Сообщение об ошибке

Notice: Undefined variable: n в функции eval() (строка 11 в файле /home/indiansw/public_html/modules/php/php.module(80) : eval()'d code).

Третье путешествие: накануне Тауантинсуйю

Мануэль Галич ::: История доколумбовых цивилизаций

ГЛАВА XII.

Тиауанако: от «царства фантазии» к научным гипотезам

Зарождение «имперской» цивилизации Тиауанако началось в конце 1-го тыс. до н. э., а расцвет ее пришелся на длительный период, называемый археологами классическим. Он продолжался с III по VIII в. н. э. Центром, откуда начался процесс распространения культуры Тиауанако, было Боливийское плоскогорье, точнее говоря, местность, расположенная к югу от озера Титикака, в 60 км восточнее Ла-Паса, в 4 тыс. м над уровнем моря.

Табио считал, что важная эпоха доколониальной истории Перу, включавшая период «классического» Тиауанако и берущих от него начало культур Уари (или Вари) и Пачакамак, приходилась на 500—900 гг. н. э. Один из наиболее авторитетных исследователей монументальных памятников цивилизации Тиауанако. В. Беннет, в книге «Древнее искусство Анд» проводил четкое различие между «боливийским Тиауанако» и «перуанским Тиауанако». Ибарра Грассо разработал полную хронологическую периодизацию развития этой цивилизации, проследив в ней пять этапов. Первые три из них, продолжавшиеся с 500 г. до н. э. примерно по 300 г. н. э., вплоть до «древнего» периода, составляли в соответствии с этой периодизацией «эпоху зарождения» Тиауанако.

IV и V периоды Ибарра Грассо называл соответственно «классическим» и «экспансионистским», подчеркивая, что они весьма существенно различались между собой. Останавливаясь на том, что некоторые специалисты нередко смешивают эти два периода, он резко критиковал такую точку зрения. Разъясняя свою позицию, он писал:

«...когда речь заходит о двух последних эпохах развития Тиауанако, отдельные исследователи чуть ли не сознательно смешивают классический и экспансионистский периоды. Такая постановка вопроса искажает реальную картину развития этой цивилизации, поскольку создается ложное впечатление о том, что в классический период Тиауанако стремилось к широкому географическому распространению своего влияния. На самом деле нет ничего более далекого от действительного положения, чем такое истолкование проблемы. Однако именно отсюда берет начало целый ряд фантастических домыслов об этой цивилизации — сроках ее существования, величии ее создателей и необъятности ее пределов. И все они являются не более чем беспочвенными измышлениями».

До последнего времени впечатление о таинственности Тиауанако усиливалось различными гипотезами. Археолог Маркхэм считал его руины останками легендарной «мегалитической империи», Рива Агуэро — «военно-политической империи». Другие, например известный перуанский исследователь польского происхождения А. Познанский, приписывали этой цивилизации возраст в 16—18 тыс. лет. Третьи, к числу которых принадлежит боливийский социолог и этнограф Баутиста Сааведра, горячо спорят о том, кем было создано Тиауанако — кечуа или аймара, и о том, когда оно существовало — до Чавина или после. Думается, что сегодня эти «темные проблемы» — если вспомнить слова Хоркхмайера, проводившего раскопки в Наске, — утратили былую актуальность. Все эти гипотезы и споры, писал Ибарра Грассо, принадлежат лишь царству фантазии, но не более того.

Каковы бы ни были происхождение и возраст грандиозных построек Тиауанако, окутывающая их тайна вызывала удивление всех, кто их видел, со времени Сиесы де Леона, Инки Гарсиласо и иезуита Бернабе Кобо до наших дней. Тот же Беннет, например, считал, что Тиауанако никогда не было городским поселением, а, как и Чавин, представляло собой ритуальный центр, куда ежегодно стекались многочисленные паломники. Они приносили с собой огромные каменные глыбы, из которых собственными руками возводили мощные стены своего «священного города».

Такая версия может пролить свет на один из многочисленных «темных» вопросов, окружающих Тиауанако ореолом загадочности: как перетаскивали и поднимали эти глыбы из каменоломен, ближайшая из которых находилась на расстоянии 5 км? Кроме того, эта концепция могла бы объяснить и другую, еще более «темную» тайну. Многие монументальные строения Тиауанако значительно позднее были разрушены теми, кто использовал эти древние камни не по их первоначальному предназначению, а для совсем иных целей — общественных работ, строительства церквей, прокладки дорог и т. п. Однако для ответа на вопрос, почему некоторые постройки так и не были завершены, такое объяснение далеко не во всем может быть убедительным. Гораздо более вероятно, что их строительство действительно вообще не было закончено. Это могло случиться потому, что паломники, начавшие возведение этих монументальных сооружений, по каким-то причинам однажды ушли и больше никогда не возвращались к своим святыням.

Ибарра Грассо категорически не согласен с такой точкой зрения. Вместе с архитекторами он попытался восстановить полную картину городища Тиауанако, чтобы составить общее представление о его значении как поселения. В результате проведенных исследований он пришел к выводу о том, что руины Тиауанако полностью соответствуют образу городов месоамериканского типа, похожих на Теотиуакан.

Носивший в древности название «Тайпикала», что на языке аймара означает «срединный камень», этот центр скорее всего был городом-государством, территория которого распространялась на гораздо более обширный район, чем тот, который занимает этот археологический комплекс. На значительных прилегающих к нему пространствах находятся остатки поселений, которые, видимо, не были замечены другими исследователями. На основе этих выводов Ибарра Грассо выдвинул предположение, что в рамках той же цивилизации Тиауанако в близлежащих районах существовали другие города-государства, хотя до сих пор они не открыты. Если бы эта концепция подтвердилась, можно было бы с достаточной степенью вероятности утверждать, что политическая организация Тиауанако была сходна с организацией майя или чибча.

Городище Тиауанако занимает пространство в 450 тыс. кв. м. Не считая последних находок, расположенные там руины впечатляющих сооружений имели каменную кладку, которую Беннет считал лучшей в Центральных Андах. Наиболее крупной из этих построек является Акапана — пирамида, высота которой составляет 15 м, а длина стороны основания — 230 м. В ней находился бассейн для хранения воды, что дает основание некоторым специалистам считать пирамиду крепостью, использовавшейся как укрытие в случае осады.

