Основы этики и права

ОСНОВЫ ЭТИКИ И ПРАВА[374]

После того как мы показали, каковы были идеалы и образ жизни учеников в центрах воспитания нагуа, нас уже не может удивить «рассказ», включенный Саагуном в десятую книгу его «Истории...» Сравнивая обычаи молодежи нагуа до и после завоевания, он приходит к следующему выводу:

 «То, что в минувшие времена индейцы сами управ­ляли республикой, что они поклонялись богам, это и послужило причиной приведения дела воспитания в соответствие с нуждами людей; именно поэтому юноши и девушки воспитывались в большой строгости, причем не в доме родителей, поскольку они были не в состоянии подобающим образом воспитать их, а под присмотром внимательных и строгих учителей. Отдельно юноши и девушки. Там их учили почитать богов, подчиняться и служить республике и ее правителям; за непослушание и непочтение к своим учителям применялись строгие на­казания; особое внимание обращалось на то, чтобы люди, не достигшие пятидесяти лет, не пили октли (пульке), и днем и ночью заставляли их выполнять мно­гочисленные работы; воспитывали их в большой стро­гости, поэтому плотские пороки и склонности не имели места ни у мужчин, ни у женщин. Те, кто жил в храмах, имели столько работы и днем и ночью и были столь воз­держанны, что не вспоминали о чувственных потребно­стях. А тот, кто занимался военным делом, лишь на ко­роткое время освобождался от своих трудов, так как войны, которые вели между собой индейцы, были очень часты.

Такой образ действий вполне соответствовал есте­ственной и моральной философии, которой практически обучались местные жители; чтобы жить нравственно и добродетельно, необходима была строгость, воздержан­ность и непрерывные занятия в делах, полезных для республики. С приходом же испанцев все это прекрати­лось, ибо они нарушили все обычаи местных жителей и попытались подчинить их испанскому образу жизни как в божественных, так и в человеческих делах, сочтя их идолопоклонниками и варварами; погибло все их вос­питание...»[375].

Затем, увидев, что «новый порядок (порядок, уста­новленный испанцами) способствует воспитанию пороч­ных людей, людей с очень плохими наклонностями и по­ступками»[376], Саагун оказывается вынужденным заявить следующее:

«Нам должно быть стыдно, что индейцы, разумные И древние мудрецы, умели находить средства для испра­вления недостатков, которые накладывает эта земля на тех, кто на ней живет, действуя на естественные фак­торы противоположными средствами, и мы с нашими дурными наклонностями катимся вниз»[377].

Вывод Саагуна раскрывает не только широту его взглядов, которые позволяют ему утверждать, что для индейцев их собственная система воспитания была лучше, чем принесенная из Испании, но и выявляет также тот очень важный факт, что непосредственно в Калмекак и в Телпочкалли активно закладывалась ос­нова моральных и юридических норм нагуа. У Саагуна, например, мы находим утверждение, что «там их учили... подчиняться и служить республике и ее правителям», для чего воспитанникам с раннего возраста прививалось уважение к юридическим предписаниям, как чему-то такому, чему необходимо повиноваться, а в области мо­рали, утверждает Саагун, «очень строго следили за тем, чтобы люди моложе пятидесяти лет не пили октли (пульке)», и всегда следили, чтобы «над ними не господствовали пороки и плотские наклонности». Способ, которым этого достигали, был мудрым и представлял собой результат подлинного знания человеческой при­роды: «Такой образ действия вполне соответствовал... моральной философии, которой практически обучались местные жители; чтобы жить нравственно и доброде­тельно, необходима была строгость, воздержанность и непрерывные занятия в делах, полезных для респуб­лики». Такой образ жизни, которому обучались юноши в течение ряда лет, пока не наступало время женитьбы, оставлял в них те глубокие черты, которые столь пла­стически получили такое выразительное название, как приобретение «крепкого сердца, твердого как камень». В «Гуэгуэтлатолли А» мы обнаруживаем свидетель­ство, подтверждающее эту же идею, но еще более детализирующее основные положения тех моральных норм, которые прививались в Калмекак и в Телпочкалли. В этом документе говорится о том, «как в древности воспитывались дети». По утрам после принятия неболь­шого количества пищи:

«1. — Начинали Их учить,

2. — как они должны жить.

