла, поддержанных Арапахами вождя Маленького Ворона и Кайовами вождя Сатанты утром   27  тек.месяца, на реке Уашита возле Гор Антилопы, Индейская Территория, имеющим результатом потерю дикарями 103 воинов...

Скаут Осэдж

1 декабря, получив сообщение, что подходит победоносный полк, Шеридан облачился в свой парадный мундир.

Кастер, в равной степени осознающий всю важность момента, приказал Седьмой остановиться и перестроиться, прежде чем она войдет в поле зрения. Впереди он поместил своих диких проводников Осэджей, их заплетенные волосы были украшены пучками перьев, летящих вослед, и  свежеприобретенными Шайенскими серебряными украшениями. Оседжи ехали со щитами из сыромятной кожи, ружьями, копьями и луками. Кейм, наблюдавший этот напыщенный парад, видел окровавленные скальпы, свисавшие с копий, и говорил, что даже лошади Осэджей были украшены скальпами и полосами   красных и голубых Шайенских одеял. Наиболее значительным из этих воинов был Рысак - Кум-Ла-Манч - демонстрировавший скальп, который, как он заявил, был снят с головы Черного Котла. Согласно тому, что позже говорил вождь Сорока, это было неправдой.  Черный Котел не был оскальпирован, и не Кум-Ла-Манч сразил его.

Позади Осэджей скакали белые скауты - Корбин и Калифорния Джо. Кастер, судя по всему, относился к Джо как к пьяному шуту, впрочем полезному. Спящий или бодрствующий, Джо носил огромное сомбреро, у него был длинный заряжающийся со ствола мушкет “Спрингфилд”, и, как писал Кастер в “Моей жизни на Равнинах”, он всегда ехал верхом на муле, “скорости и выносливости которого  весьма доверял”. Больше Кастер почти ничего не знал о Джо..

Настоящее имя Джо было Мозес Ембри Милнер. Он был кентуккийцем, который сбежал из дома, работал то ли скаутом, то ли погонщиком мулов на генерала Керни во времена Мексиканской войны и искал золото в Калифорнии. Туда с ним приехала  Нэнси Эмма Уоттс, тринадцати лет от роду. Они поженились и завели четырех детей, но оседлая жизнь удушала Джо. Оставив Нэнси и детей на ранчо в Орегоне, он вновь занялся тем, что любил - приключениями.  29 октября 1876 года в Форте Робинсон его застрелил в спину Томас Ньюкомб, работавший в мясной лавке форта и поссорившийся с Джо. Их разлад, очевидно, был застарелым, поскольку видели, как они пожимали друг другу руки, но около пяти часов пополудни, когда Джо стоял на берегу Белой реки, болтая с друзьями, Ньюкомб проскользнул в квартирмейстерский корраль, установил винчестер на колесо фургона и отправил Джо за “Большой перевал”[8].  Доктор Валентин МакДжилликадди писал историку Брининстулу в 1922 году, что власти восточной Небраски были уведомлены об убийстве, но никого, казалось, это не заинтересовало. “Пролетело четыре дня, но никто не появился, мы были вынуждены освободить Ньюкомба... сейчас он живет в Гарднере, Монтана, и работает в качестве проводника у охотников”.    

Доктор МакДжилликадди положил на могилу Джо переднюю спинку кровати из кедра, но много лет спустя кладбище Форта Робинсон было перенесено, а последний видимый след от Калифорнии Джо - та кедровая доска -  выброшена. Джо был другом Дикого Билла Хикока и публично заявил, что смерть Хикока была подстроена бандой профессиональных картежников[9]. Это было неосторожным высказыванием, которое, быть может, стало причиной его собственной смерти.

Как бы там ни было, прямо за спиной Джо и его партнера скакали гражданские скауты лейтенанта Сайласа Пипуна, сопровождаемые полковым оркестром. У лейтенанта Пипуна была такая же подмоченная репутация, как и у Ньюкомба. Позже его обвинили в шулерстве и должны были предать суду. Говорят, он умолял обвинивших его офицеров снять свои обвинения. Когда они отказались это сделать, Пипун застрелился.

Следующим ехал прославленный молодой генерал в замшевом костюме с бахромой, верхом на гарцующем вороном жеребце.

Калифорния Джо

Затем шли убитые горем пленники: пятьдесят три сироты и вдовы, завернувшиеся в одеяла и накидки так, что можно было видеть лишь их глаза. Кейм говорит, что женщины смотрели прямо вперед, поверх голов, ни разу не взглянув по сторонам. Они считали, что их ведут на расстрел.

Нижние чины и обоз замыкали процессию.

В надлежащий момент Кастер пришпорил коня и полетел вперед поприветствовать  своего босса.  В этот миг оркестр грянул “Гарри Оуэн”. Сияло теплое солнышко. Снег начал таять. Той ночью Осэджи устроили Пляску Скальпов, а генерал Шеридан восхищался трофейным типи Кастера.