Другим выдающимся памятником Тиауанако является Каласасайя — площадка, поднятая примерно на 3 м над поверхностью земли и занимающая площадь около 1300 кв. м. Она окружена четырехгранными каменными столбами с каменной кладкой в промежутках между ними. На згой площадке находятся знаменитые Ворота Солнца, также сделанные из огромных каменных глыб, достигающих 3 м в высоту. Среди высеченных на фризе скульптур центральная фигура, видимо, изображает Виракочу131. По обеим сторонам от нее расположены 48 похожих друг на друга изображений человеко-кондоров, известных как «птицы-плакальщицы». Беннет считает это сооружение высочайшим выражением религиозной символики и вместе с тем воплощением сущности стиля Тиауанако. Другие скульптуры — кариатиды или столбы, вес которых доходит до 100 т, как и ворота, высеченные из монолитных каменных глыб, стоят в Пума-Пунко — археологическом комплексе, расположенном в километре к юго-западу от центральной части Тиауанако.

В числе археологических комплексов, окружающих Каласасайю с запада и востока, есть небольшой подземный храм. Не могут не вызвать восхищение и огромные антропоморфные статуи, высота которых иногда достигает 7,5 м. Основная заслуга в их открытии принадлежит Беннету. Статуи эти реалистичны, на некоторых из них отчетливо прослеживаются такие характерные черты, как выпирающие ребра, заметно выступающие челюсти и губы, которые подчеркивают их сверхъестественный характер.

Иногда статуи изображают стоящие во весь рост фигуры, как, например, знаменитая Стела Беннета, открытая им в 1932 г. Другие каменные изваяния занимают сидячее положение. Почти все они покрыты фрагментарными рисунками, на них сохранились детали головных уборов и одежды. По мнению Беннета, стела, носящая его имя, являет собой яркий пример фигурной скульптуры, сохраняющей мощь и величие каменной колонны, из которой она высечена. Интересную деталь скульптуры Тиауанако подметил Ибарра Грассо. Он писал, что ни одна из статуй никогда не изображала женщину, несмотря на то, что некоторые из них, возможно, были посвящены богиням. Каменные изваяния запечатлели образы воинов в хлопковых одеждах или священников в длинных туниках.

В работе «Древняя история Боливии» Ибарра Грассо подвергает сомнению гипотезу о наличии бассейна для хранения воды в Акапане, как и предположение о том, что этот центр являлся крепостью. Не согласен он и с тем, что грандиозная платформа в Пума-Пунко служила "троном Инки". То, что считается бассейном, по его мнению, возникло в результате неправильно проводившихся раскопок, которые в колониальный период привели к разрушению всего храма. Огромная платформа в Пума-Пунко, созданная из поистине колоссальных обработанных каменных блоков, самых крупных из тех, которые применялись в индейской архитектуре Америки, по его мнению, представляла собой несущую стену грандиозного храма, основание которого ушло в землю, и он рухнул.

На вопрос, чья точка зрения верна, наука, видимо, даст ответ в будущем. Тем не менее одно из открытий Ибарры Грассо, сделанных им в Каласасайе, носит поистине сенсационный характер. Сам он так писал о нем:

«Просто невероятным кажется тот факт, что по сей день на территории Тиауанако в руинах дворца Кантатайита, расположенных к западу от Акапаны, есть большой камень, служивший макетом для постройки Каласасайи. На него нанесены все ее детали».

Изящество изделий гончаров Тиауанако не уступало керамике мастеров Наски, стоявших в одном ряду с лучшими в мире специалистами обработки глины. Керамика Тиауанако достигает совершенства изделий из фарфора. Формы предметов из глины многочисленны: кубки-керо с плавно расходящимися стенками и чаши-пуку с таким же профилем, но большего диаметра; зооморфные сосуды, сделанные в форме головы ягуара, кондора или ламы; многие другие предметы из глины, найденные в захоронениях и напоминающие керамические изделия мочика, а также менее интересные памятники материальной культуры.

Роспись этих изделий вполне соответствует их форме — она полихромна, натуралистична, имеет тенденцию к стилизации: ягуары, кондоры, ламы, змеи и воины украшены орнаментом, напоминающим греческий, или ступенчатыми мотивами, очень четко очерченными черной или светло-коричневой краской. Иногда художники Тиауанако позволяли себе причуды, изображая такие фантастические существа, как, например, крылатые пумы. Воины предстают перед нами неизменно во всем блеске своих доспехов, с головами животных на головных уборах и при оружии. Один из них держит в левой руке голову врага, а в правой — боевой топор, которым она была отрублена. Особенно важно, что по виду топора можно сделать вывод о том, что он выкован из бронзы.

Жители Тиауанако, несомненно, знали искусство обработки металлов. Им были знакомы золото, серебро, медь и бронза. Об этом свидетельствуют украшения, топоры, диски, напоминающие пекторали, но прежде всего — золотые сосуды, похожие на те, что изображены на рельефных рисунках и фрагментах керамических изделий.

А ткачество? Могло ли быть так, что люди, обладавшие столь удивительными способностями, прошли мимо ткацкого искусства? Понятно, что сами ткани в Тиауанако не сохранились из-за влажности почвы. Это ведь не пустынное побережье, где они могли пролежать без вреда для себя в течение тысяч лет. Однако, если путем логических умозаключений идти от обратного, можно утверждать, что ткани в Тиауанако были. На изделиях ткачей Наски в период ее расцвета присутствуют мотивы, идентичные зооморфным и антропоморфным рисункам, покрывающим керамические и каменные изделия из Тиауанако. Влияние это было двусторонним, поскольку восхитительная керамика Тиауанако в свою очередь несет на себе отпечаток воздействия Наски.

Другие элементы культуры Тиауанако свидетельствуют об отдаленном, опосредованно дошедшем через другие культуры влиянии Чавина. Но особенно интересной является гипотеза о том, что строения Тиауанако имели ложные своды, как и храмы майя. Сторонники этой точки зрения ссылаются на наличие такого типа сводов в каменных гробницах или усыпальницах, характерных для значительно более поздних периодов, но свое начало они берут от храмов Тиауанако.

Уари — первая «имперская» форма государственности в Перу?