3. — Как уважать людей,

4. — как посвятить себя полезному и правильному

5. — и избежать плохого,

6. — усиленно избегая зла,

7. — порочности и жадности»[378].

Комментарии к тексту

1—2. «Начинали их учить, как они должны жить».

Здесь с самого начала ясно указывается на мораль­ное значение, которое придавали обучению. Ученые на­гуа были глубоко убеждены, что в этой жизни трудно найти «единственно истинное», ибо, как они утверждают в уже цитированной поэме:

Чем является то, что находил твой разум?

Где бродило твое сердце?

Поэтому ты отдаешь свое сердце всякой вещи

и ведешь его неизвестно куда: ты разрушаешь свое

сердце.

На земле разве ты можешь за чем-либо гнаться?[379]

Поэтому они сочли нужным показать обучаемым жиз­ненное правило: «как они должны жить» (ин иу немицкэ), то есть ряд правил поведения, чтобы, «посвятив себя полезному и правильному», они смогли сориенти­роваться и избежать самого большого несчастья: поте­рять собственное сердце.

3. «Как уважать людей...»

Первая этико-юридическая обязанность состоит в по­слушании тем, кто облечен авторитетом. Эта идея сдер­жанности и уважения к чужим «лицам и сердцам» яв­лялась столь характерной для нагуа, что во всех «Гуэгуэтлатолли» мы находим большое число примеров этого. Сам текст «Бесед двенадцати», в которых, как мы ви­дели, тламатиниме отвечают монахам, также служит очень хорошим подтверждением этого. Почтительная и осторожная форма, в которой индейцы ведут спор, пред­полагает прекрасный самоконтроль, а также глубокие навыки и знание обращения с людьми.

4—5. «...как посвятить себя полезному и правильному

и избежать плохого...»

В этих строках выражена основная этическая кон­цепция нагуа: в чем состоит добро и зло наших поступ­ков? Традиционное жизненное правило, исходя из кото­рого можно было говорить о добре и зле, мудрецы нагуа назвали тламанитилицтли. Это слово представляет со­бой большой интерес; оно образовано из следующих эле­ментов: тла: «вещь» и мани: «пребывают» или «постоян­но находятся». К этим элементам добавляется свойствен­ный абстрактным существительным суффикс: лицтли, и тогда сложное слово тламани-тилицтли означает «сово­купность вещей, которые должны постоянно находиться», или, как переводит Молина в своем «Словаре»: «навыки или обычаи народа, или предписания, которые он хра­нит»[380].

Таким образом, тламанитилицтли являлось высшим критерием суждения о добре и зле каждого поступка. Однако наиболее абстрактная форма выражения этико-юридического содержания тламанитилицтли содержится в моральных понятиях добра и зла. В этом отношении комментируемый текст информирует нас о том, что в Калмекак обучали моральному представлению о добре и зле как в абстрактной, так и в практической форме. Для тламатиниме добро — это ин куаллотл ин йекйотл (выгодность и правильность). Совершенно ясно, что здесь мы опять оказались перед новым нагуаским ди-фразизмом, подлинным «цветком и песней». Краткий анализ раскроет его содержание: ин куаллотл — абст­рактное собирательное существительное, и одновременно (каковыми являются все существительные, оканчиваю­щиеся на ллотл или йотл) оно является производным от глагола куа (кушать). При соединении этой глагольной формы с суффиксом ллотл понятие приобретает абст­рактный и всеобщий характер: «свойство всего съедоб­ного», то есть, говоря еще более абстрактно, «все, что может быть ассимилировано самим «я» или подходит ему». Рядом с этим термином, метафорически указывающим на то, что хорошее должно быть «съедобным» (пе­реваримым, подходящим), тут же добавляется другой, который указывает на характер доброго самого по се­бе — ин йекйотл (правильность). Это слово происходит от йектли (правильно), но приобретает оно абстракт­ный характер благодаря суффиксу йотл и обозначает свойство, присущее любому предмету или субъекту быть чем-то не искривленным или уклонившимся, а пра­вильным в соответствии со своей нормой или формой существования.