Это похоже на завершение безупречной кампании,  но люди Седьмой были в скверном настроении, так как не вернулось подразделение из восемнадцати солдат во главе с майором Джоэлом Эллиотом. Последний раз их видели  скачущими вниз по реке вдогонку за какими-то убегающими Шайенами. Поначалу,  из-за   всеобщего    возбуждения,     никто    не

Беспокоился. Прошли часы. Приближающийся вечер вынудил Кастера выслать поисковую группу, которая так ничего и не обнаружила.

Пленные Шайены

Почему Кастер не прочесал всю местность, никогда так и  не было адекватно объяснено, разве что мы не удовлетворимся его собственным толкованием в “Моей жизни”: “Так как оставался лишь час до наступления темноты, мы должны были приложить все усилия, чтобы отделаться от индейцев,  крупные силы которых все еще оставались на окрестных холмах...”.

Воспоминания сержанта Райана, написанные почти полвека спустя, намекают на то, что Кастер немедленно приказал организовать поиски,  но им помешало увеличение численности индейцев. Райан зловеще замечает, что если бы они знали о гибели Эллиота,  то  пленных индейцев не было бы. Каковы бы не были обстоятельства и реакция Кастера, таинственная судьба майора Элиота стала предметом раздраженных споров в 1868 году и остается таковой для историков и поныне.

Почти две недели никто не знал, что все-таки произошло.

В начале декабря, сопровождаемая Шериданом, десятью ротами Девятнадцатого Полка канзасских добровольцев и журналистом ДеБенневиллем Кеймом, кастеровская Седьмая вышла маршем из Кэмп-Саплай, чтобы покончить с красной угрозой. “Если мы сможем нанести один или  два хороших удара”, заметил Шеридан, “то в моем округе больше не будет проблем с индейцами”.

Маршрут был почти тем же самым. Шеридан хотел увидеть поле битвы на Уашите, частично из любопытства, но также потому, что они хотели выяснить, что все-таки произошло с Элиотом. Это был мучительный переход в морозную погоду. Войска переправились через реку Канадиэн 10 декабря, когда температура упала на восемнадцать градусов ниже ноля[10].

Кейм записал, что они увидели при приближении: “Солнечные лучи  сверкали над тяжелым инеем, который все еще не исчез с деревьев и высокой травы в низинах, придавая единственное очарование пейзажу. Пустынные холмы, дикая и безмолвная долина, безжизненная, лишенная листвы растительность создавали картину запустения... Отпечатки следов атакующих эскадронов можно было проследить растянувшимися одним широким фронтом через спутавшиеся заросли”.

Подойдя ближе, они вспугнули множество хищных зверей и птиц. Волки и койоты трусили перед армией, часто останавливаясь, чтобы оглянуться, и садились в ожидании на холмах. Вроны и ворны, обожравшиеся падали, с трудом улетали прочь.

Там, где стояли Шайенские палатки, теперь виднелись круги. Трупы лежали на обугленной земле, многие были завернуты в одеяла. Несколько тел было помещено в развилки деревьев, другие спрятаны под охапками веток. Тело Черного Котла найти не удалось. Решили, что его, наряду с телами других важных людей, отнесли в удаленный каньон для погребения -  предположение, которое оказалось более или  менее верным. Менее семидесяти лет спустя, 13 июля 1934 года, рабочие WPA[11], удлинявшие мост через Уашиту, случайно обнаружили скелет, на котором были украшения, принадлежавшие Черному Котлу. По этой причине, а также поскольку скелет лежал вблизи от песчаного склона, у которого Сорока оставил тела вождя и его скво, кажется вполне вероятным, что это и в самом деле были останки Черного Котла. Его кости  подарили местной газете “the Cheyenne Star”, которая выставила их в витрине.

Со склона холма Кастер объяснял Шеридану  примененную им стратегию, указывая направления атаки и воссоздавая сражение, в то время как поисковые группы двигались вниз по долине в поисках Эллиота.     

Возле восточного высохшего притока Уашиты было обнаружено одно обнаженное тело, череп был  размозжен так, что  мозги выступили наружу. Двумястами ярдами дальше лежали   остальные, их замерзшие тела превратились в камень, сообщает Кейм. Все лежали  лицом вниз, ощетинившиеся стрелами. Несколько тел было обезглавлено. В раннем свидетельстве, появившемся в “Chronicles of Oklahoma”, говорится, что горло каждого человека “было перерезано. Это было сделано индейцами, вырезавшими  щитовидный хрящ”. Но не объяснялось, зачем индейцы делали это.

Доктор Липпинкотт обследовал эти замерзшие трупы. Дело “F”, 421, Старых Военных Отчетов из Национального Архива ужасно и клинически точно:

 

Каррик, Уильям, капрал  Эскадрона “H”: Пуля в правой теменной кости, обе ноги отрезаны, горло перерезано, левая рука перебита. Пенис отрезан.

Доуни, Томас, рядовой Эскадрона “I”: Отверстие от стрелы в области желудка, грудная клетка вскрыта, левое плечо разрублено томагавком.

Майерс, Карсон, рядовой Эскадрона “M”: Несколько пулевых отверстий в голове, оскальпирован, девятнадцать пулевых отверстий в теле, пенис отрезан, горло перерезано.