До конца 1-го тыс. н. э. влияние Тиауанако распространялось лишь на близлежащие земли — к югу от озера Титикака и некоторые его острова, а также территории, лежащие к востоку от долины Ла-Паса. Однако в первые 400 лет 1-го тыс. это государство стало стремиться к расширению своих пределов и подчинило себе целиком или частично территории современных боливийских департаментов Ла-Пас, Коча-бамба, Оруро и Потоси. Позднее Тиауанако стало господствовать во всем Южном Перу, включив в свои владения Куско и территории побережья вплоть до Кальехон-де-Уайлас. На юге его влияние доходило до пустыни Атакама в Чили. Это было временем экспансии, или, как писал Беннет, «перуанского Тиауанако». Другие специалисты называют этот период развития Тиауанако эпохой «империализма» или «второй перуанской имперской культуры» (после первой — Чавина — и перед инкской — третьей и последней).

С одной стороны, в эти столетия Тиауанако достигло в обширном районе максимального распространения своего культурного влияния в видимо, политической гегемонии. С другой стороны, очевидным стал его художественный упадок, что отразилось на снижении качества керамических изделий и все большей бездуховности каменной архитектуры, утрачивавшей свое эстетическое значение. Местные стили стали оказывать все большее влияние на те, которые восходили к Боливийскому плоскогорью. Здесь, правда, уместно задать вопрос: могло ли это влияние исходить из районов, уровень культурного развития которых был существенно более низким, чем в «столице»?

Может быть, такое влияние было оказано в результате военного вторжения какой-либо «региональной» культуры и даже покорения самого великого Тиауанако классического периода? Пытаясь объяснить культурный упадок Тиауанако, Ибарра Грассо писал, что район городища Тиауанако был не единственным, где развивалась эта культура. Были и другие зоны, история которых повторяла путь, пройденный Тиауанако, хотя в целом достигнутая их обитателями ступень развития была ниже. Кроме того, существовали «региональные» культуры, являвшиеся порождением самого Тиауанако. Более того, в настоящее время нам точно известно, что существовал по меньшей мере еще один центр, уровень развития которого достиг в ту эпоху таких же высот, как и Тиауанако. Назывался он Уари.

Этот археологический комплекс был открыт в 1931 г. Тельо в бассейне реки Мантаро в провинции Уанта департамента Аякучо. Его стены и укрепления, здания и храмы занимали пространство в 10 тыс. кв. км. Как писал Тельо, архитектура и скульптура Уари во многом уступали Тиауанако — каменная кладка стен была гораздо грубее, а на статуях отсутствовали изящные рисунки, столь характерные для Боливийского плоскогорья. Тем не менее некоторые черты сходства архитектурного стиля, а также керамики дали археологам основания назвать эту культуру Уари-Тиауанако в отличие от классического Тиауанако. По мнению некоторых специалистов, именно культура Уари-Тиауанако распространила свое влияние почти на всю территорию Перу.

На основе этого предположения Лумбрерас пошел существенно дальше и выдвинул весьма любопытную гипотезу. В соответствии с ней Уари был не только объектом культурного влияния Тиауанако, но и первой «имперской» формой государственности в Перу в доколониальную эпоху, своего рода многонациональным государством, которое Лумбрерас назвал «империя Аякучо». Земли ее простирались от Кахамарки и Ламбаеке до Куско и Арекипы, а столицей был Уари, число жителей которого превышало 50 тыс. человек.

Высокий уровень развития «империи Аякучо», достигнутый ею к IX в., в немалой степени объяснялся влиянием Наски и Тиауанако. От Наски это государство получило в наследство секреты многих ремесел, в частности изготовления шерстяных тканей, а также торговлю, благодаря которой купцы «империи Аякучо» сумели распространить свое влияние на юге до Каньете, Ики, Лимы и даже Арекипы, а на севере — до Кальехон-де-Уайлас. Вклад Тиауанако в ее впечатляющее развитие состоял в технике производства изделий из бронзы и украшений из бирюзы. Кроме того, Тиауанако передал «империи Аякучо» свой религиозный культ, главным божеством которого было изображенное на Воротах Солнца человеческое существо с чертами ягуара и ярко выраженными атрибутами продолжения рода.

Не исключено, что возврат в Уари к культу ягуара через Тиауанако отражал отдаленное влияние Чавина — древней культуры, где зародилось поклонение этому зверю.

Неудержимое расширение пределов «империи Аякучо» началось в первые годы X в. и охватило почти всю территорию нынешнего Перу. Нередко эта экспансия носила военный характер. При этом завоеватели насильно навязывали покоренным племенам своих богов, что, в частности, проявилось в изображениях стилизованного ягуара, происхождение которого в незапамятные времена восходило к равнине. Расширение территории «империи Аякучо» предполагало основание городов, подобных самому Уари, возможно городов-государств, таких, как Пикильакта, способных прокормить многочисленное население. Не случайно рядом с ними были расположены склады продовольствия, резервуары для хранения воды, прорыты каналы и созданы другие сельскохозяйственные строения, связанные между собой сетью пешеходных дорог, как, например, в Чинчайсуй. Раньше создание этих многочисленных сооружений приписывалось инкам, но теперь мы знаем, что это не соответствовало действительности.

Умозрительная картина «империи Аякучо», нарисованная Лумбрерасом, наталкивает нас на одно предположение, точнее говоря — вопрос. Имел ли Уари отношение к археологическим памятникам, раскопанным в 1970 г. в окрестностях Куско, и огражденной высокими перилами мощеной дороге в горах, по которой, как полагают некоторые специалисты, на восточных склонах перуанских Анд проходило сообщение между сьеррой и сельвой? Это предположение подтверждается выводами доклада американского археолога Ж. Савоя на ХХХIХ международном съезде американистов, проходившем в Лиме в том же году. В нем говорилось об открытии руин более чем 50 поселений в центральной части перуанской Амазонии. Как считает автор доклада, эта территория составляла часть огромной империи, существовавшей в доинкскую эпоху. На примере этого сообщения мы еще раз убеждаемся в том, насколько наше представление о древней истории Американского континента еще далеко от совершенства.

По мнению Табио, в эпоху между 500 и 900 гг. существовали две империи, центрами которых были соответственно Уари и Тиауанако. Первая простиралась по всему побережью и горным районам от Чикамы и Кахамарки на севере до Оконьи и Сикуани на юге. Ее крупным ритуальным центром был Пачакамак, расположенный неподалеку от Лимы. Вторая господствовала над землями, примыкающими к озеру Титикака, перуанскими территориями, расположенными к югу от долины Махес и Арекипы, а также северными прибрежными и горными районами Чили. Такие населенные пункты, как Пачакамак, Виста-Алегри и Кахамаркилья, стали крупными городами. Однако к 800 г., как пишет автор, империя Уари начала распадаться и все ее города были покинуты жителями. В Месоамерике в этот период развивались такие же процессы.

