Первый день в «Большом дворце» Паленке

Пока Стефенс и Казервуд были заняты своими исследова­ниями, Хуан принялся за приготовление пищи — он варил обед. В четыре часа дня путешественники сели за свой первый обед на развалинах. Вместо скатерти Хуан постелил два больших зе­леных листа тропического растения. Индеец гордился изобрета­тельностью и тем, что вкусно накормил хозяев.

Тропические ливни все время мешали работе, сырость мешала жить. В первый же день на развалинах Паленке разразилась сильная гроза. Заглянем в дневник Стефенса:

«Вдруг небо заволоклось тучами, раскатистый гром оповестил о приближении очередной бури. Через двери дворца, располо­женного на высокой ступенчатой террасе, мы видели, как ветер рвал и гнул макушки деревьев бескрайнего леса, простиравшегося внизу. Через несколько минут ослепительная молния засверкала в дверях дворца, и тут же начался ливень, который в одно мгно­вение залил обеденный стол».

Дворец Паленке. Чьяпас. Рис. Казервуда.

Гроза продолжалась весь день. Ночью нельзя было зажечь свечи. Но галерея дворца была отлично освещена огромными светлячками, то летающими вокруг, то отдыхающими на стенах.

Испанские летописцы, судя по их записям, смотрели на этих тропических светлячков как на чудо и считали, что они указыва­ют путь путешественникам, которых застигла ночь в пути.

Утром индейцы принесли из деревни к завтраку горячие ку­курузные лепешки «тортильяс»— любимое национальное блюдо.

С ними был и индеец, которого рекомендовал префект как единственного человека, знакомого с развалинами. Нужно ли го­ворить, какая это была большая услуга для путешественников.

Никто не мог сказать хотя бы с приблизительной точностью, какую же территорию занимали развалины Паленке, и люди давали волю своей фантазии. Индейцы и местные жители говорили, что они занимают площадь в шестьдесят квадратных миль: в некоторых статьях, опубликованных в Северной Америке вполне серьезно сообщалось, что территория, занимаемая Пален­ке, в десять раз больше территории Нью-Йорка.

Портрет знатного человека. Дворец Паленке.

Стефенс пишет: «Я считаю своим долгом сказать, что ни ин­дейцы, ни сами жители деревни Паленке не имеют сведений о размерах развалин, проверенных на личном опыте. Другие со­общения также лишены какого-либо прочного основания. Не­объятная территория на протяжении многих миль покрыта глу­хим лесом, где растут гигантские деревья с подлеском и заросля­ми кустарников, неизвестных в Северной Америке.

Эти заросли непроходимы, в каком бы направлении ни пойти, и единственный способ проникнуть в лес — это прорубить дорогу сквозь чащу с помощью мачете. Что за сокровища скрыты в этом лесу, без проводника я не смог бы узнать. Мы могли находить­ся на расстоянии каких-нибудь ста метров и не знать, что они рядом с нами».

И вот еще запись, сделанная несколько позже:

«Под предводительством нашего проводника мы провели уто­мительный, но очень интересный день. То, что мы увидели, не требует прикрас,— оно вызвало у нас восхищение».

Как и во время пребывания на развалинах Копана, археолог подготовлял материал для работы художника. Стефенс соскаб­ливал и тщательно очищал от грязи и мха поверхность резных камней. Казервуд поставил себе целью сделать рисунки памят­ников с наибольшей точностью, а для этого необходимо было пользоваться камерой Люсида[25],— Паулинг взял на себя труд соорудить подставку для камеры.

Портреты лепной работы по штуку, украшающие здание дворца. Паленке

Архитектура Паленке, загадочная и прекрасная, целиком за­хватила внимание исследователей. Казервуд зарисовывал памят­ники, Стефенс делал измерения и описания.

Мы узнаем, что дворец стоит на искусственном возвышении овальной формы. Это возвышение, или терраса, 13 метров высо­той и 103 метра длиной, раньше было облицовано каменными плитами, но теперь следы облицовки можно было установить лишь при внимательном рассмотрении — огромные деревья свои­ми могучими корнями разбросали камни и разрушили плиты.

