Общество майя в I тысячелетии н.э. по археологическим данным
В XVI в. н.э. майяское общество представляло собой весьма сложный и стратифицированный организм, достигший уровня раннеклассовой государственности и цивилизации. Более или менее обоснованные попытки выделения в рамках этого общества, на последнем этапе его существования, каких-либо крупных социальных групп и классов неоднократно предпринимались в специальной литературе, в том числе и советской[1051]. Однако в целом вопрос о точном числе таких классов и групп, их статусе и значении требует дальнейшей разработки.
С гораздо меньшей определенностью приходится судить о социально-экономической структуре общества майя в классический период, когда единственным нашим источником на этот счет служит археологический материал. Неудивительно, что ни одна другая проблема не вызывает столько разногласий и споров среди ученых, как характер классического общества майя. Так, С.Морли приходит к выводу о том, что общество майя в классическую эпоху было классовым. В майяских городах-государствах преобладала теократическая форма правления. Высшая светская и духовная власть находилась в руках одного должностного лица — правителя типа халач-виника[1052].
С.Морли указывает также, что древнее общество майя делилось на четыре больших класса: аристократию, жречество, общинников и рабов[1053].
Со своей стороны, Э.Томпсон признает, что в I тысячелетии п. э. на территории майя существовали многочисленные и независимые города-государства. Власть внутри них находилась в руках касты жрецов и аристократов. Причем жречеству автор отводит ведущую роль в управлении обществом. Жреческая верхушка держала в своем подчинении массы земледельцев при помощи религии. Далее Э.Томпсон рисует идиллическую картину мирного сосуществования городов-государств, отношения между которыми за шесть веков классического периода почти не омрачались войнами и усобицами. Столь же неожиданный характер носит вывод автора о том, что правящая каста относилась к низам общества довольно мягко и терпимо, если не считать использования их на строительстве пирамид, храмов и дворцов[1054].
По мнению А.В.Киддера, у майя в III–IX вв. н.э. существовала теократическая система правления, а основной политико-административной единицей был автономный город-государство[1055]. У.Р.Ко — руководитель археологической экспедиции Пенсильванского университета и Чикале, также считает, что древнее общество майя было классовым. Во главе его стояла жреческая верхушка и представители светской аристократии. Средний класс состоял из жителей городов: ремесленников, торговцев, жрецов низшего ранга и т.д. Наконец, самым угнетенным и многочисленным классом майяского общества были земледельцы[1056].
Особое мнение о характере социальной структуры майя в классический период выразил М.Коваррубиас. Он считает, что у них существовала в I тысячелетии н.э. «феодальная теократия грубого и безжалостного типа»[1057]. Во многом солидарна с ним и С.Майлз[1058].
О наличии у майя в I тысячелетии н.э. сложного, сильно стратифицированного общества, состоявшего из общинников, глав родов, воинов, чиновников, писцов, ремесленников, торговцев и правящего жреческого класса, писал С.Борхедь[1059].
Тикаль, граффити из храма II с изображением культовых зданий
Однако эта традиционная концепция о наличии у майя классового общества в I тысячелетии н.э. в 50-х годах встретила довольно значительное противодействие со стороны некоторых ученых-американистов. Использовав результаты своих раскопок в Бартон Рамье (в долине р. Белиз), Г.Уилли пришел к выводу, что старые взгляды о резком контрасте культуры и быта между верхними и нижними классами общества майя не соответствуют действительности. Анализируя различные типы майяских поселений в районе Белиза, автор (подобно Дж.Булларду) выделяет среди них только ритуальные центры и земледельческие поселки. В ходе исследований этих земледельческих поселений удалось обнаружить ряд богатых погребений, в инвентарь которых входили драгоценные нефритовые украшения, массивный топор-кельт с иероглифом «Ахав», привозная полихромная керамика и т.д. Все это заставило Г.Уилли прийти к заключению, что земледельцы майя были не забитой и нищей массой, а свободным и зажиточным классом, принимавшим самое активное участие в жизни общества. В то же время наличие даже в самых мелких селениях развалин небольших храмов и святилищ, по мнению того же автора, доказывает, что буквально все население участвовало в ритуальных обрядах и иных видах религиозной деятельности и поэтому у майя не было жрецов-аристократов, стоявших над народом и угнетавших его[1060].
Сходных убеждений придерживаются в настоящее время и некоторые этнографы США. Согласно взглядам Э.Фогта, исследовавшего в течение ряда лет племена цоциль и цельталь в горном Чиапасе, характер поселений и религиозная система местных индейцев являются точным отражением соответствующих институтов древних майя[1061]. В целом взгляды Э.Фогта, Дж.Булларда и Г.Уилли можно свести к следующим основным положениям.
1. Между характером поселений ряда современных майяских племен и древними классическими центрами существует значительное сходство.
2. В классическую эпоху даже небольшие общины майя имели свои миниатюрные ритуальные центры. В пределах этих общин жили бок о бок и жрецы, и рядовые земледельцы, причем и те и другие находились примерно на одном социальном и экономическом уровне.
3. Как и в наши дни, все политико-религиозные должности в небольших общинах занимались в древности земледельцами поочередно, на короткий срок.
4. Подобно тому как современные крестьяне цоциль постепенно достигают все более важных должностей, точно так же в классическую эпоху рядовые земледельцы поднимались вверх по должностной лестнице и со временем проходили путь от мелких постов в своих солениях до высоких должностей в крупных религиозных центрах.
5. Земледельцы майя после производства необходимых для жизни продуктов располагали свободным временем для работы в ритуальных центрах и для создания излишков, что позволяло им достичь такого же уровня жизни, как и у верхних классов.