Неизвестный: Голова, правая рука и пенис отрезаны, три пулевых отверстия и девять от стрел в спине.

 

В  конфиденциальном рапорте Кастер добавляет несколько подробностей к перечню врача, включая тот факт, что ложе винтовки “Ланкастер” торчало из бока одной из жертв. Ружье было сломано, деревянное ложе воткнуто в тело примерно на восемь дюймов.

Что касается Эллиота, у него было два пулевых отверстия в черепе и одно в левой щеке. Правая рука отсечена, пенис отрезан. В правой стороне паха глубокая резаная рана, икры обеих ног покрыты многочисленными разрезами. Левый мизинец отсутствовал. Горло разрублено.

Майор Джоэл Эллиот

Эллиот едва не погиб во время Гражданской войны. В июне 1864 года  при Уайт-Стейшн, Миссисипи, ему прострелили легкие. Решив, что он убит, товарищи оставили его на поле боя. Через шесть месяцев Эллиот вернулся к активной службе в рядах Седьмой Кавалерии Индианы. В 1866 году его демобилизовали, но в период реорганизации армии он вновь пошел добровольцем и из-за исключительно высокой суммы баллов, набранных им при тестировании умственных способностей, получил назначение на должность майора. Говорили, что  Эллиот был агрессивен независимо от того, сражался ли он с конфедератами или с индейцами, и эта несдержанность и породила ту гибельную атаку. Осторожный офицер не бросился бы вниз по Уашите через незнакомую территорию, имея в своем распоряжении менее двадцати человек. 

Старый Шайенский воин

Невозможно выяснить, каких именно индейцев преследовал Эллиот. Многие женщины и дети пытались спастись, пробираясь бродом вниз по реке - это кажется неразумным, особенно принимая во внимание ледяную воду, но, прижавшись к крутому  берегу, можно было  укрыться от пуль скакавших  сверху солдат. Ниже селения, где река загибалась в виде подковы,  глубоко было даже около берега, и беглецам пришлось выбраться  из воды и подняться наверх. Здесь, вероятно, их  обнаружили, и Эллиот устремился к ним.

Его последний бой был воссоздан по разрозненным доказательствам и по рассказам победоносных индейцев.

Произошло почти то же самое, что и в Монтане восемь лет спустя: объявилось гораздо больше враждебных индейцев, чем того  ожидали вашичу. Ниже по течению от лагеря Черного Котла находилось огромное количество Команчей, Кайовов, Апачей и Арапахов - почти непрерывное селение численностью, возможно, в шесть тысяч человек,   растянулось вдоль по Уашите почти на двенадцать миль. Кастер не знал об этом, поскольку он так отчаянно стремился атаковать Шайенов. Почти наверняка генерал был в курсе, что селение Черного Котла не единственное в этом районе, но он не принял в расчет остальные. Когда Кастер взял Шайенов в кольцо, он решил, что окружил всех представляющих собой угрозу индейцев.  Майор Эллиот, вероятно,  подумал то же самое, а когда  понял, что это не так, было слишком поздно - вверх по реке пришла огромная толпа индейцев, привлеченных выстрелами. Первыми, возможно, прибыли Арапахи, возглавляемые  Пороховым Лицом и Левой Рукой.   

 Эллиот приказал людям спешиться, отпустить лошадей и занять круговую оборону. Они залегли в высокой траве  - ноги к центру, лица к внешней границе круга - словно спицы в колесе фургона. Это не было хорошей идеей. Солдаты были вынуждены оставаться на месте, с трудом видя что-либо сквозь траву, а  позиция, выбранная ими для обороны, хорошо просматривалась с высокого противоположного берега реки. Индейцы укрепились на нем и одного за другим перебили лишенных возможности передвигаться солдат.

Рассказы индейцев наводят на мысль, что люди Эллиота были в панике. Они лежали плашмя на брюхе и, не прицеливаясь, палили из своих ружей. Голубые мундиры продержались около часа. За все это время они ухитрились убить одного индейца - Арапаха по имени Табак.   Табак владел плоской боевой дубинкой, а любой человек, имеющий подобную дубинку чувствовал себя обязанным совершить какой-либо выдающийся  подвиг. Считается, что Табак, стремившийся первым засчитать ку, слишком поспешно бросился на солдат и оказался среди них.

Эллиот, вероятно, был убит воином, которого звали Большая Корова - тучный, с толстыми губами субъект, грубый и опасный. По крайней мере, так можно решить, глядя на его фотографию. Он смахивает на нагрузившегося пивом водителя-дальнобойщика, который желает, чтобы его поскорее оставили в покое.