Дворец стоит лицом к востоку. Его длина по фасаду семьде­сят шесть метров, ширина — шестьдесят метров, а высота — око­ло восьми метров. Вверху, вокруг всего здания, идет широкий выпуклый каменный карниз. Со стороны фасада у дворца четыр­надцать дверей. С левой стороны, если стоять лицом к фасаду, часть простенков рухнула, так же как и правый угол дворца. Терраса внизу завалена камнями и мусором от постепенно раз­рушающихся стен.

Только шесть простенков с лепным орнаментом устояли про­тив разрушения, все же остальное здание дворца со стороны фа­сада зияет пустотой.

План дворца. Рис. Казервуда.

Здание дворца было выложено из камня и скреплено раство­ром из песка и извести. Весь фасад покрыт штуком[26].

Простенки между дверьми украшены лепным барельефом с реалистическим изображением людей.

Над барельефом — три иероглифа лепной работы.

Этот настенный барельеф с фигурами заключен в широкую, с богатым орнаментом раму.

Главный персонаж барельефа изображен в профиль. Он стоит вытянувшись во весь рост. Верхняя часть его головы словно сплюснута и вытянута вверх[27].

Находясь под впечатлением от увиденного, Стефенс записы­вает в своем дневнике: «Человек, изображенный рельефом на простенках дворца, не по­хож ни на кого из тех, кого мы здесь видели. Если предположить, что это был скульптурный портрет дей­ствительно существовав­шего человека или создан­ного воображением худож­ника, согласно идеалам красоты того времени, все равно это свидетельствует о народе, теперь исчезнув­шем, забытом».

После длительных на­блюдений и размышлений Стефенс изменил свое мнение о том, кто был создателем этой удиви­тельной архитектуры и культуры. Об этом чита­тель узнает в последующих главах, а пока продолжим рассказ.

Западная галерея дворца. Паленке.

На всех сохранившихся простенках Стефенсу еще удалось рассмотреть леп­ной рельеф, подобный то­му, который только что описан. Рухнувшие про­стенки, видно, были украшены в том же стиле. Каждый из них раскрывал свою особую тему и все вместе воссоздавали некую легендарную историю.

Главный вход не отличается от боковых дверей ни размерами, ни более роскошным орнаментом, и только выделяется тем, что к нему ведет ряд широких ступенек по наклонной плоскости террасы.

Дверей во дворце не было видно. Однако с каждой стороны проемов Стефенс заметил по три углубления и в них цилиндрический камень, поставленный вертикально в эти углубления. Возникло предположение, что двери все-таки существовали и подвешивались с помощью этих приспособлений.

Воль карниза, выступавшего сантиметров на тридцать над поверхностью наружной стены, Стефенс заметил отверстия, которые были высверлены в каменной стене с определенными интервалами. У археолога и художника создалось впечатление, что когда-то здесь висел огромный хлопчатобумажный занавес во всю длину дворца, возможно расписанный в том же стиле, что и лепные орнаменты. Исследователи предполагали, что он прикреп­лялся к карнизу и что его можно было поднимать и опускать в зависимости от погоды — то защищаясь от палящего солнца, то от дождя. Позже, во время путешествия Стефенса по Юкатану, ему не раз приходилось видеть подобные занавесы.

Дверные проемы имели квадратную форму. Их верхняя часть везде разрушена. И над каждой из них по бокам большие углуб­ления в стене: в эти углубления когда-то вставлялись притолоки. Со временем притолоки рухнули, и из оставшихся камней обра­зовалась сама собой ломаная арка. А внизу на полу лежали кучи разбитых, раскрошенных камней, но никаких следов свалившихся притолок нигде не оказалось.

Каменные ступеньки лестницы, ведущей во внутренний двор дворца. Паленке.

«Если бы притолоки были сделаны из цельного камня,— пишет Стефенс в своем дневнике,— они не смогли бы уйти от нашего внимания, и мы нашли бы их легко среди архитектурного мусора. И вдруг нас осенила мысль, что притолоки были сделаны из дерева. Это предположение было высказано не случайно,— мы видели деревянные притолоки в Окосинго. Позже мы любо­вались резными притолоками в древних зданиях на полуострове Юкатан, и после этого у нас уже не оставалось сомнения в пра­вильности нашей догадки».