6. Общество майя нельзя рассматривать как классовое, разделенное на изолированные группы, в котором светская и духовная аристократия угнетает массы земледельцев.
7. Аристократы, которых встретили в XVI в. на Юкатане испанцы, появились в результате влияний из Центральной Мексики всего лишь за пять веков до конкисты[1062].
Однако эта концепция «бесклассового» общества у майя подвергается ныне аргументированной критике со стороны все более возрастающего числа исследователей. Опираясь на археологические данные (анализ погребального обряда и характера поселений, различия в типах и отделке жилищ, рассмотрение различных мотивов искусства, частичное истолкование иероглифических надписей на каменных рельефах и росписях и т.д.), А.Рус Луилье, Р.Е.Адамc, Т.Проскурякова, У.А.Хевиленд и другие высказывают мысль о том, что в городах-государствах майя в I тысячелетии н.э. вся власть находилась у аристократической элиты во главе с наследственными династиями светских правителей[1063]. Так, Р.Е.Адамc выдвинул гипотетическую модель классовой структуры майяского общества в классический период, основанную на истолковании некоторых категорий археологического материала. Господствующий класс знати и жрецов занимал все высокие административные и религиозные посты и держал в своих руках военное дело и внешнюю торговлю. Затем идут чиновники, писцы и т.д. Далее — профессиональные ремесленники: скульпторы, ювелиры, гончары, ткачи, мастера по изделиям из перьев и т.д. К четвертому, самому нижнему классу относились угнетенные земледельцы, на долю которых оставался лишь тяжелый труд на полях[1064].
Интересную попытку реконструкции классовой структуры майяского классического общества на основе знаменитых фресок Бонампака предпринял чилийский ученый А.Липшуц[1065].
Развернутую и аргументированную картину необычайно сложного и дифференцированного устройства общества майя в I тысячелетии н.э. предлагает в своей недавней монографии Т.П.Калберт[1066].
Мне представляется, что современное состояние источников по городам-государствам майя классического периода не позволяет еще создать сколько-нибудь надежную схему классовой структуры всего майяского общества.
Имеющийся археологический материал уже в силу своей специфики далеко не всегда способен осветить важнейшие стороны социально-экономической жизни древнего общества. К этому следует добавить и крайне однобокую направленность прежних археологических исследований в зоне майя: преимущество здесь всегда отдавалось изучению дворцово-храмовых комплексов и, следовательно, изучению жизни верхушки общества — аристократов и жрецов.
План и разрез храма I, Тикаль
Поэтому, на мой взгляд, при воссоздании социально-политических институтов майя I тысячелетия н.э. следует прежде всего исходить из того, что эти институты в общем и целом близки по своему характеру тем общественным порядкам, которые застали на Юкатане в XVI в. испанские завоеватели. И задача исследователя как раз в том и состоит, чтобы в изобилующем большими «пропусками» и «лакунами» археологическом материале классического периода найти как можно больше связующих звеньев с историей юкатанских майя кануна испанского завоевания.
В результате подобного рода сопоставлений и выводов вырисовывается следующая, правда, во многом неполная пока картина.
На территории Центральной области майя в ходе исследований памятников классического времени был установлен один бесспорный факт: все жилые постройки (платформы домов), как правило, встречаются здесь небольшими группами из 2–5 зданий, размещенных вокруг открытых двориков и площадей. Такая планировка позволяет предполагать, что важнейшей социальной единицей у майя в I тысячелетии н.э. была большая семья, состоявшая из старшей пары и их детей, женатых и неженатых. Большесемейные коллективы до недавних пор преобладали и среди современных майя, а планировка жилищ таких семей почти полностью дублирует планировку древних групп построек. Как показывают археологические исследования, одна из платформ в каждой группе жилищ часто имеет бóльшие размеры и более тщательную отделку, чем другие. Видимо, эти крупные постройки служили резиденциями глав больших семей. У.А.Хевиленд на основе некоторых косвенных археологических признаков (погребения мужчин в храмах и святилищах и т.д.) предполагает патриархальный и патрилокальный характер этих большесемейных домовладений[1067]. Во всяком случае, раскопки показали, что ряд жилищ в некоторых из большесемейных комплексов появился позднее первоначальных построек, как будто их построили в пределах своей семейной группы женатые дети[1068].
Эти группы жилищ (большесемейные комплексы), как правило, входят составной частью в более крупные единицы — в виде деревушек и небольших селений в сельской местности и в виде кварталов в городах. Обычно они объединяют в своих пределах от сотни до нескольких сот человек (см., например, подобные единицы в Тикале конца I тысячелетия н.э., где они насчитывают от 17 до 33 домовых построек)[1069]. Дж.Буллард условно назвал их «зонами». Однако скорее всего это разновидность соседской общины. Общины такой величины уже имеют, обычно, в своем составе, помимо обычных жилищ, какие-то небольшие общественно-административные (часто каменные) постройки, а также скромные храмы или святилища. Наличие в небольших сельских памятниках (типа Бартон Рамье) погребений с нефритовыми вещами и привозной полихромной керамикой, а также крохотного храма или какой-либо другой общественной постройки свидетельствует не о высоком социальном статусе рядового майяского земледельца, как думает Г.Уилли, а, скорее, о присутствии в каждой сельской общине зажиточной верхушки: местного жреца, главы общины, глав богатых домовладений и т.д. И хотя сплошное археологическое обследование Центральной области майя еще далеко не завершено, уже сейчас вряд ли приходится сомневаться, что именно такие, сравнительно небольшие памятники сельского типа (состоящие из 15–100 и более платформ от жилищ) были основным видом поселений майя в I тысячелетии н.э. Крупные городские центры (столицы городов-государств), как уже отмечалось выше, отстоят даже в самых густонаселенных районах Петена на
Таким образом, есть, хотя и косвенные, основания предполагать, что в I тысячелетии н.э. большинство населения Центральной области майя было сосредоточено в небольших поселках сельского типа и являлось, по-видимому, в массе своей земледельцами.