Соединив, оба термина дифразизма ин куаллотл ин йекйотл (выгодное, правильное), можно утверждать, что он указывает, что хорошее является таковым потому, что оно выгодно человеческому роду, так как может пред­ставлять и желаемое и ассимилируемое им. В дальней­шем в качестве объяснения говорится, что вещь может быть ассимилирована или выгодна именно потому, что она правильна или «такова, какой должна быть». Тако­во значение дифразизма, использованного тламатиниме для выражения идеи морального добра.

Соответственно этому, если хорошее — это «подходя­щее и правильное», то моральное зло — это, как указы­вает строка текста, ин а-куаллотл ин айекйотл (неподхо­дящее, неправильное). То есть перед уже известным дифразизмом ставится в качестве префикса буква а — усе­ченная часть слова амо (нет), как подтверждает Мо-лина: «а в сочетании et per sincopam означает нет»[381].

Следовательно, чтобы знать, находится ли какое-ни­будь действие в согласии с высшим моральным прави­лом поведения, тламанитилицтли, необходимо обратить внимание на два момента: 1) будет ли результат этого действия подходящим, «перевариваемым», то есть обо­гатит или обеднит оно существо человека? и 2) является ли результат чем-то правильным или же искривленным? Если, действуя, мы обогащаемся, «приобретаем лицо и развиваем сердце», тогда можно утверждать, что наше действие морально, является хорошим. Если же, наобо­рот, «лицо и сердце губят себя», следует признать, что поступок был не хорошим, а морально плохим.

6—7. «...усиленно избегая зла, порочности и жад­ности...»

Здесь говорится о двух конкретных характеристиках, ведущих ко злу: порочность (тлагуэлилокайотл) и жад­ность (тлакацолйотл). Первое порождает зло потому, _Что лишает правильности (йекйотл) человеческое дей­ствие, а второе, выражающее злоупотребление и избы­точное владение тем, что само по себе является хоро­шим, обесценивает из-за отсутствия самоконтроля то, от чего вещи могли бы быть желаемы. Поэтому, чтобы осу­ществить добро, необходимо такое действие, которое было бы подходящим и правильным, лишенным зло­употребления и отклонения.

Многочисленные поэмы и наставления тламатиниме содержат ряд правил, конкретно указывающих дорогу добра на земле (тлалтикпак). Так, Олмос приводит се­рию моральных рекомендаций старого «Гуэгуэтлатолли», в котором с самого начала говорится, что в нем будут перечислены некоторые хорошие поступки: «выгодное и правильное» на земле. В нем указывается, что для достижения относительного счастья на земле человек должен трудиться:

Выгодно и правильно,

обращай внимание на земные дела,

делай что-нибудь, руби дрова, паши землю,

сажай нопалы, сажай агавы:

и у тебя будет что пить, есть и одевать.

Этим ты будешь стоять на ногах (будешь истинным),

этим ты будешь ходить.

Этим будут тебя характеризовать, будут тебя хвалить,

Этим ты дашь о себе знать родителям и родственникам.

Когда-нибудь ты свяжешь себя «юбкой и рубашкой»,

что тогда она будет пить? Что есть?

Или, может быть, она будет сосать воздух?

Именно ты содержишь, ты излечиваешь:

ты орел, ты тигр[382].