В здании «Большого дворца» сохранились галереи. Они идут вдоль всех четырех сторон дворца. Со стороны фасада эти гале­реи около трех метров шириной и тянутся вдоль стены на про­тяжении семидесяти метров. В стене, которая разделяет в про­дольном направлении эти галереи, всего лишь одна дверь, она расположена напротив главного входа. А напротив нее с другой стороны — дверь, которая выходит во внутренний двор. Полы во дворце обмазаны известковым раствором и тверды, по словам Стефенса, «как в римских банях». Стены заштукатурены.

«По обе стороны главного входа — медальоны,— отмечает Стефенс,— в них, по-видимому, были заключены скульптурные _портреты вождей. Теперь все стерто рукой времени, выветрилось, и остался лишь овальный рельеф».

Во внутренней стене, разделяющей две галереи, находятся небольшие от­верстия, должно быть для вентиляции. Иногда они сделаны в форме креста, встречаются и другой фор­мы.

Потолок в галерее — наклонный.     Строители, видно, не знали принципов сооружения арки и делали свод, накладывая один камень на другой, а когда они сближались, клали по­перек плоские камни. Сте­ны свода покрывались известковым раствором, и таким образом получа­лась гладкая поверхность[28].

Каменные ступени широкой лестницы ведут во внутренний двор от центрального входа галереи. На наружной стене по обе стороны лестницы, как бы охраняя вход, выстроились в ряд гигантские мрачные фигуры. Они высечены резцом на каменной плите в технике барельефа. На них живописные голов­ные уборы из перьев, богатые ожерелья. Они слегка откинулись назад, как бы пораженные глубокой тревогой и испугом.

Восточная сторона внутреннего двора. Дворец Паленке.

«Рисунок и анатомические пропорции фигур произвольны,— замечает Стефенс,— но изображенная сцена настолько эмоцио­нальна, выразительна, что ясно говорит о талантливости худож­ника и о его живом воображении».

Когда исследователи впервые вошли во внутренний двор дворца, они ничего не могли разглядеть вокруг: все заросло деревьям» и было завалено кучами обломков- и мусора. И для то­го чтобы зарисовать фигуры поразившего их барельефа, при­шлось раскопать и убрать весь архитектурный мусор, скопивший­ся за многие годы у стен галереи.

Анфилады комнат — это, по-видимому, были, спальни — тянулись вдоль внутреннего двора и с той, и с другой стороны. Справа все простенки разрушены. С левой же стороны они все еще стояли, и по-прежнему лепной орнамент украшал их. В ком­нате, занимавшей центральное положение, в одном из отверстий дверной арки был найден обломок деревянной притолоки около ' тридцати сантиметров длиной, сильно изъеденный червями.

«Это единственный кусочек дерева, который мы нашли в Паленке,— сожалеет Стефенс.— Пройдет немного лет, и от него ничего не останется. Мы нашли его уже после того, как пришли к заключению, что на дверях дворца были деревянные притолоки».

По ту сторону двора, напротив парадной лестницы, находилась другая лестница с широкими каменными ступенями. По обе стороны ее виднелись иероглифы, высеченные на камне.

Каждый день, уходя на работу или возвращаясь «домой»— на галерею дворца, исследователи шли по каменным ступеням лестницы, а мрачные, загадочные фигуры смотрели на них с барельефа, прямо в лицо. Они снова и снова приковывали к себе внимание, словно заворожили их. Стефенс и Казервуд стали считать этот уголок дворца самым интересным местом на разва­линах.

Барельеф, высеченный ваятелем древних майя на овальной плите и украшавший одно из дворцовых зданий в Паленке.

Стефенс хотел было сделать раскопки внутреннего двора, но не имел для этого ни оборудования, ни людей. Он предполагал, что внутренний двор выложен каменными плитами или же залит известняковым раствором, что в кучах архитектурного мусора, где валялось много лепных рельефов и резных камней, можно найти прекрасные образцы древнего искусства.

