Сообщение об ошибке

Notice: Undefined variable: n в функции eval() (строка 11 в файле /home/indiansw/public_html/modules/php/php.module(80) : eval()'d code).

Возможности этнографического изучения властных отношений у аборигенов Антильских островов

Сборник ::: Власть в аборигенной Америке ::: Э.Г. Александренков

Власть как общественное явление исследуется представителями разных наук или отраслей знания - философами, социологами, политологами, психологами[1] и др. Мне как этнографу интересно, что собственно этнографического есть или может быть в изуче­нии власти, и каковы возможности этнографического ее изуче­ния у обитателей Антильских островов ко времени появления там европейцев и в начале колониального периода.

К настоящему времени существует много разнообразных оп­ределений власти - правовых, экономических, политических и др. Самым общим является, видимо, следующее: власть - это все­гда какое-либо отношение: индивида к самому себе (власть над собой), между индивидами, группами, классами в обществе, меж­ду государствами [Мшвениерадзе 1989: 11]. Некоторыми отече­ственными исследователями высказывалось сомнение в теорети­ческой обоснованности определения власти как любых отноше­ний господства и подчинения. Для них “более строгим и точным” виделось осмысление власти как “проявления общественной во­ли”, а этой воли - “как выражения существа социально-экономи­ческих отношений на данном историческом этапе, применитель­но к данному общественному организму” [Автономова 1989: 257]. Близко к этой идее определение власти, данное этнографом: “во­левое отношение между людьми или группами в рамках опреде­ленной социальной системы, обеспечивающее одной из сторон возможность выявления и доминирования своей воли через при­сущие данной системе формы общественной организации в целях осуществления руководства жизнью общества” [Куббель 1986: 31-32].

Спектр тем, которые интересуют в изучении власти не этно­графов, чрезвычайно широк, и я попытаюсь их суммировать в некотором порядке (который, вполне возможно, может быть другим).

Прежде всего, это объяснения происхождения власти. Здесь оперируют такими терминами как природа власти, основания власти и властных отношений (экономические, социальные, по­литические и т.п.), корни власти. Власть рассматривается как контроль над поведением, как способность социального класса реализовать свои специфические объективные интересы, как ре­сурс или система ресурсов, с помощью которых могут быть достигнуты общие цели; как любые отношения господства и под­чинения; как проявление общественной воли, а также как харак­теристика индивидуума (персональная власть), как межперсональная конструкция и др.

В видах и формах власти различают политическую и юриди­ческую власть, неполитические виды власти, неформальные структуры власти, корпоративную власть, формы индивидуаль­ной власти, власть семьи и общества над человеком.

В другую группу вопросов можно объединить такие аспекты как структура власти, субъект и объект власти, мотивы власти, носители власти. Сюда же, скорее всего, следует отнести сообра­жения о системе власти с рядом подсистем (политическая, эконо­мическая, правовая, административно-управленческая, военная, воспитательно-образовательная, власть в этнических общностях, “малых группах” и др.).

Еще одна группа вопросов: задачи и функции власти; спосо­бы, средства, формы, каналы и сферы существования (проявле­ния) и реализации власти, формы ее функционирования (прину­ждение и слежение, насилие, наказание и поощрение, принятие решений, контроль и управление, соперничество и сотрудничест­во, отношение власти с государственными институтами и др.). Проявление власти в формах зависимости, независимости и взаи­мозависимости между двумя людьми, личностью и обществом, социальными группами, классами, государствами, блоками госу­дарств. Иначе говоря - формы осуществления политических, экономических, философских, юридических и психологических условий функционирования властных отношений.

Еще один аспект - так называемый человеческий фактор власти; здесь речь идет о стремлении к власти, борьбе за власть и проч. Отдельная, видимо, группа вопросов, связанных с идеоло­гическим обоснованием власти или, как иногда пишут, идеологи­ческим бытием власти. Другая группа вопросов включает аспек­ты выражения власти - потенциальной или реальной - в законах, нормах, правилах, запретах, предписаниях, волевых и эмоцио­нальных воздействиях.

Кроме того имеются и методические вопросы изучения вла­сти: ее измерение, возможность логического исчисления свойств власти и т.д. Есть и некоторые другие вопросы, но и приведенно­го достаточно, чтобы убедиться, насколько многообразны аспек­ты изучения власти разными науками.

Что же из этого обширного набора тем входит в собственно этнографический интерес к власти? Частичный ответ можно найти в книге, опубликованной пятнадцать лет назад Л.Е. Куббелем, в которой исследователь указал, что традиционными отно­шениями власти и властвования в докапиталистических общест­вах занимается отрасль или субдисциплина этнографической науки, названная им потестарно-политической этнографией. К кру­гу ее интересов Куббель отнес “традиционные отношения вла­сти, ее институты и системы главным образом в докапиталисти­ческих, преимущественно до- и раннеклассовых общественных организмах: их задачи, формирование, структуру и функциони­рование; сравнительный анализ этих отношений, институтов и процессов в таких обществах... их классификацию и типологизацию”. В современных условиях предметом изучения становится адаптация и/или включение традиционных структур власти во вновь создаваемые административные и политические институ­ты развивающихся стран [Куббель 1988: 23]. Куббель отметил также, что становление потестарной и политической этногра­фии, имевшее место в 1940-1950-е годы, проходило преимущест­венно на африканских материалах. Лишь со второй половины 1950-х годов соответствующие исследования стали проводиться в других регионах, в том числе и в Латинской Америке [Там же: 5,

9, 10].

Особенности потестарно-политической этнографии в срав­нении с политологией и социологией Куббель видел в предмете исследования, которым он считал традиционную потестарную и политическую культуру докапиталистических обществ. При этом, по мнению ученого, потестарно-политическую этногра­фию “занимают самые общие вопросы власти, относящиеся в наибольшей степени ко всему общественному организму в це­лом, а не к отдельным областям его жизнедеятельности”. В част­ности из нее он исключал власть и властные отношения в семье [Там же: 25-26, 29, 31].