Когда Эллиот отправлялся догонять убегавших Шайенов, он обернулся в седле, помахал на прощание лейтенанту Оуэну Хэйлу и произнес фразу, звучащую театрально: “Что ж, поехали за патентом или за гробом!”. Неизвестно, пришла ли эта прощальная реплика ему в голову спонтанно, или же он где-то слышал ее до того, но она воскрешает в памяти другие подобные высказывания. Полковник Беннет Райли, например, сказал Джефферсону Дэвису, что  получит желтый кушак или шесть футов мексиканской земли. Бригадир Уильям Дж. Уорт, окликнув Закари Тейлора при Монтерее1, изрек,  что  заслужит либо звание, либо могилу. Слышали, как лейтенант флота Уильям Баркер Кушинг, отправляясь топить конфедератский “Albemarle”2, произнес: “Следующая нашивка или гроб”. Без сомнений, подобные сантименты разносились эхом по всем полям сражений от Филлип до Гвадалканала3 и далее. На самом деле, вряд ли солдатам Седьмой Кавалерии, павшим на Литтл Бигхорне, помогло заявление  патриотически настроенного гражданина, возвестившего через нью-йоркскую “Herald”, что две тысячи человек были готовы отомстить за смерть героя: “Они бы получили патенты на верность  в лава-бедс или же остались бы там вместе с Кастером”.  Упоминание лава-бедс4 смешно, поскольку в долине Литтл Бигхорна нет и следов лавы. Патриот из “Herald” должно быть думал об Орегоне и Северной Калифорнии, где сражались Модоки в 1873.

Как бы там ни было, говорят, что во время вынашивания “В поисках утраченного времени” автор5 понемногу  убедился в следующей пугающей истине, касающейся человеческой психологии: вопреки  всеобщему мнению, люди не учатся на опыте. Вместо этого, они неоднократно реагируют на конкретное воздействие предсказуемым образом. Снова, снова, снова и снова можно наблюдать эту  неуклонную, обязательную реакцию. Патент или гроб. Желтый кушак или шесть футов мексиканской земли. Звание или могила. Вновь. Вновь, вновь и вновь, поколение за поколением, мрачное послание появляется снова и снова, словно написанное на  стене.

Сам Кастер, очевидно, подтверждает эту шокирующую истину. Причину избиения команды Эллиота можно усмотреть в недостаточной рекогносцировке - факт более или  менее подтвержденный, хотя сам Кастер никогда его не признавал. Лейтенант Годфри, заметив двух  скакавших кругами индейцев - индейский способ просигналить тревогу - вскакал на вершину кряжа, посмотрел вниз по течению реки и был ошеломлен, увидев множество типи. Он заметил также и массу конных воинов,  мчащихся вверх по реке. Кастер, когда ему доложили об этом, воскликнул: “Что такое?”. Но ведь он уже допустил подобную оплошность во время Гражданской войны, когда атаковал Уэйда Хэмптона, не проведя прежде разведку местности. Если бы Кастер провел рекогносцировку, то узнал бы, что поблизости находится еще одна дивизия мятежников под командованием Фицхью Ли.

Ни одна из этих ошибок ничему не научила Сына Утренней  Звезды. По крайней мере, они не повлияли на его тактику. Через восемь лет после гибели майора Эллиота Кастер вошел в раж при виде другого кишащего дикарями селения за другой извилистой рекой, и реакция его была предсказуемой. Вместо того, чтобы вспомнить минувшее, он атаковал.

Неправда, говорят некоторые биографы. Роберт Иги доказывает, что на Литтл Бигхорне Кастер, может быть первый раз в жизни, подавил этот свой природный инстинкт: “Он решил провести разведку боем. Это был его план - наступать осторожно...”.

Это возможно,  но никто не знает, что было у Кастера на уме. Он ни с кем  не поделился своими мыслями.                    

Бентин подвел итоги фиаско Эллиота в письме  Уильяму ДеГризу в Сент-Луис, с которым он служил в Десятом Миссурийском во время Гражданской войны. Очевидно не спросив разрешения, ДеГриз передал это письмо в сент-луиский “Democrat”, где оно было опубликовано. Бентин писал, что когда подразделение майора Эллиота было найдено, люди лежали, образуя круг, все тела были нагими, как при появлении на свет. Головы разбиты. У нескольких вырезано адамово яблоко. Почти все были искалечены “путем, о котором из деликатности я не могу говорить”. Письмо содержало порочащую Кастера оценку. В то время как Эллиот боролся за свою жизнь всего в двух милях отсюда, писал Бентин, командир занимался описью  захваченного снаряжения и демонстрировал свое мастерство в обращении с винтовкой. Восемьсот лошадей были приговорены к смертной казни: “Наш

 “Наш Вождь демонстрирует свою точную стрельбу и ужасает толпу захваченных в плен перепуганных  скво и папузов[12], укладывая возле них убитых им лошадей. Ах! он классный стрелок. Даже несчастные индейские собаки, не успев  спастись от его глаза и прицела,  падают мертвыми или с воем ковыляют прочь...”.

Кастер в зимнюю кампанию 1868-69 гг.

Некий безымянный то ли друг, то ли враг Кастера переслал ему экземпляр “Democrat”. Газета пришла в феврале, в то время когда полк пробивался через Оклахому в поисках остальных Шайенов.  Кастер счел, что эта статья предвзята и выставляет в дурном свете его славную победу. Он приказал своему горнисту просигналить “Офицерский сбор”. Бентин припозднился. Он увидел, как Кастер нервно расхаживает взад и вперед по палатке Сибли,  постегивая свой сапог сыромятной плетью. Кто-то принизил сражение на Уашите, заявил генерал своим подчиненным, показывая газету, и если он выяснит, кто в этом повинен, то намерен высечь эту особу.