Дворцовая постройка A-V, Вашактун
Эти сельские общины находились, в свою очередь, в подчинении у того или иного крупного городского центра, образуя вместе с ним особую территориально-политическую единицу — город-государство. Во главе городов-государств, как мы знаем по аналогии с позднеюкатанским обществом и по археологическим данным классического периода, стояли наследственные правители, представлявшие интересы аристократической верхушки общества.
Вопреки мнению многих зарубежных авторов классическое общество майя состояло не только из массы земледельцев и могущественных правителей, а имело гораздо более сложную структуру. Рассмотрение тех скудных сведений, которые имеются сейчас по экономике (ремесло и торговля) городов майя I тысячелетия н.э., позволяет предполагать наличие в городах в качестве составной части городского населения определенной торгово-ремесленной прослойки. В городах жили также чиновники разных степеней и рангов (писцы, сборщики налогов, судьи и т.д.), жрецы и профессиональные воины. Наличие вышеназванных групп городского населения уже в классическое время доказывается хотя бы изображениями соответствующего рода на расписной полихромной керамике, фресках и каменных рельефах (например, группа воинов в стандартных доспехах и вооружении на притолоке 2 из Пьедрас Неграс[1070]; богатый торговец на вазе из Ратинлиншуля[1071]; торговцы на фресках Бонампака[1072] и др.). К сожалению, специфическая направленность искусства майя (прославление власти правителя и величия богов) почти не оставляла для древних мастеров возможности показать жизнь рядового населения города и деревни. Косвенным свидетельством о наличии у майя рабов в I тысячелетии н.э. могут служить многочисленные изображения на рельефах и стелах связанных полуобнаженных пленников, хотя они могут символизировать собой и аллегорический образ — разгромленный и подчиненный победоносным властителем соседний город. Более определенно говорит о наличии рабства другое произведение древнемайяского искусства — терракотовая статуэтка позднеклассического периода с острова Хайна (Кампече, Мексика). Она изображает почти обнаженного худого мужчину с деформированной головой и татуированным лицом, который привязан веревкой за кисти вытянутых вперед рук к столбу[1073].
Отряд тяжеловооруженных воинов, Пьедрас Неграс, притолока 2
Более уверенно чувствует себя исследователь древнемайяского общества в вопросе относительно степени развития ремесла и торговли в 1 тысячелетии н.э. Не подлежит никакому сомнению, что ряд видов ремесленной деятельности в классических городах майя носил профессиональный характер[1074]. По аналогии с позднеюкатанскими майя, можно предполагать, что и в классический период к числу профессиональных ремесленников относились прежде всего те, кто обслуживал нужды царского двора и высшей знати (духовной и светской). Они же занимали, вероятно, и более высокий общественный статус, нежели рядовые земледельцы-общинники. Выше уже говорилось о том, что в I тысячелетии н.э. у майя можно с большой степенью вероятности выделить следующие категории профессионального ремесла: мастера по изделиям из перьев, скульпторы, ювелиры (резчики по драгоценным и полудрагоценным камням), гончары (изготовители парадной полихромной керамики), художники (специалисты по настенной росписи и росписи парадной посуды) и т.д.
Но именно эти категории ремесла и были как раз непосредственно связаны с обслуживанием запросов правителя и знати.
О сравнительно высоком социальном положении ремесленника-ювелира свидетельствует одно из погребений, обнаруженное в древнем городе Венке Вьехо (Белиз). Там вместе со скелетом взрослого мужчины под остатками жилого дома были погребены свыше 100 ядрищ кремня, 35 фигурных изделий из него, 2 больших полированных блока нефрита, морские раковины для изготовления красных бус, раковины-жемчужницы, изящные молоточки из кремня и два небольших каменных резца. Скорее всего, погребенный был достаточно зажиточным (судя по количеству материальных ценностей — нефрит и другие, положенные вместе с ним в могилу) ремесленником, специализировавшимся на выделке разного рода дорогих украшений[1075].
Следы интенсивного ремесленного производства на территории древнемайяских городищ неоднократно отмечались современными исследователями по концентрации определенного вида находок в пределах поселения: мастерские по выделке терракотовых статуэток в Тьерра Нуэва[1076] (Табаско, Мексика), мастерские по обработке кремня и обсидиана в Тикале[1077] и т.д.
У.Т.Сандерс предполагает, что профессиональные ремесленники в городах классического периода были целиком заняты обслуживанием нужд и запросов правящей элиты и либо прямо прикреплялись к домовладениям знати, дворцу и храмам, либо создавали в городах специальные кварталы-«гильдии», наподобие ацтекских. Причем для майя главную роль этот автор отводит как раз первому способу организации ремесла[1078].