Наряду с этой рекомендацией, раскрывающей мо­ральное значение труда как причины, благодаря которой мы «стоим на земле», в «Гуэгуэтлатолли», а также у ин­форматоров Саагуна имеются еще многие тексты подоб­ного содержания. Не располагая возможностью привести здесь всю богатую документацию этического содержа­ния, приведем лишь два текста. В первом говорится о необходимости контролировать себя, морально противо­стоять человеческой тенденции к тщеславию и желанию овладевать как можно большими благами. Отец семей­ства говорит своему сыну:

Внемли и слушай:

хотя бы отчасти ты следовал примеру нашего Господина

(Хозяина непосредственной близости), живи на земле хотя бы немножко. Что ты знаешь?

Смотри на вещи разумно и внимательно. Говорят, что здесь много трудностей, много грязи и беспорядка,

что это место без наслаждений, страшное, несущее разорение. Нет ничего истинного...

Вот что тебе надлежит делать и как поступать:

в секрете, закрыто в ларце,

уходя нам его оставили старцы,

те, у кого белые волосы и Лицо в морщинах,

наши предки...

Они не были надменными,

не пришли для того, чтобы жадно искать,

не пришли, чтобы быть алчными.

Они были такими,

что их уважали на земле:

они достигли звания орлов и тигров[383].

Подобно тому как данный здесь совет говорит о необходимости «не быть надменными и не искать с жадностью вещи», во второй речи морального харак­тера, с которой отец, знатный господин, обращается к сыну, высказывается стремление привить ему другой из аспектов умеренности и господства над самим собой, имеющий особое значение в юности:

Не кидайся на женщин,

как собака кидается на пищу, которую ей дают;

не становись подобно собаке,

которая ест и глотает то, что ей дают,

отдаваясь женщине раньше времени.

Если ты будешь желать женщин,

терпи, удерживай свое сердце,

пока не станешь крепким и законченным мужчиной;

знай, что агава, если ее раскрыть, когда она еще мала.

чтобы взять у нее мед,

не имеет сока,

не дает меда, а только портится.

Раньше чем открыть ее,

чтобы извлечь мед,

дают ей вырасти и достичь совершенства,

и только тогда извлекается мед

в подходящем состоянии.

Так же должен поступать ты:

раньше чем встретиться с женщиной,

ты должен вырасти и окрепнуть,

и тогда ты будешь готов к бракосочетанию,

породишь сыновей хорошего роста,

крепких, быстрых и красивых...»[384]

Такова форма, богатая живыми образами — подоб­ными примеру с агавой: она должна созреть раньше, чем принести мед, — которую ученые-нагуа использовали для того, чтобы доступно изложить свое учение о «вы­годном и правильном», примененное к различным об­стоятельствам жизни. Именно так тламатиниме, кующие «сердце, твердое как камень», хозяина самого себя, осу­ществляли свою функцию моралистов.

Что касается собственно юридического аспекта, то, отсылая читателя к уже упомянутым монографическим исследованиям на эту тему, отметим здесь, что право нагуа и его практическое применение вдохновлялись той же самой доктриной о человеческой личности: «лицо и сердце», которой обучали в Калмекак. Потому что, как пишет Саагун:

«Господа также следили за умиротворением народа и выносили приговоры при тяжбах и спорах, имевших место между людьми из народа, и для этого избирали судей... людей добрых, правдивых, воспитанных в мона­стырях Калмекак, благоразумных и мудрых...»[385]

О бескорыстности судей и тех принципов, на основе которых судьи применяли законы, имеется большое чис­ло источников, среди них рассказы индейцев, информато­ров Саагуна, и сообщения знаменитого доктора Алонсо Де Сурита. Последний в работе «Краткий суммарный рассказ» говорит о форме осуществления индейцами правосудия.