«Эта интересная работа останется для путешественника, ко­торый приедет сюда вслед за нами,— размышляет Стефенс.— Может быть, он приедет сюда с лучшим, чем у нас, оборудова­нием и у него будет больше рабочих. И мне кажется, что, если он и не найдет здесь зарытых сокровищ, одна лишь возможность полюбоваться прекрасной архитектурой внутреннего двора будет ему хорошим вознаграждением за труд и расходы».

Недалеко от «Большого дворца», сбоку, находятся несколько простых построек.

Главная из них — башня, сохранившаяся, как и «Большой дворец», до наших дней. Она возвышается на южной стороне второго двора и обращает на себя внимание путешественников высотой и пропорциями. Однако при более внимательном, де­тальном изучении ее археолог не нашел в ней ничего интересного.

На восток от башни находится еще одно дворцовое здание с галереями. Одна из них богато украшена художественными ба­рельефами. Казервуд зарисовал со свойственным ему вкусом и Достоверностью один из этих барельефов.

Он высечен на твердом камне овальной формы и замурован в стену. Сохранились лишь следы роскошного лепного бордюра в котором был заключен барельеф.

Главная фигура барельфа изображена сидящей, со скрещенными ногами, на мягком, низком сиденье, украшенном двум», головами ягуаров. Поза свободная, черты лица напоминают дру­гие портреты дворца: лицо выражает спокойствие и доброже­лательность. На шее ожерелье, к нему подвешен медальон с изо­бражением какого-то символа в виде буквы «Т». Как и на всех скульптурных портретах, в ушах у изображенного персонажа серьги, на руках браслеты, а на бедрах повязка. Головной убор отличается от обычных в изобразительном искусстве Паленке он не украшен перьями. Вблизи головы высечены три иероглифа.

Вторая фигура — женщина. Она сидит на полу скрестив ноги, в руках у нее плюмаж из перьев, по-видимому, она делает под­ношение — не случайно владыка изображен без этого характерно­го для индейца головного убора. Над головой сидящей на по­лу женщины четыре иероглифа. Это единственный во всем двор­це барельеф, высеченный на камне, если не считать тех, ко­торые украшают стены внутреннего двора.

Нигде во дворце нет таких великолепных лепных орна­ментов, как в той части зда­ния, которая в плане отмечена как «комната 1», но, к сожале­нию, орнамент сильно постра­дал от времени. По обе сторо­ны двери — барельеф лепной работы с изображением чело­века. Тут же поблизости ком­ната, условно названная «ма­ленький алтарь». Богатое ее убранство характерно и для алтарей других зданий, най­денных позже на развалинах Паленке.

«Мы ничего не знали об обычаях людей, которые жили в этом грандиозном здании,— читаем в дневнике Стефенса,— и нам трудно было представить, как ис­пользовались разные помеще­ния. Но если мы были правы, именуя его дворцом,— назва­ние, которое ему дали индейцы, то можно высказать предположение, что, та часть здания, которая выстроена вокруг внутреннего двора, была предназначе­на для собраний и празднеств, а внутренняя его часть— для правителя и его семьи: маленькая комната с алтарем по совре­менной терминологии может быть названа королевской капеллой. Бродя по развалинам величественного дворца, любуясь его богатым убранством, необычайным, своеобразным стилем, вели­колепными лепными орнаментами и тончайшей резьбой по кам­ню, чувствуя всю трагедию заброшенности и разрушения, жи­выми свидетелями которого были лишь вековые деревья тропи­ческих джунглей, мы невольно уносились в своем воображении к тем дням, когда разрушающая сила времени еще не коснулась этого величественного творения древних. Дворец стоял во всем своем великолепии, и здесь жили удивительные, загадочные лю­ди, чьи портреты все еще украшали стены заброшенного дворца».

---

[25] В то время фотоаппараты еще не были изобретены. Камера Люсида от­брасывала отражение предмета, и художник мог сделать свой рисунок очень точно.

[26] Штук — излюбленный зодчими майя строительный материал. Он пред­ставляет собой массу, замешенную на извести, которая широко употреблялась для лепных рельефов и облицовки зданий.

[27] В аристократических семьях майя существовал обычай с младенческого возраста искусственно изменять форму черепа, согласно представлениям о кра­соте.

[28] В архитектуре такой свод известен под названием «ложная арка».