На мой взгляд, в классическое время господствующим в городах майя был второй способ поквартальной ремесленной специализации («гильдии»). В пользу этого говорят хотя бы археологические данные из Тикаля, где жилые единицы выступают одновременно и как центры ремесленной деятельности. В одном из «кварталов» города отмечена необычайно большая концентрация керамических изделий — курильниц, зажимов для занавесей и циновок, статуэток и т.д., что, возможно, указывает на его гончарную специализацию и т.д.[1079] Если учесть, что в Тикале каждый из выделенных там «кварталов» имеет, как правило, свой локальный храм и одну или более построек административно-общественного («дворцового») типа[1080], то можно вполне обоснованно сопоставлять эти внутригородские деления с кварталами ацтекских и позднемайяских центров, имеющими свое управление, своего бога-покровителя, свои празднества и т.д.
Аналогичную корпоративную организацию имели в I тысячелетии н.э. профессиональные торговцы майя, тесно связанные с правящими династиями своих городов[1081]. Однако основная масса горожан, как в древности, так и накануне конкисты, занималась, по-видимому, различными видами сельскохозяйственной деятельности. Особенно очевидно проявляется это в периферийных районах города. Причем речь идет здесь не только о сравнительно аморфных по структуре городах майя классического времени, но и о таких общепризнанных идеалах мезоамериканского урбанизма доколумбовой эпохи, каковыми были Теотихуакан и Теночтитлан.
Несравнимо бóльшей информацией располагаем мы для характеристики правящей верхушки майяского общества классического периода, и прежде всего царских династий городов-государств того времени.
В предыдущих главах (V и VI) уже говорилось о прямой связи комплекса «стела (алтарь) — храм — гробница» с культом обожествленных предков царских династий (Пьедрас Неграс, Паленке, Тикаль и др.).
Ранее мне уже приходилось доказывать наличие светских правителей в городах майя на примере анализа некоторых мотивов богатого искусства классического периода (канонические изображения правителя на стелах, притолоках и рельефах, отражающие различные стороны его повседневной деятельности: «правитель на троне и с атрибутами власти», «царь, поражающий врагов на поле брани», «сцепы триумфа», «царь, находящийся под защитой богов» и т.д.)[1082]. Показательно, что все эти канонические мотивы находят себе полную аналогию в древневосточном искусстве (в Месопотамии и Египте), непосредственно связанном с личностью царей, правителей, фараонов, а отнюдь не с жрецами и теократами[1083]. Описанные выше произведения майяского искусства имеют большое значение как по тематике, так и по своей художественной форме. «Тематика их отражает довольно развитый общественный строй во главе со священной особой царя. В образе царя, торжественно восседающего на троне в окружении сановников и слуг или же поражающего врага на поле брани, мы видим изображение монарха, ставшее типичным для всего классического периода. На этих монументах величие и мощь царя подчеркиваются тем, что его фигура изображена в большем масштабе, чем остальные… Так древнее искусство наряду с религией проводило в жизнь догмат о божественной сущности персоны царя и царской власти»[1084].
В данном случае речь шла только о монументальной каменной скульптуре майя классического периода (стелы, притолоки и рельефы, связанные с храмами). Однако та же самая тематика, отражающая различные стороны жизни и деятельности правителей городов-государств I тысячелетия н.э., была представлена и на других категориях археологического материала: на нефритовых украшениях и пластинках[1085], резной кости[1086], терракотовых статуэтках[1087] и т.д. Но особенно ярко представлена она в настенных росписях (типа бонампакских) и в сюжетах, запечатленных на парадной: полихромной керамике из наиболее богатых и пышных погребений классического периода.
М.Д.Ко, собрав большое число полихромных расписных сосудов майя классического периода из частных коллекций и музейных собраний, впервые осуществил общий анализ этой майяской керамики и поставил вопрос о ее назначении, тематике росписей и содержании иероглифических текстов, имеющихся там. По мнению этого исследователя, все росписи на полихромной глиняной посуде I тысячелетия н.э. ограничены приблизительно четырьмя основными мотивами: правитель, сидящий на троне в окружении слуг и сановников; божество со старческим лицом, выглядывающее из раковины, — бог «L» (видимо, бог-улитка. — В.Г.); два юных персонажа, внешне похожие друг на друга; божество в виде летучей мыши с символами смерти[1088].
Эти сцены, как правило, сопровождаются короткими, стандартными по форме, иероглифическими надписями. Текст начинается обычно с глагольного иероглифа (известного и по рукописям кануна конкисты), означающего приблизительно «вести происхождение», «происходить», «быть потомком». Середину надписи образуют иероглифы, передающие понятия дороги и смерти, тогда как завершает ее не совсем понятный пока эпитет, относящийся, видимо, к правителю. Между этими, более или менее понятными иероглифами стоят знаки в виде голов различных богов, большинство из которых ассоциируется со смертью и подземным миром[1089]. Исходя из вышесказанного, М.Д.Ко считает всю эту керамику погребальной, предназначенной исключительно для сопровождения умерших правителей майя, на что указывают и сюжеты, запечатленные на сосудах, и некоторые, истолкованные в настоящее время блоки иероглифических надписей. Это, по его словам, своего рода местный эквивалент древнеегипетской «Книги мертвых». Изображение и надпись на каждом таком сосуде описывают смерть майяского правителя, длительное путешествие его души по страшным лабиринтам подземного царства и последующее воскрешение правителя, превращающегося в одного из небесных богов[1090]. Наблюдается также поразительное совпадение некоторых мотивов полихромной керамики I тысячелетия н.э. с описаниями подземного царства и подвигов божественных близнецов 1 Хунахпу и 7 Хунахпу (вступивших в неравную борьбу с богами преисподней) в эпосе майя-киче «Пополь-Вух»[1091]. Исследования М.Д.Ко представляют собой новый, значительный шаг на пути к пониманию мифологических воззрений, религии и социально-политических институтов майя классического периода. Однако некоторые его выводы выглядят излишне категоричными. Особенно это касается утверждения насчет того, что вся полихромная керамика I тысячелетия н.э., будучи погребальной по своему назначению, отражает лишь мифологические и потусторонние темы, не связанные с реальной жизнью. Даже мотив правителя, сидящего на троне, в окружении слуг и придворных, связывается М.Д.Ко только с загробным царством[1092].