Бентин попросил показать ему  газету. Прочитав несколько строк,  он вышел наружу и крутанул барабан своего револьвера. Затем капитан шагнул внутрь и произнес: “Полагаю, что я тот человек, который вам нужен, и я готов к обещанной порке”.  

Лейтенант Джон Уэстон, присутствовавший там, говорил, что Кастер казался ошарашенным. Генерал покраснел и начал заикаться, как с ним частенько случалось. Он  сказал: “Полковник Бентин, мы еще увидимся, сэр!”. Затем Кастер распустил офицеров.

По сути, все сообщения об этом происшествии сходятся, хотя его   интерпретация  зависит от пристрастия исследователя.  Анти-Кастеровцы  считают, что непокорный Бентин осадил высокомерного генерала. Приверженцы Кастера убеждены в том, что тот с честью вышел из  ситуации.

Эту последнюю позицию довольно трудно понять, и  наилучшим образом ее объяснил полковник Чарльз Бейтс: “Честь полка была выше простой человеческой гордости, и он не сделал ничего, чтобы уронить ее. Возможно, генерал был раздражен и импульсивен, когда собрал  офицеров и произнес свою угрозу (которую никто и не воспринял в буквальном смысле), но в итоге он продемонстрировал присутствие духа и самоконтроль”.   

Или же,  быть может, Кастер чувствовал себя ответственным за смерть Эллиота, и хотя  не мог  признать этого перед собравшимися офицерами, но он  не смог  поднять и  плеть.

Поскольку  это затронуло Бентина, дело на сем не завершилось. Капитан призвал журналиста Кейма в качестве свидетеля и вернулся решить вопрос. Во время второго противостояния, если можно принять его точку зрения, генерал “сник, как выпоротая шавка”.

Кейм сообщил о происшедшем Шеридану, и тот имел беседу со вспыльчивым молодым генералом.

Если бы эта безобразная сцена завершилась тем, что Бентин прострелил сердце Кастера,  драма 1876 года, вероятно, была бы гораздо менее трагична. Очень мало сомнений в том, что Бентин был готов убить.  Какими бы отрицательными чертами характера он не обладал - а кое-какие имелись - никто даже и не обвинял его в блефе. Один удар той сыромятной плети мог опустить занавес, и уклончивый ответ Кастера на этот вызов говорит о том, как хорошо генерал понимал это.               

Вдобавок к Эллиоту, объявилась миссис Блинн со своим сыном. Вместе с мужем она была на пути к тихоокеанскому побережью, когда их караван окружили. Осада продолжалась три дня - до тех пор, пока солдаты из  Форта Лайон не отбросили индейцев. Вопреки убеждению генерала Шеридана, что ее муж и друзья были убиты, никто не погиб. Неясно, каким образом она с малолетним сыном была похищена. Удивительно, что индейцам удалось захватить ее, так как конвой включал в себя одиннадцать вооруженных людей, десять из которых даже не были ранены.

Непонятно также, лежали ли тела женщины и ребенка там, где располагалось селение Черного Котла, или же ниже по реке. Капитан Джордж Дженнесс из Девятнадцатого полка канзасских добровольцев говорил, что они лежали очень близко от берега, где был убит сам Черный Котел. Шеридан и Кастер, которые увидели тела не сразу, а значительно позднее, настаивали, что их доставили из покинутого лагеря Кайовов, находившегося за пять миль от селения Черного Котла. Агент Команчей и Кайовов  А.Г. Бун утверждал, что его подопечные находились, по крайней мере, в десяти милях оттуда. Кастер, описывая ее как “молодую и красивую белую женщину”, рапортовал, что она была застрелена выстрелом в лоб. Он говорил, что с нее был снят скальп, а череп размозжен. “Ребенок также имел на теле многочисленные признаки насилия”.

Кайовы не убивали миссис Блинн, настаивал генерал У.Б. Хейзен, который настолько разъярился журнальными статьями Кастера,  что опубликовал пространное опровержение: “Полная история этой невезучей женщины и  ее ребенка рассказывалась мне дюжину раз  очень разными индейцами как до, так и после сражения, каждый рассказ совпадал с остальными, а я намеревался вызволить ее  и состоял с ней в переписке, когда произошло сражение”. Слова Хейзена звучат убедительно, а дочь Сатанты много лет спустя говорила У.С. Найю, что в день битвы  Кайовы располагались лагерем в пятидесяти милях ниже по реке. Тем не менее, это убийство было приписано Сатанте. Шеридан и Кастер, оба, говорили, что виновны Кайовы, а Сатанта являлся их вождем. Следовательно, он сам и разбил голову этой женщины.