Его сообщение напоминает нам высказывание Саагуна относительно несчастных последствий, к кото­рым привела ликвидация воспитательной системы ин­дейцев. Сурита пишет: «Когда я спросил у одного знат­ного индейца из Мехико, в чем причина того, что ныне индейцы так склонны к спорам и порокам, он ответил: «Причина в том, что ни вы нас не понимаете, ни мы вас не понимаем и не знаем, что вы хотите. Вы упразднили наш хороший порядок и образ правления; а тот, кото­рый вы установили, мы не понимаем, и поэтому все за­путалось, нет ни порядка, ни согласия. Индейцы всту­пают в тяжбы потому, что вы их к этому принуждаете, и следуют тому, что вы им говорите, и никогда не достигают желаемого потому, что вы — и закон, и судья, и представители сторон — берете от нас что хотите, сколько хотите и когда хотите. Те, кто находятся в сто­роне и не имеют с вами дела, не имеют тяжб и живут в мире; а если во время нашего язычества и были тяж­бы, то их было очень мало, и тогда говорили истину, и вопросы разрешали быстро, поскольку не возникало трудностей в дознании, какая сторона права, и они не умели чинить такие препятствия и хитрости, как те­перь»[386].

Касаясь правосудия, осуществлявшегося до прихода испанцев, Сурита отмечает:

«С восходом солнца судьи занимали свои места и им приносили еду из дворца. После еды они немного отды­хали и начинали выслушивать тех, кто оставался, кончали они за два часа до заката солнца. В случае обжалования их решения эти судьи представали перед другими двенадцатью судьями, стоявшими над всеми остальными, и они выносили решения в согласии с мне­нием Господина.

Каждые двенадцать дней Господин советовался со всеми судьями относительно трудных случаев и боль­ших преступлений. Все, что с ним рассматривали, тща­тельно расследовалось и дознавалось. Свидетели гово­рили правду, ибо они давали в этом клятву и, кроме того, боялись судей, которые довольно ловко узнавали истину и очень проницательно опрашивали и переспра­шивали и строго наказывали уличенных во лжи.

Судьи ничего не брали ни в малом, ни в большом количестве, не делали никаких различий для людей зна­чительных или незначительных, богатых или бедных, в своей должности они ко всем были справедливы; та­кими же они были и в других делах своей профессии. Если же обнаруживалось, что кто-нибудь из них что-то получал, или предавался пьянству, или был не­брежен, другие судьи строго порицали его, если все это проявлялось в небольшой степени; но если он не исправлялся, то в третий раз его стригли наголо и с большим стыдом и позором лишали должности, что считалось ве­ликим бесчестием... когда один из судей неправильно ре­шил тяжбу в пользу знатного господина против плебея и послал Господину Тецкуко неправильное донесение, последний приказал повесить его, а тяжбу пересмотреть, после чего было принято решение в пользу плебея»[387]. Столь строгая форма ведения правосудия у нагуа еще раз доказывает, что изучение юридических принци­пов в Калмекак создавало, как говорит Саагун, «благо­разумных и мудрых судей»[388]. Однако не только в практическом применении законов проявлялось «мудрое лицо и твердое сердце», это имело место также и в другой, не менее важной области — в области создания самих за­конов и юридического правопорядка. Правда, как и у большинства древних народов, право нагуа произошло в основном от обычаев. Однако у нас имеются достовер­ные сведения о сводах частных законов, составленных некоторыми правителями и господами, как, например, Нецагуалкойотлом, знаменитые правила которого пере­дает Ихтлилхочитл[389].

Но что больше всего может удивить желающих на основе упомянутых нами источников, а также свиде­тельств хронистов, приводящих информацию юридиче­ского характера, углубиться в изучение правовой си­стемы нагуа — так это ясно доказанный Карлосом Альба факт существования многочисленных предписаний и законов, в какой-то мере соответствующих основным направлениям современного положительного права[390].

Данный факт позволяет сделать вывод не только о широте и богатстве права, охватывающего самые важ­ные аспекты человеческих отношений в гражданской, торговой, уголовной, процессуальной и даже межгосу­дарственной областях (в части, касающейся союзов, по­сольств и войн), но и о твердости и обоснованности юри­дических принципов нагуа. Ибо в указанных областях права мы всегда встречаем ту же самую основную идею, прививаемую в Калмекак, — идею о том, «как надо ува­жать людей» и «как надо отдаваться подходящему и правильному»[391].