В работе «Происхождение государства и общественных классов в доиспанском Перу» Лумбрерас стремился доказать, что существование этих государств было более продолжительным. Великий Уари, называвшийся «бирюзовым городом», перед тем как исчезнуть к ХII или XIV в., пережил длительный период упадка. Не исключено, что падение Уари было связано с вторжением племен чанка — нового народа завоевателей, которому было суждено недолгое существование: уже занималась заря инкского периода.

Как бы то ни было, на месте Уари остались лишь молчаливые свидетели его былого величия — стены, улицы, площади, храмы, обломки домашней утвари и инструментов, применявшихся на общественных работах, а также останки его создателей.

Иезуит Веласко и полулегендарное «царство Кито»

Происходивший на большей части территории Перу и Боливии процесс культурной интеграции, который пришел на смену предшествующей стадии изолированного культурного развития отдельных районов, в тот же период имел место и в горных областях Эквадора. Он мог начаться за несколько тысячелетий до вторжения испанцев в связи с интенсивным развитием городских поселений. Совершенствуя систему обработки земли, люди возводили на горных склонах поливные террасы, на холмах воздвигали храмы и другие строения, использовавшиеся как гробницы для захоронения сородичей. На побережье и примыкающих к нему районах испанцы обнаружили три культурные зоны, в которых, как считают Эстрада и Эванс, могли расселяться несколько племенных союзов. Это были Атакамес, занимавшая территорию современной провинции Эсмеральдас и северную часть провинции Манаби; Мантеньо, простирающаяся от залива Каракес до острова Пуна, и Милагро, земли которой от Кеведо, в Лос-Риос, доходили до перуанской границы в отрогах Анд.

Найденные в захоронениях предметы, прежде всего по разнообразию керамических изделий, позволяют судить о далеко зашедшем процессе классового деления и развитой системе трудовой специализации членов общества, занимавшего в то время эти области. Большое число металлических предметов указывает на высокие достижения в области обработки металлов. Из производившихся металлических изделий особенно характерны большие чаши без ручек с серебряным орнаментом, ювелирные изделия из золота и драгоценных камней, а также золотые инкрустации на зубах. Предметы, сделанные из материалов, более подверженных воздействию времени, чем металлы, естественно, сохранились хуже.

Находки, дошедшие до наших дней, позволяют сделать вывод, что в искусстве ткачества и выделке тканей эквадорцы не уступали в совершенстве перуанским мастерам, о которых речь шла выше. Что касается их керамики, то она обладает меньшими художественными достоинствами, чем глиняные изделия предшествующих периодов. В большинстве своем керамические предметы одноцветны, форма их незамысловата. Видимо, снижение эстетических достоинств глиняных изделий было связано с увеличением объема их производства. Погребальный инвентарь свидетельствует о достаточно развитом обмене между прибрежными и горными районами. В качестве денег уже использовались медные топоры и кованые пластины. Не случайно поэтому Эстрада и Эванс усматривают в этом черты сходства с месоамериканскими культурами.

О масштабах экспансии Тиауанако, или «империи Аякучо», последнее слово в науке еще не сказано. Однако отрывочные сведения, которыми мы располагаем, дают основания утверждать, что она доходила до южных пределов Эквадора. Вместе с тем нам достоверно известно, что в период этой экспансии в горных районах уже далеко зашел процесс культурной интеграции, который был результатом другого, более широкого вторжения, шедшего с севера. Этот процесс был одним из проявлений консолидации «царства Кито», происходившей в ту эпоху. Такое название этому государственному объединению не без некоторой доли воображения дал человек, который первым написал его историю, — эквадорский иезуит XVIII в. Хуан де Веласко132.

Мы знаем, что его труд был создан на серьезной исторической основе. Однако повествованию этого хрониста присущ оттенок легенды, свойственный его эпохе. Кроме того, сильный отпечаток на его творчество наложило длительное изгнание в Италию, где он нашел пристанище в Болонье. Веласко был в числе многих иезуитов, насильственно высланных из владений испанской короны по указу Карла III, изданному в 1767 г. Как и у перуанца Вискардо133, мексиканца Клавихеро, гватемальца Ландивара134 и многих других, у эквадорца Веласко ностальгия по далекой американской родине усилила его любовь к своей земле и ненависть к колониальной системе угнетавшей ее Испании.

Это чувство, обострившееся на чужбине, заставило его, как и многих других изгнанников, устремить свой мысленный взор к величию их родины, оставшемуся в прошлом, причем не только в географическом отношении, но и в прямом смысле — позади остались столетия, прошедшие под жестоким игом испанского колониализма. Именно поэтому Вискардо написал свои знаменитые «Письма к испанцам, живущим в Америке», оказавшие огромное влияние на идейную подготовку завоевания независимости; Клавихеро оставил по себе память одной из классических работ по доколумбовой истории континента — «Древняя история Мексики»; Ландивар был автором наиболее известной неоклассической поэмы своего века, глубокой и проникновенной идиллии, воспевающей месоамериканские обычаи, — «Сельская Мексика». Что же касается Хуана Веласко, он создал «Историю царства Кито», восхищающую читателя богатством воображения автора. Над своим произведением иезуит работал в Болонье 20 лет — с 1767 по 1787 г. Длительное изгнание Веласко сказалось в его стремлении перенести на эквадорскую почву тысячелетней давности черты итальянского государства эпохи Возрождения.

В общих чертах суть его повествования сводилась к следующему. Он писал, что со времени «всемирного потопа» в районе Кито вплоть до 700 или 1000 г. жил некий народ, на который напало племя кара. К берегам Эквадора они прибыли морем. Предводительствуемые вождем — шири, кара проникли в глубь территории страны, овладели вершинами Анд и покорили племена кайамби, отавало, уака, фуса, латакунга и амбато. Если следовать современному территориальному делению Эквадора, можно сказать, что они подчинили себе провинции Имбабура, Пичинча, Котопахи и Тунгу рауа.