Батальная сцена на полихромном глиняном сосуде конца I тысячелетия н.э.
«Дворцовые сюжеты» на расписной керамике майя I тысячелетия н.э.
Действительно, многие расписные сосуды из богатых гробниц классического периода содержат изображения богов подземного мира, чудовищ, мифологических существ и т.д. Но вместе с тем есть там и немало чисто земных, светских мотивов: «правитель на троне», «батальная сцена»[1093] и др. Даже если считать всю эту керамику чисто погребальной, иллюстрирующей блуждания души умершего среди ужасов царства мрака и смерти, то и в таком случае иерархия местных богов, восседающих на тронах и с атрибутами земных владык, способна дать известное представление о социальных порядках древних майя, «…всякая религия, — писал Ф.Энгельс, — является не чем иным, как фантастическим отражением в головах людей тех внешних сил, которые господствуют над ними в их повседневной жизни…»[1094] Сюжеты, связанные с «дворцовыми мотивами», или типа «батальной сцены», хотя они и помещены на погребальной керамике, могли, например, отражать какие-то реальные события из жизни умершего правителя или аристократа. Здесь в каждом случае, как справедливо отмечает Дж.Джиффорд, необходим строго индивидуальный подход[1095].
О каком мифологическом содержании может, например, идти речь в случае с полихромным сосудом 600–900 гг. п. э., на котором изображена «батальная сцена»: 11 персонажей, разделенных на два отряда (из 5 и 6 человек), столкнулись в ожесточенной схватке. Более многочисленный отряд (слева), судя по всему, уже проиграл битву и отступает. Три воина из его состава попали в плен, и их уводят торжествующие победители[1096]. Поскольку в этой сцене нет абсолютно ничего мифологического, то М.Д.Ко вынужден был признать ее «светский» характер, увековечивающий, по его словам, одно из значительнейших событий в жизни лица, погребенного вместе с этим сосудом[1097].
Очень интересные материалы по данному вопросу дает и анализ содержимого ритуальных тайников (caches), устроенных под основаниями почти всех каменных монументов; майя — алтарями, стелами и т.д., а также под полами дворцов и храмов. Начиная с раннеклассического времени, многие стелы Тикаля, Вашактуна и других майяских городов содержали в своих подземных тайниках «фигурные кремни» («eccentric flint») геометрических и зооморфных типов, кусочки обсидиана в виде ножевидных пластин и отщепов, раковины, керамические сосуды, нефритовые украшения и поделки, водоросли, кораллы и т.д.[1098] Конечно, в зависимости от времени, местонахождения и характера самого монумента содержимое таких тайников могло значительно меняться, но наличие кусочков резного кремня и обсидиана вычурных пропорций и силуэтов всегда неизменно. В позднеклассический период, по крайней мере в Тикале, происходит дальнейшая стандартизация и унификация содержимого ритуальных тайников. Как правило, под каждой стелой находилось теперь лишь 9 фигурных кремней и 9 отщепов обсидиана с резными изображениями богов майяского пантеона[1099].
«Ритуальные мотивы» на расписной керамике майя I тысячелетия н.э.
В то же время, при раскопках в Пусильха (Белиз) под основанием стелы «Е» было найдено 100 фигурных изделий из кремня и обсидиана (дата стелы соответствует
Как указывает Т.Джойс, среди этих предметов встречаются образцы, близкие по форме наконечнику копья или лезвию ножа; есть змеевидные пластинки и пластинки, напоминающие скорпионов[1101]. В Тикале под основанием стелы 4 (
Точно такой же набор из 9 кремневых и обсидиановых вещей археологи обнаружили и под стелой 21[1107] (
Резные обсидиановые предметы из ритуального приношения под стелой 21, Тикаль
Этнографические параллели позволяют вполне определенно утверждать, что кремневые и обсидиановые изделия всегда рассматривались майя как грозное оружие небесных богов — прежде всего богов грозы и дождя, покровителей земледелия. Индейцы-какчикели из горной Гватемалы называли кремень «огненным камнем»[1112]. Лакандоны считают кусочки обработанного обсидиана, часто находимые в тех местах, оружием Баламов (богов — покровителей земледелия)[1113]. Юкатанские майя тоже отождествляют кусочки кремня и обсидиана с «громовыми стрелами», брошенными с небес богом грозы во время вспышек молнии»[1114]. Поэтому они имеют магическую защитную силу, и когда жрец («х-мен») совершает обряд, чтобы оградить свое селение от дурных ветров, он закапывает кусочки кремня или обсидиана у всех четырех входов в поселок[1115].
Атрибуты царской власти у древних майя
В свете вышесказанного становится понятным не только несколько необычный набор предметов из тайников под стелами (фигурные кремни и кусочки резного обсидиана с «портретами» главных богов, а также обилие морских продуктов — отражение культа воды: раковины, кораллы, иглы морского ежа, водоросли[1116] и т.д.), но и общий смысл совершаемых в связи с установлением стелы обрядов. Это — прямое, археологическое отражение важнейшего обряда майя, призванного обновить магическую силу обожествленного царя на следующие двадцать лет правления[1117]. Тем самым царю как бы обеспечивалась поддержка всех основных богов майяского пантеона, от которых зависит урожай, а следовательно, и благополучие всей страны. Точно такой же смысл имел и знаменитый обряд хеб-сед у древних египтян[1118]. Во всяком случае, характер многих изображений на стелах и набор предметов в тайниках (кремни, кусочки обсидиана, морские раковины, кораллы, водоросли) недвусмысленно указывают на причастность майяских царей к культу плодородия, на связь их с божеством грозы и дождя.