Для этнографического исследования потестарной и полити­ческой культуры, полагал Куббель, “преимущественный интерес заключен” в “конкретных формах, вариантах осуществления власти и властвования, включая организационное и идеологиче­ское обеспечение” доклассовых и раннеклассовых обществ [Там же: 42]. Отдельного внимания заслужило “идеологическое обес­печение отношений властвования” (из названия главы), в том числе такие аспекты, как символика власти и ее сакрализация. Куббель полагал, и, вероятно, справедливо, что этнографа при изучении власти в конкретном обществе (доклассовом или ран­неклассовом) должны занимать не только сами отношения вла­сти, но и связанные с ними организационные и общественно-пси­хологические структуры, что он предложил считать потестарно- политической культурой [Там же: 114].

Очевидно, что сведёние этнографического изучения власти к обществам доклассового и раннеклассового уровня (как объекту исследования) и происхождению потестарных отношений (как основному предмету исследования), просматривающееся в рабо­тах Куббеля, значительно сужает возможности этнографическо­го изучения власти. Вне его остаются такие обширные сферы властных отношений, при том не только в доклассовых и ранне­классовых обществах, как отношения между полами, отношения старших и младших, отношения в семье, соотношение духовной и мирской властей, межличностные отношения и, вероятно, нема­ло других. Это так называемые неполитические виды власти [Кравченко, 1989: 56].

Названные выше темы относятся к сферам исследования вла­сти. Если иметь в виду специфику этнографического угла зрения, то для Куббеля такой особенностью изучения власти был этни­ческий аспект властных отношений.

За рубежом этнографическое изучение власти формализова­лось в направлении, которое получило название “антропологии власти”. Первая книга с таким названием была опубликована в 1977 г. [Fogelson, Adams 1977][2]. Аспекты власти, которых в той или иной мере коснулись ее авторы, можно объединить в две группы. Прежде всего, это вопросы, общие или сходные с теми, которыми задаются представители других специальностей: опре­деления власти, понятия власти, типы власти и их иерархия, функции власти, проявления власти, доступ к власти, наследова­ние власти, манипулирование ею, насилие во власти, контроль над нею, эволюция власти, структура власти, законная власть, политическая власть (уровни интеграции, ресурсы, структуры), личная власть (приобретение, социальный контекст и др.), неза­висимая власть, делегированная власть, безвластие и некоторые другие.

Что же остается за пределами вышеуказанного, и что, следо­вательно, можно считать собственно этнографическим (или ан­тропологическим) интересом? Это религиозная власть, божест­венная, сверхъестественная власть (личная и безличная), космо­логия власти, власть шамана, излечивающая и приносящая зло власть, политические аспекты власти над сверхъестественными силами, мирская власть против священной, племенная специфика власти. Здесь преобладают вопросы, связанные с представления­ми членов изучаемых обществ о природе и характере власти, в частности о сверхъестественном ее происхождении. Таким обра­зом в данном сборнике статей, как и в книге Куббеля, различия между этнографическим и неэтнографическим изучением власти выражены наиболее очевидно в сферах приложения интереса ис­следователей [Asad 1973; Harrison 1991].

Антропология власти как особый курс сейчас преподается во многих отделах антропологии в зарубежных университетах. Мне­ние об антропологии власти как об особой сфере этнографиче­ских интересов укоренилось и в отечественной науке. Один из симпозиумов на V Конгрессе Ассоциации этнологов и антропо­логов России, проходившем в Омске в 2003 г., был назван “Ан­тропология власти”[3]. Пожалуй, в настоящее время интерес этно­графов в изучении власти все больше сдвигается в сторону инду­стриальных обществ и реализуется в той части науки, которая именуется “политической антропологией” [Этнические аспекты власти... 1994; Gledhill 1999], хотя, конечно, сохраняется интерес и к проблемам формирования властных отношений в доиндуст- риальных обществах земного шара[4].

Американские материалы в этом отношении весьма разнооб­разны и позволяют исследовать проблемы происхождения госу­дарств, проявления власти и формы государственности в доклас­совых и раннеклассовых обществах, сложившихся к приходу ев­ропейцев, а также вопросы трансформации властных отноше­ний, вызванной столкновением с колонизаторами. Отечествен­ные американисты внесли свой вклад в изучение этих проблем (таковы работы Ю.П. Аверкиевой по аборигенам Северной Аме­рики, В.И. Гуляева, Ю.Е. Березкина, Ю.А. Зубрицкого, С.А. Созиной, позже Д.Д. Беляева по обществам Мезоамерики и Перу). В значительно меньшей мере исследованы вопросы властных от­ношений в доклассовых обществах аборигенов Латинской Аме­рики, не подвергавшихся европейскому влиянию. Одну из воз­можностей такого изучения дают обитатели Антильских остро­вов.

Основные источники сведений об аборигенах Антил време­ни, непосредственно предшествующего появлению на островах европейцев, периода ранних контактов и начала колонизации - это тексты путешественников, миссионеров, и иногда чиновни­ков.

Европейцы на Антилах встретили общества, весьма удален­ные по культуре от их собственных. Только знание античных и средневековых произведений давало образованным авторам не­которые точки отсчета для сравнения известного в Старом Свете и увиденного в Новом. В любом случае, новые, не всегда понятные социальные явления приходилось описывать имевшимися в евро­пейских языках терминами. Происходило переосмысление уви­денного, что нашло отражение в письменных источниках. Ранний европейский наблюдатель, как и современный исследователь, оперировал набором терминов своего собственного языка, кото­рые далеко не всегда удавалось сопоставить с понятиями на языке наблюдаемого/изучаемого им общества (как указывают современные этнографы, даже жившие длительное время среди индейцев, “перевести их чрезвычайно богатые и многослойные термины, обозначающие отношения между властью и равенст­вом нелегко” [Overing 2000: 96-97]). Однако у этих ранних, часто случайных и почти всегда фрагментарных наблюдений есть пре­имущество перед теми, что в XIX-XX вв. были осуществлены этнографами на материке. Оно состоит в том, что первые свиде­тельства относятся к обществам, которые не были ни в коей ме­ре затронуты европейским влиянием.