После бесплодных и кровопролитных попыток завоевания пуруаев, живших далее к югу, на землях нынешней провинции Чимборасо, они заключили некое подобие союза на манер европейского: дочь 11-го шири вступила в династический брак с отпрыском правящего дома пуруаев из рода Дучисела. Так этот удачливый принц, имя которого столь напоминает итальянское, стал правителем нового политического объединения в качестве шири 12-го. Позднее он расширил пределы своих владений благодаря новому союзу с племенами каньяри, занимавшими нынешние провинции Каньяр, Асуай и Эль-Оро. Как явствует из повествования Веласко, эти каньяри были вызывающе непокорными. В конце концов «царство Кито» пало под натиском инков в период правления 16-го шири — женщины по имени Пакча. Как неоднократно случалось в истории, Пакча покорила самого завоевателя — Инку Уайна Капака, который также был эквадорцем. От этого союза родился Атауальпа.

Овеянное легендами повествование Веласко было доведено как раз до этого события. Несмотря на то что многие его эпизоды были, несомненно, вымышленными, есть в нем и доля истины. Так, например, историк В. Лоор утверждает, что кара не были придуманы падре Веласко. Они принадлежали к большой семье чибча и, как считал Гумбольдт, происходили из Центральной Америки. Однако по вопросу о происхождении кара ведутся споры. Сторонники других точек зрения считают, что кара могли быть представителями какой-либо ветви карибов, чиму или кечуа. Таким образом, «царство Кито» существовало в действительности, и Веласко его не выдумал, а лишь дал ему имя. При этом он опирался на свои источники: сведения обладавшего богатым «творческим воображением» монаха Маркоса из Нисы, сопровождавшего Писарро, Браво де Сааведры — аудитора королевской аудиенции Лимы, и Хасинто Кольяуасо — бывшего кураки135, положение которого было низведено до роли прислуги.

Историк Пареха Диескансеко пересмотрел повествование Веласко и в работе «История Эквадора» дал ему более объективную оценку. В соответствии с его версией подлинным историческим фактом было то, что на этих землях жил один народ, вожди которого имели в своем распоряжении сильную армию. Они же господствовали и в хозяйственной жизни. За счет общественного характера труда определенная часть полученного продукта передавалась в пользу владыки как главы государства. Тем не менее, по мнению Диескансеко, было бы в корне неверно считать, что речь шла о централизованном государстве, поскольку, как мы уже видели, в это объединение входили полузависимые племенные объединения. Центром этого союза был Китус, в состав которого входил Пансалеос; к северу располагался Каранкис, где обитали и другие племена; в районах Чимборасо и на юге плоскогорья находился Каньярис — земли, где жили пуруаи.

Полузависимые «государства» древнего Эквадора, объединенные в некое подобие конфедерации, вновь напоминают нам о городах-государствах майя или чибча. Однако кроме тех племен, которые перечислены Парехой Диескансеко, в состав «царства Кито» входили и другие народы, населявшие в то время земли Эквадора. Они, видимо, были очень многочисленными, но выжить удалось лишь немногим из них. Занимали они территории нынешних провинций Эсмеральдас, Манчи, Гуайас и Лос-Риос на побережье, остров Пуна и провинции Морона-Сантьяго и Самора-Чинчипе на востоке, провинцию Карчи и южные земли Колумбии.

Представление об этой этнической мозаике можно составить, посмотрев карту распространения языков, на которых говорили в Эквадоре до испанского завоевания в середине или конце XV в., данную в качестве приложения к фундаментальному труду Хихона-и-Кааманьо «Горный и Западный Эквадор». В андских провинциях, входивших в состав «царства Кито», археологи различают отдельные районы по наиболее характерным чертам каждого из них: Карчи — по глубоким, до десяти метров, колодцам, в которых погребали умерших; Имбабуру — по искусственным насыпям, служившим фундаментами жилищ и кладбищами; Тунгурауа и Чимборасо — по керамике с «негативной» росписью; Асуай и Каньяр — по технике обработки металлов — золота и позолоченной меди. Из этих районов особенно важна Риобамба, поскольку помимо древних захоронений Тункауан и Элемпата и уже почти скрытых землей древних поселений Макахй и Сан-Себастьян именно в этом месте обнаружены признаки теотиуаканского влияния, о которых было сказано выше.

Лингвистическая, этническая и культурная структуры этих областей изменились после инкского завоевания. В результате его был повсеместно распространен язык кечуа, общий для всего Тауантинсуйю. Население целых городов превращалось в митимаев, которых переселяли из Эквадора в Центральные Анды, а жителей тех областей, наоборот, направляли в Эквадор. Повсеместно был установлен культ Солнца и суровая социально-политическая организация, характерная дли инкского государства. Завоевание несло с собой многочисленные жертвы, поскольку местные племена оказывали захватчикам ожесточенное сопротивление. Некоторые из них так и остались непокоренными.

Сначала Тупак Юпанки относительно спокойно правил над уанка-бамба и палта — племенами, занимавшими южные области страны. Каньяри подчинились ему добровольно после непродолжительной борьбы. Его сын и преемник Уайна Капак — «эквадорец» — родился именно в то время, в 1465 или 1470 г., в Томебамбе, на месте которой ныне стоит город Куэнка. Инкские воины целеустремленно продолжали завоевание в северном направлении, преодолевая сопротивление стойко защищавших свою независимость жителей «царства Кито». Однако Тупаку удалось дойти до Амбато в провинции Тунгурауа. Там он остановился и начал проводить переселенческую политику, обращая местное население в митимаев. Второе наступление повел Уайна Канак, и, хотя оно встретило отпор племен восточной части страны и побережья, он продвинулся до Имбабуры, Карчи и южных пределов Колумбии, где покорил племена пасто.

Традиция донесла до нас подтвержденные ныне сведения о том, что инки завоевывали лишь горные земли, а прибрежные и восточные районы подчинить не смогли. Свидетельствами их владычества являются такие крупные сооружения, как Тамбо-Бланко и Томебамба в Лохе и Асуае, Инкапирка в Каньяре, а также крепости, расположенные на территории от Куэнки до побережья и в окрестностях Кито.

Об одном кровавом эпизоде в ходе эквадорской войны, которые в принципе не были присущи завоеваниям инков, напоминает название озера, расположенного неподалеку от Ибарры в Имбабуре. В память о массовых убийствах и расправах, совершенных на его берегах, оно названо Ягуаркоча, что в переводе с языка кечуа означает «озеро крови».