Дополнительным аргументом в пользу этого предположения служит и внешний вид атрибутов царской власти у майя в позднеклассический период: «карликовый скипетр» (mannequin scepter) и круглый щиток с маской бога солнца. Бог-«карлик» украшает лишь навершие скипетра, а рукоять этого предмета обычно сделана в виде изогнутого гибкого тела змеи. И основные функции бога-«карлика» (это божество грозы и дождя, покровитель земледелия и т.д.), и рептильные ассоциации рукояти (змея — эмблема воды и дождя)[1119] — все говорит о том, что этот атрибут власти правителей майяских государств, также как и более ранняя форма царских инсигний — «ритуальная полоса», (ceremonial bar) ведет свое происхождение либо от каменного топора-кельта, либо от «змеиных жезлов» племенных вождей — «вызывателей дождя» (rain-maker) — более раннего периода.
Древнейшие известные сейчас образцы атрибутов царской власти на территории майя (в виде «ритуальных полос») относятся к концу III в. н.э. (стела 29 из Тикаля:
В силу чисто местных климатических особенностей для майяского земледельца вода, дождь имели огромное, можно сказать, решающее для жизни значение. Джунгли Петена (Северная Гватемала), где находились основные центры «Древнего царства» майя (I тысячелетие н.э.), почти не имеют крупных рек, годных для искусственного орошения. Таким образом, существование человека во многом зависело здесь от дождевой воды, бережно хранимые запасы которой помогали выжить в течение сухого сезона. Я не говорю уже о решающем значении дождя для прорастания посевов маиса — основной пищи земледельцев майя. Стоит ли поэтому удивляться, что майя с глубокой древности почитали богов грозы и дождя, обеспечивающих плодородие полей и одновременно своих владык, выступающих как бы в качестве посредников между царством небесным и простыми смертными. Именно с этой целью обожествленные правители майя лично совершали весьма важные, с точки зрения земледельца, обряды, связанные с аграрным культом, и прежде всего с обеспечением страны водой и дождем.
Таким образом, археологические материалы I тысячелетия н.э. из Центральной области майя убедительно доказывают наличие сакрализации власти правителя. По мнению С.А.Токарева, сакрализация власти вождя, царя проявлялась обычно в трех взаимосвязанных формах: «во-первых, в сверхъестественной санкции его авторитета, как опирающегося на магическую силу (мана) …; во-вторых, в почитании умерших вождей, превращающихся в сильных и опасных духов; в-третьих, наконец, в выполнении вождем ритуальных и культовых функций»[1124]. Как можно было убедиться, все три формы сакрализации власти правителя хорошо представлены и в классических городах-государствах майя.
Военный аспект царской власти у древних майя подчеркивается и обилием «военной тематики» в изобразительном искусстве классического периода («царь на поле брани», «сцены триумфа» и т.д.), и весьма вероятным происхождением ее из института военных вождей предшествующего этапа развития[1125].
Глубокий и детальный анализ искусства майя классического периода содержится в работе Дж.Кублера (США). Автор выделяет основные мотивы (темы) майяского искусства, рассматривая их как изобразительные эквиваленты мифологических концепций, исторических событий и аллегорий, запечатленных и в иероглифических текстах на тех же памятниках. Но последние зачастую весьма лаконичны и содержат (в расшифрованной части) летописные сведения: даты, имена участников событий и краткий перечень случившегося[1126].
План и разрез Храма Надписей и его гробницы, Паленке
Храм Надписей, Пеленке
Внешний вид гробницы (реконструкция)
Храм Надписей, Паленке
План и разрез саркофага
Все мотивы классического майяского искусства Дж.Кублер делит на две большие группы: 1) мемориальную (пли памятную) и 2) ритуальную.
Первая из них представлена главным образом в монументальной скульптуре и на фресках и значительно реже встречается на расписной полихромной керамике[1127]. К числу этой первой группы относятся преимущественно мотивы с различными династическими церемониями, касающимися исторических персонажей, и прежде всего правителей: 1) представление наследника правителя; 2) восшествие правителя на престол; 3) правитель под защитой сверхъестественных сил; 4) победоносный завоеватель (с пленниками); 5) аудиенция во дворце; 6) «государственный совет»; 7) вручение инсигний власти; 8) царь в роли жреца; 9) покаяние членов царской фамилии; 10) сцены одевания; 11) битвы; 12) игра в мяч; 13) погребальные обряды[1128].
Прорись изображения на крышке саркофага, Храм Надписей, Паленке
Нетрудно убедиться, что почти все эти мотивы в основном укладываются в тот же круг образов и тем, который был несколько ранее выделен мной путем сопоставления монументальной скульптуры майя I тысячелетия н.э. с древневосточным искусством[1129]. Если же объединить все указанные мотивы, связанные с правителем, в большие группы, то мы получим трехчленное деление, предложенное и в данной работе: 1) военная; 2) династическая; 3) ритуальная группы.
Еще более расширили наши представления о характере царской власти в городах-государствах майя классического периода работы Ю.В.Кнорозова в нашей стране и Т.Проскуряковой и ее последователей за рубежом по прочтению и истолкованию иероглифических текстов на памятниках I тысячелетия н.э. (прежде всего на стелах, рельефах и притолоках).