Помимо письменных источников определенные возможности изучения власти на Антильских островах дают археологические материалы (прежде всего различной степени социального нера­венства в пределах того или иного региона). В меньшей мере мо­гут быть использованы сравнительно-этнографические данные из соседних материковых областей Америки, так как тот тип об­щественных отношений (или в какой-то мере сходный с ним), ко­торый был встречен испанцами на островах, на материке был разрушен конкистой и колонизацией.

В силу исторических обстоятельств приходится отдельно рас­сматривать отношения власти у обитателей Больших и Малых Антил. На Больших Антильских островах, включающих Кубу, Гаити, Ямайку и Пуэрто-Рико, традиционная культура была бы­стро утрачена аборигенами и, более того, индейские общества разрушены и сами аборигены практически истреблены или пол­ностью ассимилированы (только на востоке Кубы до наших дней сохранились группы, считающие себя “индейцами” [Rivero de la Calle 1973]). Европейцы на островах не имели времени для про­никновения в суть тех или иных властных отношений, проявле­ния которых они могли наблюдать, - так быстро были разрушены прежние социальные структуры. Фрагментарность увиденного и записанного усиливалась тем, что ранние европейские авторы на Больших Антильских островах не были готовы для изучения аборигенов, - в отличие, скажем, от того, что имело место спус­тя полвека в Мексике или несколько позже на Малых Антиль­ских островах.

При классификации индейских обществ южнее Мексики со­ответственно сложности их социальной структуры общества аборигенов Больших Антильских островов были определены в середине XX в. как “политически организованные вождества” (politically organized chiefdoms), под которыми подразумевались территориальные объединения из нескольких деревень во главе с постоянным вождем, под контролем которого находились рай­оны и деревни, управляемые иерархией подчиненных ему вождей [Oberg 1955]. Иначе максимальный уровень общественной орга­низации индейцев Больших Антил был охарактеризован как предклассовый, предгосударственный [Александренков 1976: 159][5].

В источниках можно найти сведения относительно следую­щих аспектов власти на Антилах: ее виды, сферы приложения, уровни, объемы (пределы), обретение, средства сохранения и ат­рибуты.

Если попробовать выделить виды власти у обитателей Больших Антильских островов, то среди них можно выделить, в первую очередь, пользуясь современной терминологией, ду­ховную и мирскую. Имеющиеся сведения позволяют говорить о том, что эти два вида власти были преимущественно разделены, хотя в некоторых случаях совмещались - вожди проводили це­ремонии гадания о будущем и приписывали содержание ответа “оракулу”.

При этом духовная власть имела, прежде всего, магическую форму. Вера в силу магии была неоднократно зафиксирована письменными источниками и косвенно подтверждается находка­ми археологов (захоронения принесенных в жертву людей при постройке жилищ, ожерелья из человеческих зубов и др.). Оче­видно к сфере властных отношений можно отнести веру в силу духов-покровителей, среди которых находились и умершие пред­ки. Судя по всему, индейцы считали, что духи-покровители име­ют определенную власть над своими адептами. Об этом, в част­ности, свидетельствует эпизод с обретением нового покровителя, где последний сообщает жрецу о той форме, в которой он хочет быть воплощен. Источником засвидетельствован такой факт, как ношение воинами на голове изображений своих духов-покро­вителей [Martyr 1912, 1: 167]. Примечательно, что среди археоло­гических находок нередко встречаются антропоморфные фигур­ки из камня с продольными и поперечными сверлениями, кото­рые позволяют судить, что они крепились именно к голове.

С другой стороны, кормление духа-покровителя и уход за его хижиной можно считать формой влияния человека на него с це­лью получить желаемое будущее. О существовании представле­ний о власти человека над духами говорит вера в способность врачевателя справиться с болезнями. Болезнь, судя по аналогиям с материка, представлялась некой патогенной силой, проникшей в тело человека. Там она принимала форму каких-то физических тел, которые врачеватель и извлекал (путем известных практик вытягивания, высасывания, выдувания и, возможно, других). У обитателей Гаити, имелось представление о том, что сила враче­вателя зависела от соблюдения им поста, а находилась она в его глазах и яичниках. Если родственники умершего пациента убеж­дались (путем магических действий), что врачеватель не соблю­дал предписанный пост, они старались убить его, и гарантией смерти могло быть только лишение его названных органов, так как в противном случае разноцветные змеи могли придти к вра­чевателю и оживить его [Colón 1944: 174-176]. Верой в магиче­скую власть можно, очевидно, связать обычай обмена именами, когда предполагалось, что на принявшего имя человека распро­страняются достоинства партнера [Александренков 1985].

Если иметь в виду сферы власти, то это, вероятно, прежде всего, семейная и половозрастная, хозяйственная, культовая и во­енная.

Семейные отношения у обитателей Больших Антильских островов известны очень плохо. Гендерная составляющая власт­ных отношений выражалась в том, что в большинстве зафикси­рованных источниками примеров (и, видимо, традиционно) упра­вленческие властные функции исполняли мужчины. Но на Гаити был известен пример, когда верховная власть оказалась у жен­щины. Можно сказать, что в некоторых случаях верховный вождь, касик, распространял власть на своих жен и после смерти: при погребении одного из вождей с ним была сожжена его люби­мая жена (по другому источнику, были заживо погребены две женщины).

Что касается хозяйственных занятий, то в пределах общин деревенские вожди будто распределяли занятия между своими “подданными”. Известно также, что подчиненные касики прихо­дили со своими индейцами для обработки полей вышестоящих вождей.