Новые владыки перуанского побережья: Чимý

Расцвет Тиауанако совпал с закатом таких культур, как Наска. Упадок Тиауанако привел к возникновению на территории Перу новых культур, в частности Чимý. Валькарсель так писал об этом процессе:

«После распада Тиауанако на его землях сложились пять основных племенных объединений, отличавшихся от многих других общностей, населявших в ту эпоху Перу. Племена чиму расселились от самого севера страны до окрестностей Лимы. Следующей по значению была группа воинственных чинча, занимавших земли от нынешнего департамента Ика до границ Чили. Практически эти два племенных объединения господствовали над всем перуанским побережьем. В горных районах обитали составлявшие конфедерацию племена колья, подчинившие своей власти весь район плоскогорья, а также население некоторых горных долин. Храбрые чанка занимали менее обширные пространства — часть долин Апуримака и Писко, а также провинции Андауайлас, Аякучо, Уанкавелика и прибрежные области Ики. Последними были инки — воинственный народ, быстро развивавшийся в экономическом и политическом отношении. Первоначально они занимали районы Куско и Апуримака».

В лице этих племенных объединений мы сталкиваемся с народами, социальная организация которых достигла достаточно высокого уровня, у них интенсивно развивалась городская жизнь. Города они возводили по планам. Ускорение процесса урбанизации вело к широкому распространению общественных работ. Неизбежным стало соперничество между племенами, приводившее к военным столкновениям. Роль городов как оборонительных объектов вследствие этого возрастала, поэтому возникала необходимость превращать их в неприступные крепости, заключать союзы и вступать в коалиции против общих врагов.

Все это требовало более высокого уровня политической организации общества, выдвижения руководителей, которых по праву можно было бы назвать государственными деятелями. Борьба между племенами велась за земли и власть. Она отражала развитие и укрепление позиций господствовавших классов — аристократии и жречества, из среды которых выдвигался владыка, верховный предводитель, «царь», а в итоге длительного процесса междоусобной борьбы — «император». Титулы эти взяты в кавычки, поскольку они условны и заимствованы из европейской истории. Местные их названия обозначались такими терминами, как курака или Инка, что соответствовало тлатоани или тлакатекутли в Теночтитлане или халач-винику в государствах майя.

Наиболее развитым из этих пяти племенных союзов, упоминавшихся Валькарселем, точнее говоря, наиболее известным на сегодняшний день, было «царство Чимý», занимавшее северную часть перуанского побережья. Его военная мощь и культурное влияние распространялись от Пиуры до Парамонги в долине Форталеса, и дальше на юг, вплоть до окрестностей Лимы. Столицей его был величественный город Чан-Чан, расположенный неподалеку от нынешнего Трухильо. Если судить по руинам этого города, его внушительные постройки — пирамиды, здания, улицы, водохранилища, высокие стены — раскинулись более чем на 20 кв. км. И по сей день высятся стены Чан-Чана с барельефами, украшенными простым геометрическим орнаментом или изображениями стилизованных фигур людей и животных.

Не исключено, что Чан-Чан был разделен на кварталы, в которых жили члены одного семейного клана или другие группы людей, отгороженные друг от друга высокими стенами. Поэтому большой город составляли как бы десять обособленных друг от друга кварталов. В каждом из них были собственные строения и угодья — улицы, сады, дома, водоемы, пирамиды и обязательно искусственно орошаемые земли. Облик Чан-Чана напоминает современный ему Теночтитлан с его 20 общинами-кальпулли, в каждой из которых располагался отдельный городской район, подобный кварталу Чан-Чана. Сходные с ним города находились во всех владениях чиму. Одним из них был Пакатнаму — сегодняшний Пакасмайо.

Изначально чиму занимали земли, на которых некогда жили мочика. Позднее они стали расселяться в северной и центральной частях побережья. Не исключено, что влияние их доходило до пограничных с Эквадором земель. В 1973 г. в местечке Матапало в департаменте Тумбес был открыт важный археологический центр. Из пяти его гробниц были извлечены человеческие останки, глиняные изделия красного цвета и различные украшения — бубенчики, щипчики, серьги и длинные медные пластины, которые, как считают специалисты, были звеньями браслетов. По мнению тех, кто открыл эти захоронения, они принадлежали культуре Чимý.

Некоторые историки полагают, что так называемое «царство Чиму» достигло своего наивысшего развития уже в период расцвета инкской империи и даже пережило ее, просуществовав вплоть до конца XVI в. Эта версия привносит новый элемент в осмысление истории высокоразвитых доколониальных культур Перу: благодаря ей оказалось возможным выделить традиции чиму в период испанского завоевания и в первые годы колониального господства. Она позволила хронистам XVI в. донести до нас предания о династии Найламп из Ламбаеке и о жизни в Пакасмайо. Те же хронисты писали о высоком уровне развития культуры и политической организации, аристократизме и деспотизме в городах-государствах чиму. От них мы знаем и то, что говорили они на языке, отличном от кечуа.

Археология также дает много материала для более близкого знакомства с общественной организацией племен чиму. Когда специалист сталкивается в Чан-Чане и других городах с четкими линиями, порядком, памятниками монументальной архитектуры, созданными, несомненно, в результате хорошо организованных общественных работ, строгим делением городов на кварталы, он приходит к выводу о наличии в этом обществе сильной централизованной власти, классового размежевания общества, четкого разделения труда и эффективной системы управления.

Наряду с этим данные археологии свидетельствуют, что творческий дух и эстетический вкус ремесленников чиму существенно уступали их предшественникам — мочика. Они создавали больше керамических изделий, но продукция их была однотипной, в ней не чувствовалось стремления к совершенству и изобретательности. Качество росписи предметов из глины снизилось, теперь уже не делали больше расписных сосудов со сценами, полными жизни, как у мочика. Характерным для гончаров чиму стал сосуд с двумя отверстиями, из которых одно издавало свист, когда в него входил воздух при выливании жидкости из другого отверстия. Есть данные о высоком качестве тканей чиму, как и их украшений, орудий труда и оружия из золота, серебра, меди и бронзы.