Фанни Келли, за четыре года до этого возвращенная в лоно цивилизации, не постеснялась написать как свидетельница: “Сердце миссис Блинн, вероятно, бешено стучало, перемежая надежду и страх, когда она услышала шум и стрельбу и увидела солдат Соединенных Штатов, атакующих ее похитителей. Бросившись вперед, она воскликнула: ‘Вилли, Вилли, мы, наконец, спасены!’, но не успели эти слова слететь с ее уст, как томагавк мстительного Сатанты погрузился  ей в голову; и в следующее мгновение маленький Вилли оказался в лапах чудовища...”.

Миссис Блинн убили не томагавком - ей дважды выстрелили в голову из винтовки, поднесенной так близко, что порох опалил  лицо. Солдаты из обнаружившего ее подразделения говорили, что за пазухой у нее был спрятан кусок маисового хлеба, словно она готовилась к побегу, когда была убита. На теле Вилли, превратившегося в скелет, не было “многочисленных признаков”, лишь след от ушиба на щеке. Неизвестно, как погиб истощенный ребенок. Возможно, его подняли за ноги и швырнули о дерево.

Сатанта

Ходили слухи, что миссис Блинн была случайно застрелена солдатом.  Джесси Ливенворт показал на слушании в Сенате в феврале 1869 года, что ее убили, когда она бежала вперед к войскам, но он не смог ничего предъявить в доказательство, чтобы подтвердить это. Другой агент опроверг его показания, указав на то, что женщина была оскальпирована.  Ливенворт, может быть, верил в то, о чем говорил, или же  пытался прикрыть Кайовов, опекуном которых он был.

Другой слух касался так называемого белого ребенка, выпотрошенного этими разъяренными дикарями. Известно, что об этом рассказал солдат Седьмой Кавалерии по имени Т.П. Лайон, и, скорее всего, именно он был источником вымышленной, будоражащей толпу истории, сочиненной Кеймом: “В середине боя, когда пули падали вокруг подобно граду, скво, дьявольски разъяренная, нож в руке, будто выискивая на ком выместить потери этого дня, натолкнулась на невинное, плененное дитя и одним  ужасным ударом полностью выпотрошила его - теплые, дымящиеся внутренности упали на снег...”.

Скаут Бен Кларк говорил об этом случае, но он рассказывал просто и не путаясь - как Бентин высказался о душераздирающем бегстве рядового О’Нейла из долины Литтл Бигхорна – серьезное основание для того, чтобы  убедить всех в правдивости этой истории. Кларк сообщил, что какие-то индейцы укрывались за кучей земли возле реки. Солдаты стреляли в них и перебили всех, кроме одной скво и ее ребенка. Затем, сказал Кларк, “я увидел ужасный пример отчаяния Шайенской матери. Скво поднялась из-за баррикады, держа ребенка в вытянутой руке. В другой руке у нее был длинный нож. Стрелки по ошибке приняли ребенка за белого пленника и завопили: ‘Прикончите эту скво. Она убивает белого ребенка!’. Прежде чем кто-либо выстрелил, мать одним ударом  выпотрошила ребенка, погрузила нож по рукоять в свою собственную грудь и умерла. Солдат из карабина прострелил ей голову, но это была ненужная жестокость”. 

Молодая Шайенка

Если версия Кларка правдива - а она выглядит достоверней ужасающей истории Кейма – то  наглядно демонстрирует страх аборигенов перед белыми. Лучше умереть, чем быть захваченными американцами. Черный Лось, Оглала-Сиу, рассказывал своему биографу, что когда он был ребенком, мать, бывало, пугала его: “Если будешь плохо себя вести, вашичу заберут тебя”.

Вашичу Кастера стерли с лица земли селение Черного Котла, но, как это часто бывает, тем или иным образом, но жертвы были отомщены. В данном случае медицинские записи Форта Силл свидетельствуют о том, что в январе и в феврале 1869 года ряду офицеров Седьмой Кавалерии были выданы ртутные препараты для лечения венерических заболеваний. Утверждалось, что среди тех, кто посетил клинику, были генерал и его брат Том. Это возможно, хотя документальных доказательств, судя по всему, не имеется. В 1977 году имеющиеся записи были изучены доктором Д.И. Бекманом, который не обнаружил никаких подтверждений того, что кто-либо из Кастеров был заражен.  У четы Кастеров никогда не было детей, хотя они очень хотели их иметь - может быть, причина  кроется в том, что генерал заразил гонореей свою жену. Конечно, могут быть и другие правдоподобные объяснения.

Неоспоримо то, что Кастер обратил свое внимание на Шайенку, уцелевшую при его нападении. Одной из заключенных была девушка примерно семнадцати лет от роду по имени Ми-о-тси - Мо-на-си-та, как оно иногда произносилось - дочь убитого вождя Маленькой Скалы.  Генерал описывает ее как  “чрезвычайно хорошенькую... ее прекрасно очерченная голова увенчивалась пышной порослью прекраснейших шелковистых волос, соперничающих по цвету с чернотой ворона и ниспадающих, когда им позволялось свободно падать на плечи, ниже ее талии”.

Ее имя он переводит как “Молодая трава, вырастающая весной”.