Рис. 1. Церемониальные деревянные скамейки-духо с острова Гаити: а - тетраподный антропоморфный духо, Доминиканская республика (Музей До­миниканского человека; выс. 30 см); b - духо из Бока-де-Юма, пров. Ла Альтаграсия, Доминиканская республика (Фонд Гарсия Аревало; выс. 22,5 см); с - духо, Доминиканская республика (Музей Доминиканского человека; выс. 40 см)  Рис. 1. Церемониальные деревянные скамейки-духо с острова Гаити: а - тетраподный антропоморфный духо, Доминиканская республика (Музей До­миниканского человека; выс. 30 см); b - духо из Бока-де-Юма, пров. Ла Альтаграсия, Доминиканская республика (Фонд Гарсия Аревало; выс. 22,5 см); с - духо, Доминиканская республика (Музей Доминиканского человека; выс. 40 см)  Рис. 1. Церемониальные деревянные скамейки-духо с острова Гаити: а - тетраподный антропоморфный духо, Доминиканская республика (Музей До­миниканского человека; выс. 30 см); b - духо из Бока-де-Юма, пров. Ла Альтаграсия, Доминиканская республика (Фонд Гарсия Аревало; выс. 22,5 см); с - духо, Доминиканская республика (Музей Доминиканского человека; выс. 40 см)

Рис. 1. Церемониальные деревянные скамейки-духо с острова Гаити: а - тетраподный антропоморфный духо, Доминиканская республика (Музей До­миниканского человека; выс. 30 см); b - духо из Бока-де-Юма, пров. Ла Альтаграсия, Доминиканская республика (Фонд Гарсия Аревало; выс. 22,5 см); с - духо, Доминиканская республика (Музей Доминиканского человека; выс. 40 см)

Властные отношения в сфере культа представлены в источ­никах слабо. Известно, что имелись специальные служители культа (бехике), которые про­водили определенные церемо­нии, в том числе и лечение больных. В то же время по­нятно, что отправитель куль­та не обладал абсолютным ав­торитетом при принятии тех или иных решений, а в слу­чае неудачного исхода лече­ния родственники умершего могли мстить врачевателю. Можно, конечно, предполо­жить, что священнослужитель (жрец, шаман) играл опреде­ленную властную роль в тол­ковании галлюцинаций, как это, скажем, зафиксировано X. Райхелем-Долматовым у современных индейцев десана в Колумбии. Там во время це­ремонии поглощения галлю­циногена шаман объясняет каждый этап видений и влия­ет на их интерпретацию. Ко­лумбийский исследователь предположил, что сила убедитель­ности этих галлюцинаций очень велика [Reichel-Dolmatoff 1973: 205].

Пользуясь теми же этнографическими параллелями, можно составить представление о магической власти некоторых ритуаль­ных предметов с Больших Антильских островов. Так, письмен­ные источники говорят о ритуальном использовании деревянных скамеечек, духо; их резные, нередко антропоморфные образцы представлены в музеях Европы и Америки (рис. 1; см. также рис. на 4 стр. обложки). Наблюдения Райхеля-Долматова значитель­но расширяют понимание функций этих предметов. Согласно представлениям десана, скамеечки, вырезанные из куска дерева, не только дают физическое отдохновение телу, но и помо­гают умственному сосредоточению. Когда человек сидит на ска­меечке, он защищен всеми благотворными силами. Скамеечка заключает в себе символизм плодородия и космоса: нижняя ее часть, ножки, представляют осеменяющую силу нижней части космоса; плоская поверхность - видимый мир. Скамеечка являет­ся символом стабильности и мудрости [Reichel-Dolmatoff 1973: 139-140].

Властные отношения в сфере войны были, по всей видимо­сти, продолжением этих отношений в мирное время. В большин­стве описанных в источниках случаях верховные вожди на Гаити исполняли роль военных предводителей. Лишь однажды речь шла о вожде, который был военачальником у одного из главных касиков, Каонабо (при этом известно, что и сам Каонабо иногда становился во главе своих воинов). Тем не менее, на другом из Больших Антильских островов, Пуэрто-Рико, касик каждой до­лины имел, как писали испанцы, “капитана в качестве наместни­ка”. Очевидно, что в моменты напряженной ситуации некоторые вожди могли приобретать большую власть, чем в мирное вре­мя, - как за счет подчинения им других вождей так и, вполне воз­можно, за счет расширения или укрепления их функций. Во вся­ком случае, именно в связи с военными действиями стал известен случай, когда один из верховных вождей убил подчиненного ему вождя за преждевременное выступление против испанцев.

Если говорить об уровнях власти и попытаться расположить их иерархически (взяв за критерий размер властного пространст­ва), можно предположить, что светская власть проявлялась меж­ду индивидами, в семье, в пределах общин (деревень), вождеств и между вождествами (точнее, сказать между возглавлявшими и олицетворявшими их лидерами).

Первые два уровня в источниках не представлены вовсе. Что касается общины, то власть в ней принадлежала вождям, кото­рых индейцы называли касиками (исп. cacique). Известная из со­общений первооткрывателей социальная структура аборигенов Гаити, видимо, отражала форму властных отношений в пределах всего вождества. Это рядовые общинники, касики, великие или главные касики, которых испанцы называли иногда королями. Именно последние были главами вождеств. Существовала также группа или прослойка - нитаино, которых, видимо, можно счи­тать дружинниками. Нередко в источниках идет противопоставле­ние плебеев и знати. В свою очередь, согласно некоторым данным, знать на Гаити включала людей трех или даже четырех степеней значимости, которые выделяются по их индейским названиям.

Властные отношения между отдельными вождествами не бы­ли стабильными и возникали, очевидно, в тех обстоятельствах, когда лидер оного из них пытался распространить свою власть на другое. Иногда причиной возвышения лидера одного из вождеств над другими могли быть внешние угрозы, заставлявшие объеди­нять силы - в частности, вторжение соседей с Малых Антильских островов, а позже - испанцев.

Иерархия отправителей культа не прослеживается ясно, хотя косвенно она упоминалась. Возможно, она была связана с пред­ставлением о том, что боги-покровители некоторых вождей име­ли большую силу, чему покровители других. Лишь в одном слу­чае, кажется, можно говорить о представлениях об иерархии бо­жеств.

Материалы с Больших Антильских островов дают представ­ление о максимальных объемах и пределах власти верховных во­ждей. Так, по разным источникам, один из верховных вождей на Гаити, Бехекио, имел в своем подчинении от 32 до 200 касиков - скорее всего, глав деревень. Другой индикатор - количество вои­нов, во главе которых мог стать верховный вождь: максимальная упомянутая в источниках цифра - 16 тысяч человек. Что касает­ся пределов, то к упомянутому выше случаю с нарушившим рас­поряжение или договор касиком можно добавить сообщение о том, что вождь также решал судьбу тяжело больного человека - оставить его в живых или нет.