«Эти надписи, — подчеркивает Т.П.Калберт, — показывают, что каждый крупный центр майя (имеется в виду классический период. — В.Г.) имел одного правителя, который царствовал пожизненно. Ему наследовал старший сын или другой близкий родственник по мужской линии… Правители показаны занятыми в военной, религиозной и дипломатической сферах деятельности, всегда преуспевающими и в зените славы»[1130].
Т.Проскурякова после тщательного анализа скульптурных изображений персонажей высокого ранга из Пьедрас Неграс и Йашчилана и истолкования сопровождавших их календарных дат и надписей в
Т.Проскурякова установила также наличие аналогичных памятников и надписей в Наранхо, Паленке, Копане, Тикале, Сейбале, Тонина, Пусильха и других городов I тысячелетия н.э.[1132]
Некоторое время спустя Д.Келли занялся расшифровкой исторического содержания надписей с монументов Киригуа. Ему удалось предположительно выделить имена пяти последовательно сменявших друг друга правителей города на протяжении 55 лет. Выяснилось также, что иероглифы Киригуа указывают на тесную связь с другим крупным центром — Копаном (о том же свидетельствует и значительное совпадение архитектурного и скульптурного стилей обоих городов). Согласно гипотезе Д.Келли, основатель династии Киригуа находился в родстве с одним из властителей Копана, а один или два копанских правителя носили те же самые титулы и имена, что и цари Киригуа[1133].
За последние годы важные исследования в том же направлении были осуществлены А.Русом Луилье для Паленке[1134] и К.Коггинс, К.Джонс и У.Хевилендом для Тикаля[1135].
В Паленке, изучив иероглифические надписи на боковых сторонах саркофага знаменитой царской гробницы в Храме Надписей, А.Рус Луилье дал следующее предварительное истолкование этого текста: Южная сторона: (А–В–С) «В день 8 Ахав 13 Поп (9.11.2.8.0 = 13 марта
(D–Е) «Он стал халач-виником в 28 лет, в день 6 Эцнаб 11 Йаш (9.12.11.5.18 = 31 августа
(F–G) «Четыре года спустя (?) он получил титул иерарха — должность или титул, которые символизировала пектораль».
(Н) «Получил он также и наивысший титул, символизированный небольшим круглым щитом. Именно этот щит вручает женщина центральному персонажу на рельефах из Дворца и с „Таблицы Рабов“».
Прорись рельефных фигур из алебастра на стенах гробницы Храма Надписей
(I) «Эти титулы или отличия связаны только с Паленке».
(I–К) «Возможно, что он унаследовал трон от правителя, имя которого обозначалось иероглифами „Кабан“ и „Мак“ и различными суффиксами»[1136].
В Тикале, обобщив все данные о наиболее пышных погребениях, связанных с соответствующими храмами и монументами возле них, и добавив к этому «прочтение» некоторых надписей, исследователи создали гипотетическую реконструкцию генеалогии правящей династии города на протяжении 11 поколений, с IV по IX в. н.э. Судя по этой генеалогии, передача власти всегда осуществлялась по мужской линии: в 7 случаях от отца к сыну и в 4 случаях от отца к мужу дочери[1137]. Так, мы узнаем из этого династического списка, что гробница под раннеклассическим храмом 5D-26 (Burial 48) была связана со стелой 31 и принадлежала правителю, имя которого обозначалось иероглифом «Грозовое Небо»[1138]. В знаменитом царском погребении из глубин пирамиды Храма I (Burial 116), относящейся к
Следовательно, в настоящее время, помимо чисто археологических доказательств (наличие дворцов, царских погребений, мотивов искусства и т.д.), в пользу существования наследственных царских династий в столицах городов-государств майя в I тысячелетии н.э. имеются и эпиграфические свидетельства о таких династиях в Пьедрас Неграс, Паленке, Йашчилане, Тикале, Копане и Киригуа. Весьма вероятно, судя по иероглифическим текстам и монументальной скульптуре, существование царских династий в Наранхо, Сейбале, Тонина, Пусильха и т.д.
Остальные крупные города классического периода из Центральной области майя отнесены пока к классу столиц только по чисто археологическим основаниям.
Таким образом, даже беглый и схематический обзор материалов, освещающих особенности института царской власти у майя в I тысячелетии н.э., позволяет говорить о большом его сходстве с системой правления городов-государств Юкатана накануне испанского завоевания. И для того и для другого периода характерно наличие многочисленных и независимых династий правителей, стоящих во главе сравнительно небольших территориально-политических единиц: городов-государств и «провинций». Между этими государствами преобладают враждебные отношения — столкновения, войны, политические интриги, стремление возвыситься за счет соседей. Судя по имеющимся источникам, в классический период, как и в канун конкисты, основными функциями верховного правителя были военная, судебная, ритуальная и дипломатическая (переговоры, союзы, браки и т.д.).
Налицо прижизненный и заупокойный культ[1140] правителя, четко отраженный и в археологических находках I тысячелетия н.э., и в письменных источниках X–XVI вв.
Можно отметить такие стороны царской власти у древних майя, как ее сакральный и военный характер. В целом наши сведения о ранних формах царской власти в доколумбовой Мезоамерике остаются еще неполными. Однако даже по имеющимся данным можно сделать вывод о большом сходстве форм и конкретных проявлений царской власти у майя с первыми раннеклассовыми обществами Древнего Востока (Шумер и Египет).