Ему рассказали, что она вышла замуж за богатого воина, который заплатил Маленькой Скале одиннадцать пони, что, по крайней мере, в три раза превышало обычную плату за привлекательную девушку. Несмотря на такой подарок Ми-о-тси не была мила со своим мужем. Она не отплатила ему той ожидаемой от жены покорностью и раболепной службой. Время не смягчило ее непокорное сердце, и однажды она, вооружившись пистолетом, прострелила колено своего мужа, навсегда сделав его инвалидом. Маленькая Скала вернул одиннадцать лошадей, и его трудная дочь возвратилась в отцовскую палатку.

Кастеру рассказали об этом обо всем, и нет причины не верить этим рассказам. Несколько труднее воспринять его утверждение, что вскоре после сражения он непреднамеренно стал ее вторым мужем. Ее руку вложили в его, и в это время сестра вождя Черного Котла произнесла то, что он воспринял как некое благословение: “Я, в моем неведении... помня, насколько чувствителен и подозрителен индейский характер, и что любое мое действие может быть превратно истолковано как акт невнимания или неуважения с моей стороны, оставался пассивным участником этой разворачивающейся странной церемонии”.

Солдаты Кастера только что убили ее отца и более сотни соплеменников. Теперь же сестра Черного Котла предлагает ему милый подарок. Следует задаться вопросом: с какой стати? Перед сражением, если бы одна из сторон испытывала  страх, дочь вождя могла бы быть предложена в жены. Лишь для того чтобы предотвратить разгром. Но после, когда уже нечего  терять, нет причины ублажать врага.

Версия этого события в изложении Бентина, как того и можно было ожидать, не сходится с генеральской. Двадцать восемь лет спустя Бентин писал бывшему рядовому Теодору Голдину:

 

Конечно, ты слышал о неофициальном предложении Кастера офицерам, желавшим воспользоваться услугами захваченных скво, пройти в корраль, где те содержались, и выбрать по одной! (?) Кастер выбирал первым и жил с ней зиму и весну 1868 и 1869.

В увенчание  этого брака (?) скво “отелилась” в месте, где ныне находится Форт Силл. Приплодом, однако, было подлинное Шайенское дитя - семя, посеянное, очевидно, до того, как мы налетели на их овчарню   у Уашиты.

Ее супруг сам присутствовал в том же лагере, но “женщина Кастера” самым жестоким образом обратила сердце в камень.

Она была старшей женой (нынешней) двухзвездного большого вождя, с кучей всякой всячины в палатке и с огромным количеством барахла снаружи!              

“Проваливай, ты, нищий, завернутый в одно одеяло индейский мужчина! Ты должен выменять себе какую-нибудь женщину постарше, чтобы она поддерживала огонь в твоем очаге и согревала тебе спину. Кастер много круче!”. 

 

Бентина часто обвиняли в злонамеренном искажении фактов, но что можно  подтвердить, так это то, что Ми-о-тси родила ребенка в начале января 1869 года. Шайены позже утверждали, что отцом был Кастер, хотя это невозможно поскольку, как верно сообщал Бентин, генерал впервые увидел ее в ноябре 1868-го. Элизабет видела ребенка и не ощутила сходства со своим мужем: “... это был прелестный, маленький, смуглый, бархатистый комочек с такими же яркими, словно бусинки глазами, как и у остальных”.

В 1869-ом Ми-о-тси преждевременно родила второго ребенка. Итак, следует другая версия. Это был ребенок Кастера, с кремовой кожей и золотистыми прядями в волосах, по имени Желтая Птица или Желтая Ласточка - что не было каким-то необычным именем. Миссис Келли во время своего пятимесячного пребывания у Оглалов видела многих детей со светлыми лицами, “плод свадеб у форта”, а одна из дочерей вождя Оттавы носила имя Желтая Птица.

Что Кастера влекло к Ми-о-тси - очень сильно влекло, никогда не опровергалось. Действовал ли он под влиянием своих чувств, является тайной. Том Кастер описывает эту вооруженную пистолетом разведенную Шайенку в идиоме дня как еще одну Салли-Энн и замечает, что она  была“в большом фаворе у  всей команды” - фраза, которая легко может быть неверно истолкована. Бентин откровенно презрительно писал, что генерал “смотрит сквозь пальцы на то, как ему наставляет рога младший братишка”, добавляя, что это освободило генерала от одеяльной службы. А в письме Голдину, датированном Днем Святого Валентина 1896 года, он повторяет старую сплетню из Кэмп-Саплай, что гарнизонный врач видел Кастера и Ми-о-тси прелюбодействующими.

Подобные злобные истории не выветриваются со временем, они подобны стойкому смраду болот, и они смешны, поскольку Шайены были известны среди степных племен - по крайней мере, так говорили сами индейцы - целомудрием своих женщин. Более того, Ми-о-тси принадлежала к высшей касте - ее отец был важным вождем, вторым после Черного Котла.