Обретение власти, во всяком случае верховной, у индейцев Больших Антил проходило через институт наследования, извест­ный в нескольких вариантах, хотя предпочтение, очевидно, отда­валось старшему сыну сестры. В случае какого-то союза между главами нескольких вождеств один из них мог быть избран стар­шим.

По письменным источникам можно выявить несколько средств сохранения верховной власти. Основным, не всегда для нас явным, средством, было, очевидно, могущество вождя, преж­де всего, военное. Вероятно к этим же средствам можно отнести и ритуал - в частности, упомянутое выше гадание можно рассма­тривать как свидетельство и как подтверждение власти перед ли­цом подданных. Судя по нескольким фактам, можно говорить о начале тенденции к сакрализация некоторых вождей - в частно­сти, один из духов-покровителей был известен тем, что, обитая на кровле жилища вождя, ночью он спускался и “спал с женщи­нами”. Еще одним средством сохранения власти были генеалогии вождей, которые сохранялись посредством так называемых ареито, сочетавших танец и пение.

Имелось несколько атрибутов, служивших для внешнего ука­зания на ранг повелителя. Вполне возможно, среди этих атрибу­тов была некая градация в соответствии с положением их носите­ля, но по письменным источникам она не просматривается. Вот что можно отнести к таким символам на Гаити: золотые короны или венцы, нагрудные пластины в форме полумесяца, пояса с ма­ской в центре; на Ямайке упомянут штандарт. Интересно, что перьевые накидки, кажется, ни в одном из эпизодов не названы как принадлежность верховного вождя, хотя они были у его при­ближенных. Имелись и другие материальные проявления ранга вождей: у них были более просторные жилища, отличавшиеся от других и по форме; лепешки из маниоки, один из основных эле­ментов пищи, делались из более тщательно размолотой муки. Жены вождей надевали более длинные юбочки, чем жены про­столюдинов.

Находившиеся рядом с вождем люди выражали ему опреде­ленные знаки внимания. Вождя могли нести на носилках или ве­сти под руки (это могло зависеть от ранга персоны). С ним могли быть люди, названные в источниках “советниками”, которые служили посредниками между вождем и чужаками (в данном слу­чае испанцами). Были у них и слуги разных полов. Власть над та­кими людьми, очевидно, была полная. Видимо к символам власти можно отнести и манеры вождей, которые, по наблюдению ис­панцев, отличались от манер рядовых индейцев.

Трудно сказать, в какой мере признаком или выражением власти было накопление богатств. Известно, что вожди имели некоторое количество не только бытовых (например мотков хлопка и глиняных сосудов), но и ритуальных предметов (из зо­лота и полированного дерева). Имущество умершего вождя рас­пределялось среди участников похорон.

Малые Антильские острова не были захвачены испанцами, и их население стало известно европейцам, главным образом французам и англичанам, гораздо позже, поэтому большая часть сведений об аборигенах этих островов относится к середине XVII в. Некоторые миссионеры провели среди индейцев долгие годы. Это, с одной стороны, позволило им наблюдать многие ме­стные социальные связи, но, с другой, несомненно, оказало неко­торое влияние на культуру коренного населения, которое, кроме того, находилось в постоянном контакте (мирном или военном) с колонизаторами. Эту возможность влияния европейской культу­ры следует учитывать при анализе властных отношений у обита­телей Малых Антильских островов.

Если рассматривать виды проявления власти у аборигенов Малых Антил по ее видам, как это сделано относительно их со­седей на Больших Антилах, то на Малых Антильских островах гораздо больше заметны властные отношения вне культа. В то же время совершенно очевидно, что у обитателей Малых Антил явственно проявлялось представление о некой злой силе, Мабойя, которого, похоже, не было на Больших Антилах. Сущест­вовало и общее представление о силе вредоносной магии. Так, считалось что болезнь вызывалась колдовством и действием ду­хов врага. Верили также и во вредоносную силу тела умершего (можно, конечно, предположить, что речь шла не столько о теле, сколько о душе). Существовали какие-то ограничения в практиковании магии: так, если ею иногда занимались женщины, их на­казывали.

Помимо этого, как и у соседей на Больших Антильских ост­ровах, у индейцев Малых Антил присутствовала вера в личных покровителей. Примечательно в этом отношении высказывание Дю Тертра, “что среди индейцев не употреблялось выражение “бог дикарей”, но говорилось ‘бог такого-то’ или ‘бог такой-то”’. Индейцы не знали храмов и алтарей, и каждый мог сделать при­ношение в своем жилище. В жертву богам не приносили ничего живого, только маниоковые лепешки, напиток уику и первые плоды. При этом широко распространенное убиение пленников и их поедание ни в одном из источников не связывалось с принесе­нием их в жертву какому-либо божеству. Поедание пленников можно рассматривать как выражение и прямое и символическое подчеркивание власти над побежденным и той группой, членом которой он являлся.

О вере в возможность оказать влияние на духов (что можно интерпретировать как навязывание своей воли божеству), гово­рит и прибегание к пищевым запретам в определенные этапы жизни. К посредникам между духами и людьми прибегали лишь в некоторых случаях (что можно рассматривать как сферы прило­жения жреческой власти), когда просили об отмщении, излече­нии от болезни, хотели узнать исход болезни или боевых дейст­вий, изгнать Мабойю.

В отличие от того, что известно о семейных отношениях у аборигенов Больших Антильских островов, источники по Ма­лым Антилам в этом аспекте значительно пространнее. Прежде всего, ясно, что брак совершался вне желания будущих супругов, гак как решение принимали родители (хотя и в пределах каких- то норм, в частности, предпочтение отдавалось кросс-кузенным бракам). Кажется, вдова могла отказаться от повторного брака. Есть сведения и о выражении несогласия девушки на брак (высказано матери); может быть, оно носило некий ритуальный характер. Европейцы отмечали, что родители не наказывали де­тей. Их удивляло также, что сын не подчинялся отцу и отец не повелевал сыном; приказ отца взрослым сыновьям идти на охоту или рыбную ловлю был неслыханным делом. Тем не менее, в ру­ках отца находилась судьба сына, так как отец решал, будет ли его сын воином или отправителем культа.