Чинча и их соседи по побережью

Государство, которое историки, опираясь на представления о его политической организации, называют «империей Чинча», археологи именуют «культурой Ика». Оно занимало территории в долинах Чинча, Писко, Ика и Наска. Таким образом, вместе с Чиму эти две культуры господствовали почти на всем перуанском и части чилийского побережья. Культура Чинча отличалась значительными чертами своеобразия. Ее керамика не была похожа ни на стиль Чиму, ни на стили Наска и Уари-Тиауанако, несмотря на определенное влияние, которое в свое время на нее оказали эти три культуры.

В этом районе не осталось руин крупных городов, однако встречаются небольшие археологические центры, значение которых тем более велико, что они хорошо сохранились. К их числу относятся, например, Ла-Сентинела и Тамбо-де-Мора в долине Чинча, а также Тамбо-Колорадо в долине Писко. Как и керамика, искусство ткачества культуры Ика отличается ярко выраженными характерными особенностями.

Мы знаем и о других жителях побережья, хотя их роль в развитии этих областей была менее значительной. Археологи упоминают о существовании двух так называемых империй в центральной части перуанского побережья, сведения о которых еще не получили широкой известности. Это Куисманку, располагавшаяся в долинах Чанкай, Лаурин и Римак, и Чукиманку, занимавшая долины Мала, Чилка и Каньете. В состав первой из этих «империй» входил прекрасный город Кахамаркилья, дома которого были сделаны из глины, смешанной с песком. Вместе с пирамидами они располагались на многочисленных улицах этого города. Среди пирамид особое место занимал храм Пачакамака — центр паломничества, сохранивший свое значение и в период испанского владычества.

Связаны ли с какой-нибудь из этих «империй» мумии, найденные Табио и Хименесом Борхой в 1956 г. между Лимой и Ла-Ороей в гробнице, названной Хименесом Борхой Пуручуку? Вопрос поставлен не случайно, поскольку эта область и эпоха, когда, по мнению археологов, существовал народ уанчо, которому и приписывают эти мумии, были местом и временем расцвета этих двух «империй». Как писал Табио, от них до нас дошли археологические комплексы с сохранившимися фундаментами домов и других построек из необожженного кирпича, обширные кладбища и развалины небольшого культового храма-пирамиды, сделанного из того же материала, что и остальные строения.

На одном из этих кладбищ Табио и Хименес Борха раскопали гробницу, из которой были извлечены три обернутые в пелены мумии. В работе «Доиспанские захоронения с мумиями индейцев в окрестностях Лимы» Табио описывает одну из них — прекрасный экземпляр искусства мумификации, достигавший 1,7 м в высоту, 0,7 м в самом широком месте и 0,5 м в толщину. О том, что он сам видел и чувствовал при извлечении этой мумии из гробницы, он писал так:

«Как хлопковые ткани, в которые она была обернута снаружи, так и веревки из растительных волокон, которыми она была обвязана столь тесно, что, примыкая друг к другу, они полностью ее покрывали, — все было в столь отличной сохранности, что просто не верилось. Казалось, что похороны произошли лишь несколько дней назад; на самом же деле возраст этого погребения составлял около шести столетий... После того как со всевозможными предосторожностями были сняты веревки из растительных волокон, а потом хлопковые пелены, в которые было обернуто содержимое мумии, обнаружилось, что там покоились останки не одного, а четырех человек: естественным образом мумифицированные тела двух взрослых — мужчины и женщины, вместе с которыми находились останки двух детей».

Хименес Борха считал, что мужчина должен был занимать высокое общественное положение, о чем можно судить по пышности погребальных предметов.

В их числе привлекает внимание своеобразная секира с длинной деревянной рукояткой и металлическим клинком, сделанным из сплава меди с другими металлами, известного под названием «чампи» (разновидность бронзы). Кроме того, там же находились прекрасные образцы ткацкого искусства, свойственные более поздним перуанским кулыурам.

Содержимое этого «семейного погребения» уже само по себе является этнографическим и культурным памятником жизни народа, мумифицировавшего своих умерших. Ткани, изделия из дерева и глины, обработка металлов — каждой мумии соответствовал свой сосуд, находившийся рядом с ней в погребении, — высокая техника мумифицирования и сложный, многогранный мир представлений о загробной жизни, о чем свидетельствуют соответствующие погребальные обряды, как и само совместное захоронение этой предполагаемой семьи, — все это вызывает ряд вопросов. Была ли это действительно семья? Если же нет, то кем приходились женщина и двое маленьких детей умершему представителю знати? Может быть, они тоже были своего рода приношениями? Если же эти четыре человека и в самом деле были родителями и детьми, почему их похоронили вместе? Все они умерли одновременно от несчастного случая? Или жена и дети добровольно хотели сопровождать главу семьи после смерти, как делали это при его жизни? На эти и другие печальные вопросы, возникающие при размышлениях о данном захоронении, ответа на сегодняшний день нет.

«Империя Чинча», как и «империи» Куисманку и Чукиманку, к XV в. перешла под власть инков, которые обрушили на них свою военную мощь после подчинения колья, населявших равнину, и чанка, обитавших в горах. Теперь настало время немного рассказать и о них.

Атун-Колья: строители Чульп

С чанка мы уже познакомились. Они были создателями одной из наиболее известных культур, сложившихся на перуанской территории в ходе распространения культурного и политического влияния Тиауанако. Местом их расселения были обширные территории четырех современных провинций страны — Ики, Аякучо, Уанкавелики и Апуримака. Из работ Лумбрераса мы знаем, что чанка, по всей видимости, завоевали и разрушили Уари — «бирюзовую столицу» «имперской» метрополии. Накануне возникновения Тауантинсуйю, незадолго до того, как попасть в зависимость от инков, чанка заключили союз со своими южными соседями, занимавшими прибрежные земли, — чинча, о которых тоже упоминалось выше. Этот союз соперничал с «царством Колья». Вместе они господствовали над значительной частью прибрежных и горных территорий, ранее входивших в состав Тиауанако. Особенно важно, что на них не распространялось «имперское» господство Уари.

Если судить по сведениям хронистов XVI в., «царство Колья» было связующим звеном всех племен аймара. Оно простиралось от Кочабамбы и Ла-Паса в Боливии до Пуно и Арекипы в Перу. В состав их владений входил и Куско — исходное ядро зарождавшегося в то время государства инков. Таким образом, на протяжении длительного периода своего начального развития инки населяли одну из провинций «царства Колья». Этот период продолжался вплоть до 1438 г., когда власть над этими землями стала переходить к инкам. Как это произошло, мы уже видели.