[1051] Кнорозов Ю.В., в издании Ланда Д. де, 1955, с. 37, 38; Кнорозов Ю.В., 1975, с. 250, 251; Гуляев В.И., 1972а, с. 203–206.
[1052] Morley S.G., 1947, р. 163.
[1053] Ibid., р. 168.
[1054] Thompson J.Е.S., 1954, р. 81.
[1055] Smith A.L., 1950, р. 9–11.
[1056] Сое W.R., 1962, р. 503.
[1057] Covarrubias М., 1957, р. 268.
[1058] Miles S.W., 1957.
[1059] Borhegyi S.F., 1956, p. 343–356.
[1060] Willey G.R., 1956, p. 777-780.
[1061] Ruz Lhuillier A., 1964, p. 64.
[1062] Ibid., p. 66.
[1063] Haviland W.A., 1970; Adams R.E., 1970; Proskouriakoff Т., 1960.
[1064] Weaver M.P., 1972, p. 165, 166.
[1065] Lipschutz A., 1971.
[1066] Culbert Т.P., 1974.
[1067] Haviland W.A., 1968, p. 106, 107.
[1068] Ibidem.
[1069] Ibid., p. 109.
[1070] Maler Т., 1901, vol II, № 1, pl. XXXI.
[1071] Morleу S.G., 1956, p. 398, pl. 92-b.
[1072] Villagra Caleti A., 1949.
[1073] Anton F., 1968, pi. 217.
[1074] См. с. 48–53 настоящей книги.
[1075] Rice D.S., 1974, p. 74.
[1076] Sanders W.Т., 1963, p. 217.
[1077] Becker J.M., 1973, p. 398, 399.
[1078] Ibid., p. 399–400.
[1079] Culbert T.P., 1974, p. 68.
[1080] Там же, с. 67.
[1081] Гуляев В.И., 19766, с. 63–64, 71.
[1082] Гуляев В.И., 1968, с. 138–155; Он же, 1972а. с. 207–217.
[1083] Гуляев В.И., 1972а, с. 207–217.
[1084] Там же, с. 216–217.
[1085] Proskouriakoff Т., 1974.
[1086] Barthel Т.S., 1967, р. 223–239.
[1087] Anton F., 1968.
[1088] Сое М.D., 1971, р. 304.
[1089] Ibidem.
[1090] Ibid., p. 305–307.
[1091] Сое М.D., 1973, р. 12.
[1092] Сое М.D., 1971, р. 304–307.
[1093] Сое М.D., 1973, plate 26.
[1094] Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения, т. 20, с, 328, 329.
[1095] Gifford J.С., 1974, p. 84–89.
[1096] Сое М.D., 1973, plate 26.
[1097] Ibidem.
[1098] Сое W.R., 1965, p. 465.
[1099] Ibidem.
[1100] Joyce T.A., 1932, p. XVII.
[1101] Ibid., p. XIX.
[1102] Morley S.G., 1938, v. I, p. 169–170.
[1103] Замятин С.H., 1948, с. 100.
[1104] Там же, с. 120, 121.
[1105] Сое W.R., 1965, р. 463, fig. 1.
[1106] Morley S.G., 1938, vol. I, p. 362, 363.
[1107] Berlin H., 1951, p. 38–44, fig. 12, 13.
[1108] Ibid., fig. 9.
[1109] Сое W.R., 1965, p. 463, fig. 1-g.
[1110] Morley S.G., 1947, p. 244; Spinden H., 1957, p. 303.
[1111] Гуляев В.И., 1972б, с. 128.
[1112] Anales de los Cakchiqueles, 1967, p. 24.
[1113] Tozzer A.M., 1907, p. 155.
[1114] Brinton D., 1899, p. 148.
[1115] Redfield R., Villa Rojas A., 1962, p. 113.
[1116] Strömsvik G., 1941, p. 67–93.
[1117] Оба упомянутых монумента из Тикаля (стелы 21 и P-20) поставлены в честь окончания 20‑летия, т.е. это — «юбилейные» стелы, по Ю.В.Кнорозову.
[1118] Матье М.Э., 1956, с. 8.
[1119] Joyce Т.А., 1910, р. 236, 237.
[1120] Shook E.M., 1960.
[1121] Shook E.M., 1965, p. 181, fig. 1 d, е.
[1122] Сое M.D., 1966, p. 62.
[1123] Spinden H., 1913, p. 63, fig. 74.
[1124] Токарев С.A., 1964, с. 337.
[1125] Подробнее см.: Гуляев В.И., 1976а, с. 200–214.
[1126] Kubler G., 1969, р. 3, 4.
[1127] Ibid., р. 9.
[1128] Ibidem.
[1129] Гуляев В.И., 1968, с. 138–155.
[1130] Culbert Т.Р., 1974, р. 68.
[1131] Proskouriakoff Т., 1960, р. 454–463; Idem, 1963, р. 149–167; Idem, 1964, р. 177–201.
[1132] Proskouriakoff Т., 1960, р. 468, 469.
[1133] Kelley D., 1962, p. 323–335.
[1134] Ruz Lhuillier A., 1973, p. 97–110.
[1135] Haviland W.A., 1977, p. 61–66.
[1136] Ruz Lhuillier A., 1973, p. 110.
[1137] Haviland W.A., 1977, p. 61–66.
[1138] Ibid., p. 63–64.
[1139] Сое W.R.., 1975, p. 68.
[1140] Это не значит, что правители майя обожествлялись лишь после смерти, как это имело место у многих других народов древности. У майя, по крайней мере накануне конкисты, правители происходили непосредственно от богов и, следовательно, сами были богами при жизни, продолжая оставаться ими и после смерти.