Не вызывает сомнения подчиненное положение женщины в семье. Некоторые источники даже сообщали, что мужчина мог убить жену по самому незначительному поводу. Когда индеец убивал неверную супругу, он сообщал об этом ее отцу. Тот отве­чал, будто бы, что зять поступил правильно, и, если у него была еще дочь, предлагал ее или обещал отдать в будущем. Муж мог оставить жену, когда ему вздумается, а жена могла уйти только с согласия супруга.

Весьма примечательны отношения между женщинами раз­ных возрастов (скорее всего, не родителями и детьми). Между ни­ми нередко возникали ссоры, при этом зачинщиками выступали старые женщины, на основании чего можно предположить, что молодые им перечили или не подчинялись каким-то образом. В этом случае молодые женщины жаловались мужчинам, обви­няя своих обидчиц в колдовстве, и такого обвинения было доста­точно, по словам источника, для убийства старух. Старые люди обоего пола вообще пользовались уважением, но некоторые ав­торы утверждали, что индейцы убивали старых родителей.

Пожилые женщины в определенные моменты жизни общи­ны играли в ней важную роль. При организации набегов они яв­лялись катализатором агрессивного настроения возбужденных мужчин - напоминали, каким издевательствам и пыткам подвер­гались островитяне со стороны своих врагов. В этом можно усмо­треть их роль как хранительниц традиций. Вместе с тем, обраща­ет на себя внимание, что ни в одном сообщении об “островных карибах” нет речи о женщинах-вождях. Известное со времен Ко­лумба представление об острове в группе Малых Антил, населен­ном только женщинами, происходит не от самих обитателей Ма­лых Антильских островов, а от их соседей.

Примечательно, что в письменных источниках не отмечены факты захоронения женщин (как и на Больших Антилах), что ко­свенно может также указывать на в общем более низкий, в сравнении с мужчинами социальный статус женщин. Дополнительным элементом в пользу этого суждения можно считать то обстоя­тельство, что мужская часть общества на Малых Антильских островах подвергалась инициационным испытаниям чаще, чем женская.

Что касается межличностных отношений вне семьи, то важ­ную роль в их регуляции играла община в форме общинного со­брания как социального института. Как утверждали европейцы, ни одно значительное событие в жизни отдельного человека или в деятельности всей общины не проходило без общественного торжества. Такими событиями и этапами жизни человека были (порядок мой - ЭЛ,): рождение первого мальчика (или первенца вообще), завершение испытательного обряда у мужчины при ро­ждении ребенка, первое подрезание волос ребенку, посвящение отцом своего сына в воины, подготовка к военному походу, воз­вращение из похода, спуск лодки на воду, валка деревьев для раз­бивки огорода или постройки нового дома, исцеление от болезни.

Очевидно, что вся жизнь индивида отслеживалась общиной. Можно сказать, что община обладала некоторыми властными функциями по отношению к индивиду, но носитель этой власти не был персонифицирован в лице какого-то одного человека. Со­брания были разными по составу - одни могли проводиться с уча­стием жителей одного селения, на других могли быть приглашенные; в одних собраниях участвовали все обитатели деревни, включая женщин и детей, в других случаях - одни воины. Но лю­бое из них включало поглощение хмельного напитка уику из за­кисшей маниоковой лепешки.

Собрание было регулятором межличностных отношений, так как именно на них сводились личные счеты - согласно источни­кам, они редко обходились без убийств. Обиженный или оскорб­ленный добивался удовлетворения собственными силами. Судьей выступало общественное мнение - не отмстивший за обиду счи­тался трусом и бесчестным человеком, местом осуществления мести было собрание. Причины раздоров были самыми разны­ми - сломанная стрела, обидное слово, желание завладеть жена­ми соперника и проч. Известно также (без подробностей), что островитяне могли мстить за братьев, сестер и детей. Обращает на себя внимание, что в этом перечне нет родителей и жен. Если нельзя было отомстить обидчику, мстили его близким.

В самом исполнении мести просматривается некоторый поря­док. Тот, кто задумал отомстить, покидал свое место, подходил к жертве сзади и поражал ее боевой дубиной или ножом. При этом присутствовавшие не препятствовали нападавшему. Что же каса­ется родственников жертвы, то нападавший выбирал момент, ко­гда их не было поблизости. Поэтому на убийцу редко нападали сразу же. Он, если боялся мести, мог уплыть на другой остров.

Примечательно, что нередкие, судя по источникам, межлич­ностные конфликты, не приводили к конфликтам между отдель­ными общинами или островами. Более того, зафиксирован развитый ритуал приема путешественников, включавший расче­сывание волос у гостя, предоставление пищи, питья и гамака. Женщины садились у ног гостя, мужчины стоя приглашали его к трапезе. Когда гость насыщался, особый человек, отвечавший за прием, представлял хозяев гостю. Они его приветствовали по очереди, а он с ними разговаривал. Присутствовавшие доедали оставшуюся еду, и гость уходил. Вместе с отсутствием сведений о какого-либо вида соподчиненности между общинами и островами описанный ритуал можно рассматривать как еще одно свидетель­ство того, что, в отличие от Больших Антильских островов более раннего времени, на Малых в середине XVII в. отдельные общины (в лице их лидеров) были относительно равны между собой.

Еще одна сфера властных отношений в рамках семьи и об­щины - это отношения между их членами и пленницами. Ост­ровные карибы в своих набегах брали в плен только женщин, убивая мужчин. Очевидное приниженное положение пленниц подчеркивалось тем, что они должны были коротко стричься и не могли носить некоторые украшения. В то же время, отмеча­ли источники, старики были внимательны к молодым пленни­цам. Положение зависимости не распространялось на общих детей пленниц и местных мужчин, и такие дети считались сво­бодными.