Так или иначе, она и две другие скво были уполномочены сопровождать по Оклахоме кастеровский отряд особого назначения. Шеридан намеревался покорить всех Шайенов - а также Арапахов, Кайовов и Команчей - при помощи уговоров или пуль, и Кастер взял с собой этих женщин, потому что они знали местность. То есть, знали старшие женщины. Ми-о-тси в свои семнадцать вряд ли была особо полезна.

Ведомые скаутами Осэджей и Кау, которых, вероятно, направляли эти Шайенки, Кастер обнаружил лагерь, состоявший из двух  бок о бок расположенных селений; вождями в них были Магическая Стрела и Маленький Плащ. Но, вместо того, чтобы атаковать их под звуки “Гарри Оуэн”, он двинулся вперед с ординарцем и переводчиком Ромеро. Учитывая все события того периода, это смахивало на самоубийство. Кастер вышел сухим из воды. Магическая Стрела пригласил его на совет, и генерал беспечно проскакал по враждебному лагерю один, за исключением своего адъютанта У.У. Кука.

В палатке Магической Стрелы ему предложили трубку.

Покурив трубку - неприятная необходимость, так как он не курил – Кастер  уверил обоих вождей в добрых намерениях. Он сказал, очевидно на языке жестов, что пришел не для того, чтобы сражаться. Магическая Стрела был настроен скептически. Он назвал генерала вероломным человеком и сказал, что если Кастер опять нарушит свое слово, начав войну с Шайенами, то он и все его солдаты будут уничтожены. Чтобы подчеркнуть сказанное, он выбил золу из трубки на сапоги Кастера.

Джон Стоит В Лесу

Дэвид Хамфрис Миллер приписывает это оскорбление вождю по имени Храбрый Медведь: “Я выбил из трубки прогоревшую золу и высыпал ее на сапоги солдатского вождя”.

Джордж Бент,  женатый на племяннице Черного Котла по имени Мо-хи-бай-ва,  информация которого, судя по всему, верна, утверждает, что зола была выбита Каменным Лбом - это было другим именем Магической Стрелы[13]. Под тем или иным именем, этот вождь охранял священные стрелы Шайенов, и в его палатке проходил совет.

Эти четыре тщательно изготовленные стрелы с каменными наконечниками были завещаны Шайенам божеством или духом, известным по-английски как Культурный Герой. Они были одной из двух самых могущественных святынь племени - вторая была священной  бизоньей шапкой, которая обычно оставалась у северной ветви племени.

Джон Стоит В Лесу будучи Северным Шайеном немногое знал о стрелах, но он описал и объяснил суть связки бизоньей шапки. Он видел ее много раз в палатке хранителя. Связка висела над ложем из ивовых прутьев, выкрашенных в красный, белый и желтый цвет. С годами на связку накрутили так много материи, что она стала размером с человека. Внутри связки находился мешок из бизоньей кожи, содержавший шапку, ряд других, менее существенных предметов, которые Джон не перечислил, и пять вражеских скальпов, представлявших собой пять вражеских племен: Кроу, Ютов, Шошонов, Пауни, Черноногих. Эта связка, как и священные стрелы, разворачивалась крайне редко. Стоит В Лесу говорил, что ее открывали в 1934 году в знак уважения генералу Хью Скотту и еще раз в 1959-ом, поскольку некоторые Шайены перестали доверять ее хранителю. Он сам был одним из четырнадцати свидетелей, когда ее открыли 12 июля 1959 года. Скальпы были в сохранности. Шапка была в сохранности. “Она выглядела также как на фотографиях, сделанных для генерала Скотта - с рогами и расшитой бисером налобной повязкой”.

Священные стрелы южного племени - не развернутые  ради генерала Кастера - хранились в полосе меха, срезанного со спины койота. Две стрелы были выкрашены в красный цвет, что символизировало удачу на охоте, две другие - в черный, символизируя военные победы. Кастер может обратил  на стрелы внимание, а может быть, и нет; он не упоминает о них в своей книге. Они свисали с раздвоенного шеста, и ему предложили сесть под ними. Это был намек на то, что он находится перед судом, хотя сам генерал полагал, что это почетное место, так как он сидел по правую руку от вождя. На самом деле, это место считалось позорным.

Индеец держал черенок трубки, пока Кастер курил. Генерал говорил, что это был “шаман”, второе по значимости лицо в палатке. Согласно Бенту, тем,  кто держал черенок и предупредил Кастера, что если тот солжет, то он и его команда будут убиты, был сам вождь Каменный Лоб. Когда церемония курения завершилась, Каменный Лоб разрыхлил золу палочкой и высыпал ее на носки генеральских сапог, тем самым  пожелав ему неудачи. Так говорит Бент.

Кто  именно из индейцев держал трубку и выпачкал Кастеру сапоги менее важно, чем серьезность этого предупреждения. Сам  Кастер не обратил на этот случай никакого внимания, хотя, конечно, он мог предпочесть проигнорировать подобное оскорбление. Может быть, это было, а может - не было. Как указывает профессор Стюарт, эту историю могли придумать восемь лет спустя Шайенские шаманы, рассчитывая приписать себе ту легендарную победу в Монтане.