Таким образом, можно утверждать, что тламатиниме, сочетая право и мораль на основе единого общего прин­ципа (и это нашло свое наиболее яркое выражение в Гуэгуэтламанитилицтли, «древнем правиле жизни»), уда­лось разработать единую доктрину о смысле человече­ской деятельности как в личном, так и в общественном плане. Это подтверждается также, если рассмотреть саму побудительную причину того, что считалось пра­вильным, моральным и юридически оправданным дей­ствием. Рассматривая идею о существовании после смерти, мы отмечали, что она не выражала надежду на соответствующее вознаграждение за поступки, совершен­ные в этой жизни, поскольку в мировоззрении нагуа судьба человека в потусторонности зависела лишь от неумолимого желания Ометеотла. Следовательно, дви­жущие силы образа действия нагуа были далеки от так называемого «метафизического утилитаризма» и, по всей вероятности, расположены в двойном плане лич­ного и общественного. Прежде всего необходимо было найти «подходящее и правильное», ибо только так мож­но приобрести «истинное лицо и сердце», или, как часто повторяется в Гуэгуэтлатолли, осуществляя «подходя­щее и правильное», «этим ты станешь на ноги и будешь истинным»[392].

Наряду с этим идеалом личного совершенствования как движущей силы выступает также необходимость со­существования и подлинного общественного одобрения. Так, по поводу того, как вести себя и как разговари­вать с людьми, делается следующее замечание, указывающее на второй упомянутый нами движущий момент:

Не с завистью,

не с кривым сердцем,

придешь ты, тщеславный, разговаривая,

а сделаешь хорошими твою песню, твое слово.

Этим ты будешь уважаем

и сможешь общаться с людьми[393].

То, что это вполне характерное для нагуа мнение и оно оказало определенное влияние на мысль нагуа, под­тверждает еще один краткий текст, в котором в более общей форме выражена та же самая идея:

Если ты будешь хорошо поступать,

будешь за это уважаем,

о тебе будут говорить

то, что подходит тебе и что правильно[394].

Таков глубокий смысл самосовершенствования и под­линного общественного одобрения «подходящего и пра­вильного», который придавали нагуа своим поступкам.

Эта двойная причина в сущности выражает одну, по­скольку подлинное уважение и одобрение общества соответствует лишь хорошо сформированному «лицу и серд­цу», которое осуществляет на земле «подходящее и пра­вильное». Именно так, в соответствии со своим идеалом контроля и человеческого совершенствования, создали ученые нагуа это богатое учение, которое по праву мож­но называть этико-юридическим, хотя мы затронули здесь лишь наиболее важные его аспекты[395].

---

[374] Ацтекское право, или право нагуа, — наиболее изученный раздел культуры нагуа. Поэтому мы не будем углубляться в из­ложение их постановлений и предписаний, а займемся тем, что действительно важно для нашей работы, — изучением философских концепций, на которых основываются их моральные действия и их юридический правопорядок. Кто пожелает детально и на основе первоисточников познакомиться с законами нагуа и способами их осуществления, может обратиться к главам XIV и XVII книги VIII «Истории...» Саагуна, к «Мендосскому кодексу» и к «Краткому суммарному рассказу господ...» д-ра Алонсо Сурита.

Среди многочисленных современных исследований на эту тему можно отметить исследование Lie. Lucio, Mendieta y Núñez, El Derecho mexicano antes de la Conquista (en Ethnos, t. I, p. 168—186), работы J. Кohler, El Derecho de los Aztecas (ed. de la Revista Jurídica, México, 1924); SalvadorToscano, Derecho y Organización social de los Aztecas (México, 1937), а также очень интересную работу Lie. Carlos H. Alba, Estudio Comparado entre el derecho azteca y el derecho positivo mexicano (Ediciones Especiales del Instituto Indigenista Interamericano, México, 1949). Последняя работа особенно важна, так как она раскрывает большое сходство между многими современными мексиканскими законами и законами нагуа, а также помогает найти в современном мексикан­ском законодательстве некоторые законы и предписания древних мексиканцев.