Об уровнях власти можно судить по сведениям о социальной стратификации. Основная линия раздела, как она просматрива­ется по источникам, проходила между рядовыми индейцами и предводителями, которых европейцы называли общим словом “капитан” (оно соответствовало индейскому термину “убуту”). В преданиях упоминались слуги при вождях, но источниками XVII в. такая социальная категория не отмечена. В руках остро­витян находилось постоянно какое-то количество плененных женщин. Упоминавшиеся иногда рабы были представлены пле­ненными неграми; это, было, скорее всего, социальное явление, вызванное контактами с европейцами.

Были известны несколько категорий капитанов: капитан карбе (жилища), капитан пироги. Из них избирался человек, ко­торый руководил флотилией лодок. Кроме того, были также из­вестны “большие капитаны”; именно они возглавляли набеги. Если в походе принимало участие несколько таких вождей, то из них мог выбираться один для общего руководства. В круг его функций входили подготовка и руководство походом, он же про­водил первую атаку. Конечно, это последняя функция заставляет вспомнить что, согласно Монтеню, процитированному К. Леви-Стросом, бразильские индейцы в середине XVI в. привилегией вождя считали “быть первым на войне”, и что сам Леви-Строс че­рез четыреста лет получил сходный ответ [Леви-Строс 1999: 400]. В мирное время “большой капитан” назначал собрания, ру­ководил ремонтом общественного дома, назначал дни празд­неств, выступал представителем острова.

Должность “большого капитана” была выборной; при этом он не избирался из молодых людей, даже из сыновей “капита­нов”. Претендент должен был до этого проявить себя в набегах и победить в соревнованиях, включавших бег, плавание, ныряние, переноску грузов (ни одного специального военного упражне­ния!) и подвергнуться обряду скарификации. Хотя власть вождя не наследовалась, но некая тенденция намечалась в переходе на­грудных пластин от отца к сыну и внуку.

Об объеме власти можно судить по тому количеству людей, которые находились под командованием вождя. Так известно, что в 1533 г. в набеге аборигенов с Малых Антил на Пуэрто-Ри­ко участвовало 800 воинов, 300 женщин и 100 подростков. Источ­ники отмечали, что “большой капитан” пользовался уважением других индейцев, но, по их утверждению, он не вершил правосу­дия (“правосудие”, как было показано выше, на островах имело форму личной мести и вершилось на собраниях). Пределом вла­сти можно, очевидно, считать такую ситуацию, когда вождь имел право ударить человека, который не оказал ему должного вни­мания.

Вне военного времени “большие капитаны” не имели власти и уважения. Когда они старели и уже не могли участвовать в по­ходах, они отказывались от должности. Ясно, что власть таких вождей покоилась только на личном авторитете и поддержива­лась только личным физическим состоянием при отсутствии по­средников (аппарата) между вождем и другими людьми.

Одним из символов положения верховных вождей был спо­соб их передвижения: если они изъявляли желание присутство­вать на празднике, их несли на носилках или на плечах. Призна­ком положения вождя считалось также количество следовавшей за ним свиты из членов его дома и других приближенных: чем большей была эта свита, тем большим уважением пользовался вождь. Касики имели большее число жен, чем рядовые мужчины. Были и другие знаки высокого социального статуса касика: когда вождь говорил, его слушали молча; ему уступали место в хижи­не; за ним постоянно следовал индеец, которого называли “след капитана”. Имелись и материальные знаки - большие нагрудные пластины в форме полумесяца из низкопробного золота, встав­ленные в рамку из черного дерева той же формы.

Приведенные выше материалы позволяют сделать некото­рые выводы общего характера. Представленные общества оби­тателей Больших Антил, главным образом Гаити, и Малых Ан­гильских островов явно отличались в разных аспектах властных отношений. Такие различия имелись и в пределах как Больших, так и Малых Антил. Власть мужчины в семье - вплоть до убий­ства жены - проявлялась значительно более сильно на Малых Антилах. Едва ли такое различие можно объяснить неполнотой источников по Большим Антильским островам. Наличие такого механизма урегулирования семейных отношений требует объяс­нения, так как женщина производила потомство и повышала статус мужа, увеличивая семью; она же была и важ­нейшим элементом хозяйственной жизни, занимаясь, кроме до­машнего хозяйства, земледелием. Самый первый вывод - явле­ние говорит об избыточности женщин в сравнении с мужчинами, которая и в самом деле могла иметь место при постоянных набе­гах островитян Малых Антил на своих врагов.

Другое различие проявлялось в том, что на Гаити наиболее заметной формой власти (как это видится нынешнему исследова­телю) была индивидуальная власть верховного вождя, в то время как у обитателей Малых Антильских островов это была власть общественного мнения. На Гаити имело место большее сосредо­точение власти в руках одного человека (как во время военных действий, так и в мирное время). Кроме того, на Гаити, в отличие от Малых Антил, власть вождя была наследственной. Наследст­венным должно было быть и положение тайно (благородных), в то время как на Малых Антилах каждый мужчина мог пройти все ступени общественной иерархии в силу своих личных качеств, а не родовитости. О большей эгалитарности общества индейцев Малых Антильских островов в сравнении с жителями Больших Антильских, говорит, видимо, и тот факт, что среди первых, в от­личие от последних, подробно описаны обряды инициации. У оби­тателей Малых Антильских островов мера индивидуальной вла­сти каждого человека могла возрастать по мере прохождения им жизненных рубежей. Но она не превращалась в социальную, не закреплялась наследованием. Антильский материал дает воз­можность поразмышлять над соотношением ранга и власти. Оче­видного соответствия между ними нет. Степени “капитанов” на Малых Антилах отражали степень авторитета, а не меру власти. Этот индивидуальный авторитет, выраженный в нескольких ран­гах, не перерос в социальную власть, как это, похоже, было на Больших Антильских островах.

На Гаити, в противоположность Малым Антильским остро­вам, власть становилась инструментальной или опосредованной, то есть между субъектом и объектом власти появлялись посред­ники. В этом же ряду, видимо, следует рассматривать и то обсто­ятельство, что на Гаити светская власть подкреплялась жрече­ской и намечалась сакрализация власти вождя.

Подмеченные различия между властными отношениями на Больших и Малых Антильских островах нельзя объяснить толь­ко тем, что их общества описаны в разное время. Еще в середине 1950-х годов К. Оберг увязал социальную стратификацию со спо­собностью социальных единиц производить экономические из­бытки с последующим изменением во внутренних и внешних свя­зях. “Формальная политическая организация и классово структу­рированное общество могут возникнуть, лишь когда экономика социально-политических единиц сама способна производить из­быточную пищу сверх потребностей жизнеобеспечения”. По его мнению, богатство вождей достигалось за счет работы в земледе­лии женщин-рабынь, захваченных на войне, в то время как плен­ные мужчины, писал он, часто сохранялись для жертвоприноше­ний [Oberg 1955:476-477]. Очевидна ошибка Оберга в том, что он написал о мужчинах и женщинах, так как это явление было отме­чено источниками для Малых Антильских островов, а не для Больших. Р. Карнейро считал, что “более высокий культурный уровень Циркум-карибской зоны явился результатом серии событий, которые начались соперничеством из-за земли между земледельческими обществами, заселявшими районы ограничен­ных земель, пригодных для возделывания” [Cameiro 1961: 65]. Но этот фактор сильнее должен был проявиться на Малых ост­ровах, чем на Больших.

В связи с предполагавшейся также ролью военных столкно­вений в усложнении общественных отношений, примечательно, что испанцы всегда противопоставляли воинственных обитате­лей Малых Антильских островов, которых они называли “кари­бами”, мирным “индейцам” Больших Антильских островов.

Рассматривался и фактор возможного влияния извне, из Ме­зоамерики или Южной Америки, но убедительных доказательств в его пользу нет.

Мною было выдвинуто предположение, что ускорение про­цесса усложнения социальной жизни на некоторых Больших Ан­тильских островах “нужно искать в сочетании различных условий, оказавшихся более благоприятными, чем на других островах” [Александренков 1976: 218]. К этим условиям были отнесены больший объем природных ресурсов, большее их разнообразие, а также применение мужского труда в земледелии и более высо­кая технология земледельческих работ, включавшая орошение. Как эти факторы сказывались на проявлениях власти и сказыва­лись ли вообще, судить трудно. Можно легко согласиться с мне­нием Леви-Строса, что “вожди существуют потому, что в любом человеческом коллективе найдутся люди, которые, в отличие от других, любят престиж ради него самого” и что “их возникнове­ние обусловлено не только социальными причинами; скорее, это тот сырой психологический материал, из которого строится лю­бое общество” [Леви-Строс 1999: 409-410]. Труднее объяснить появление конкретных различий в проявлениях власти.

Источники и литература

Автономова Н.С. 1989. Власть в психоанализе и психоанализ власти // Власть. Очерки современной политической философии Запада. М.

Александренков Э.Г. 1976. Индейцы Антильских островов до европейского за­воевания. М.

Александренков Э.Г. 1985. “Таино”, “макори”, “гуатиао” - три формы этниче­ской ориентации индейцев Антильских островов // Исторические судьбы американских индейцев. Проблемы индеанистики. М.

V Конгресс этнографов и антропологов России. Омск, 9-12 июня 2003. М.

Кравченко И.И. 1989. Власть и общество // Власть. Очерки современной поли­тической философии Запада. М.

Куббель Л.Е. 1986. Власть // Свод этнографических понятий и терминов. Соци­ально-политические отношения и соционормативная культура. М.

Куббель Л.Е. 1988. Очерки потестарно-политической этнографии. М.

Леви-Строс К. 1999. Печальные тропики. Львов.

Мшвениерадзе В.В. 1989. Размышления о власти (вместо введения) // Власть. Очерки современной политической философии Запада. М.

Этнические аспекты власти. Этничность и власть в полиэтничных государствах. (Материалы муждународной конференции 1993 г.). 1994. М.

Asad Т. (ed). 1973. Anthropology and the Colonial Encounter. London.

Carneiro R. 1961. Slash-and-Bom Cultivation among the Kuikuru and its Implications for Cultural Developments in the Amazon Basin // The Evolution of Horticultural Systems in Native South America: Causes and Consequences. Caracas.

Cohen A. 1964. Political Anthropology: The Analysis of the Symbolism of Power Relations // Man. Vol. 4.

Colón F. 1944. Historia del almirante de las Indias don Cristobal Colón. Buenos Aires.

Fogelson R.N., R.N. Adams (eds.). 1977. Anthropology of Power: Ethnographic Studies from Asia, Oceania, and the New World. N.Y.

Gledhill J. 1999. Power and its Disguises: Anthropological Perspectives on Politics. London.

Harrison F. (ed.) 1991. Decolonizing Anthropology. Wahington.

Martyr d’Anghera P. 1912. De Orbe Novo. The Eight Decades of Peter Martyr d’Anghera. N.Y.-L.

Oberg K. 1955. Types of Social Structure among the Lowland Tribes of South and Central America I I American Anthropologist. Vol. 57, N 3. Part 1.

Overing J. 2000. Overcoming Hierarchy: Conversations on Common Concerns Between the Peoples of Amazonia and Investigators from the West // International confer­ence “Hierarchy and Power in History of Civilization” (Moscow, June 15-18, 2000). Abstracts. M.

Reichel-Dolmatoff G. 1973. Desana, Le simbolisme universel des Indiens Tukano de Vaupes. Paris.

Rivero de la Calle M. 1973. Los indios cubanos de Yateras // Santiago. Revista de la Universidad de Oriente. N 10.



[1] См. например: Власть. Очерки современной политической философии Запа­да. М., 1989; Власть // Политология. Энциклопедический словарь, М., 1993.

[2] Среди предшественников можно назвать А. Коэна (Cohen 1965).

[3] V Конгресс этнографов и антропологов России. Омск, 9-12 июня 2003. Тез. докладов. М., 2003.

[4] Об этом, в частности, говорят международные конференции “Иерархия и власть в истории цивилизаций”, проведенные у нас в стране в 2000, 2002 и 2004 гг.

[5] Приведенные в книге сведения о власти у аборигенов Антил взяты из этой книги, за исключением случаев, обозначенных своими сносками.