[375] Sahagún Fray Bernardino de, Historia General de las Cosas de Nueva España, t. II, p. 242—243

[376] Loe. cit.

[377] Sahagún Fray Bernardino de, op. cit., t. II, p. 245.

[378] «Huehuetlatolli, Documento A», publicado por Garibav en Tlalocan, t. I, 97 (пр. I, 66).

[379] «Ms. Cantares Mexicanos», fol. 2, v (np. I, 1).

[380] Molina Fray Alonso de, op. cit., fol. 125 v. В уже цити­рованном тексте «Бесед двенадцати» (изд. Лемана, стр. 105) это слово ясно обозначает «совокупность моральных правил и обычаев». Там говорится о гуэгуэтлвманитилщтли (древнем правиле жизни).

[381] Мo1ina Frау А1оnso dе, op. cit., fol. I, v.

[382] Olmos Fray Andrés de, Ms. en Náhuatl, fo!. 1.16. r Оригинал находится в библиотеке Вашингтонского конгресса. Пер­вая часть опубликована в работе Олмоса «Искусство» (Париж, 1875). Цитированный здесь текст был опубликован на испанском языке Гарибаем в его «Истории...», t. 1, р. 434 (пр. I, 67).

[383] Códice Florentino, lib, VI, fol. 85, у (пр. I, 68).

[384] Здесь мы следуем переводу нагуатлского текста, сделанному самим Саагуном в его «Истории...», t. I, p. 554; en Códice Florentino lib. VI, fol. 97, г (пр. I, 69).

[385] Sahagun Fray Bernardino de, op. cit., t. II, p. 81.

[386] Zurita Alonso de, Breve y Sumaria Relación.., в «Icazbalceta, Nueva Colece. de Documentos para la Historia de México. siglo XVI, México, 1891, p. 110.

[387] Zurita Alonso de, Breve y Sumaria Relación.., p. 111.

[388] Sahagún Fray Bernardino de, Historia General de los Cosas de Nueva España, t. II, p. 81.

[389] Ixtlilxóchitl Fernando de Alva, Obras Históricas, t I, p. 237—239.

[390] См. цитированную нами работу лиценциата Carlos Н. Alba, «Estudio comparado entre el derecho azteca y el derecho positivo mexicano» (Instituto Indigenista Interamericano, México, 1949). Относительно ценной работы Карлоса Альба необходимо отметить, что осуществленная им систематизация юридических пред­писаний нагуа, распределенных по статьям согласно схеме современ­ных кодексов законов, не означает, что эти законы и предписания были первоначально сформулированы именно в такой форме, а пред­полагает лишь сравнение с мексиканским положительным правом. Для облегчения такого сравнения многочисленные законодательные предписания, разбросанные всюду в текстах и работах хронистов, он искусственно расположил в виде статей, составляющих свод законов. Однако, как свидетельствуют те 929 ссылок, которые при­водятся в книге Альба, каждое из приводимых предписаний нагуа не является плодом предположений, а основано на свидетельствах таких авторов, как Саагун, Сурита, Ихтлилхочитл, Мендиэта, Торквемада и т. д.

Таким образом, это действительно ценная работа, вводящая нас в мир права нагуа, она облегчает нахождение их предписаний и зако­нов по соответствию с современным мексиканским законодательством.

[391] См. уже цитированный «Гуэгуэтлатолли Документ А» в «Tlalocan», t. I, p. 97.

[392] Оlmos Fray Andrés de, Ms. en Náhuatl, fol. 112, r.

[393] Ibid., fol. 118, r. (пр. I, 70).

[394] Ibid., fol. 112, r. (пр. 1,71).

[395] Мы надеемся, что когда-нибудь сумеем изложить во всей широте моральную философию нагуа, используя для этого весь тот материал на языке нагуатл, который соответствует VI книге «Истории...» Саагуна, а также многочисленные тексты разных Гуэтлатолли, затрагивающие вопросы морали, собранные в основном Олмосом.