Надо сказать, что единство аймара в рамках «царства Колья» не было прочным, оно скорее напоминало отношения в обществах майя и чибча. Составлявшие его города-государства в той или иной степени были зависимы от главного центра. В данном случае таким центром был город Атун-Колья, расположенный неподалеку от Пуно. Там жил правитель, главенствовавший над всеми остальными, — caпaнa. Против него с оружием в руках выступил один из кари — местных властителей. Такая ситуация напоминала борьбу между королем и феодальными сеньорами в Европе, происходившую именно в этот период. То же самое писал Ибарра Грассо о борьбе саке против сипы у чибча:

«История чибча в Колумбии дает нам такой же пример: возвысившийся местный властитель выступает против верховного правителя, стремясь овладеть троном».

Как сапана, так и кари надеялись на помощь Виракочи, который был в то время Инкой Куско и, возможно, вассалом или данником Атун-Колья. Восстание кари оказалось успешным, и он провозгласил себя сапаной. Сохранились сведения о том, что он разграничил свои владения с землями, лежащими вокруг Куско. В этой связи Ибарра Грассо задает вполне уместный вопрос:

«Было ли это союзом? Он просил у Виракочи о помощи просто как сосед или же как подданный?»

Этот намеренно подчеркнутый вопрос важен потому, что ответ на него дает ключ к пониманию причин вспыхнувшей сразу же после переворота у аймара войны между «царством Колья» и союзом чинча и чанка, которые напали на Куско. История инков также отражает эту борьбу и выводит из нее самое важное событие в их развитии того периода: свержение Виракочи и возвышение Пачакутека — великого государственного деятеля и создателя империи. Первый из них не обладал достаточной храбростью и мужеством перед лицом вторжения чанка и сдался им.

Пачакутек был его вторым сыном и потому не обладал правом наследования. Он восстал против предательства отца по отношению к своему народу и возглавил борьбу за освобождение Куско. Одержав в ней победу благодаря поддержке сапаны колья, которым был в то время Чучи Капак, он вышел из этой войны еще более сильным. Объединившись после победы со своими бывшими врагами — чанка, он вместе с ними выступил против вчерашнего союзника — Чучи Капака, разбил его и занял Атун-Колья, а самого Чучи Капака взял в плен, отправил в Куско и обезглавил. Все властители аймара, входившие ранее в состав «царства Колья», принесли присягу на верность новому правителю — Инке Пачакутеку.

Шел 1438 год — год основания Тауантинсуйю. До вторжения испанцев оставалось еще около ста лет.

За Пачакутеком следовал его сын и преемник Тупак Юпанки, покоривший территорию современной Боливии. Он властвовал и над другими андскими землями: Чукисакой, Тарихой, Оруро и Потоси, а также далее к югу, вплоть до Чили и северо-запада Аргентины. От эпохи этих завоеваний и последующего периода инкского господства здесь остались храмы, точнее говоря, их величественные руины, стоящие, как правило, особняком, без всяких поселений поблизости. Кроме того, инки возводили пукарá, возможно игравшие роль крепостей.

К этому же типу памятников монументальной архитектуры принадлежит храмы Солнца и Луны на островах озера Титикака, имеющих те же названия, и большая стена из отшлифованного камня, единственная в Боливии инкская постройка, расположенная там же, на острове Интха. Достаточно известен храм Инкальякта, несколько меньше знают храм Сипесипе и два религиозных центра в Миске, застроенных небольшими круглыми сооружениями. В том районе есть и другие археологические памятники инкского происхождения.

Замечательными свидетельствами культовой архитектуры инков являются постройки, расположенные в Чукисаке и Потоси. Среди них, по мнению Ибарры Грассо, выделяется великолепное строение на вершине Уронкота. Своим трапециевидным основанием оно напоминает здание Лунауана на перуанском побережье. На той же вершине расположен и другой храм, от которого еще несколько десятилетий назад сохранялись два больших зала. Один из них достигал 20 м в длину и имел несколько трапециевидных входов. Мы не уверены в том, что они существуют до сих пор, потому что еще Ибарра Грассо с глубоким возмущением писал, что во многих местах стены были разрушены динамитом искателей сокровищ.

Начало культуры Колья, как называл ее Ибарра Грассо, но его мнению, должно было относиться к периоду до 1200 г. Она была первой из тех, которые попали под инкское господство в середине XV в. Эти даты, установленные Кабельо Бальбоа, указывают на то, что существование «царства Колья» охватывало время от падения влияния Тиауанако до возвышения Тауантинсуйю.

То немногое, что нам сегодня известно о керамике «царства Колья», явственно отражает переход от одной великой перуанской культуры к другой. С одной стороны, в ней сохранились некоторые формы глиняных изделий, распространенных в Тиауанако, такие, например, как глубокие блюда — пуку. С другой стороны, появились сосуды, по форме напоминающие арибаллы — знаменитые амфоры, типичные для инкской керамики. Дерево выполняло те же функции, что и керамика: уже у колья появились знаменитые кубки керо — типично инкские деревянные сосуды, изготавливавшиеся также из глины.

Глиняные предметы, найденные в Куско в 1944 г. и датированные периодом с 1200 по 1438 г., получили название килька, поскольку имели сходство с современными им изделиями колья. Эти находки дали основания для утверждения об изначальной зависимости Куско от Атун-Колья. Как писал один из исследователей, «экспансионистская культура, несомненно, полностью господствовала над районом Куско. Возникшее на ее основе «царство Колья» еще более усилило там свою власть, положив начало новой зависимой культуре — Килька. Впоследствии на ее основе сложилось инкское искусство керамики». Именно от такого рода утверждений берет начало широко распространенное смешение культуры Колья с культурой Тиауанако периода «экспансии».

В захоронениях колья были найдены броши-тупу из меди и бронзы. Эти захоронения можно сравнить с подлинными мавзолеями. Они представляют собой погребальные башни, называемые чульпами и являющиеся наиболее характерными признаками культуры Колья. Не случайно Беннет назвал культуру боливийско-перуанского плоскогорья, существовавшую в период от Тиауанако до инков, «эпохой чульп». Однако Ибарра Грассо не без оснований возражает против такого названия. В качестве довода он ссылается на тот факт, что само слово «чульпа» связано с тем старым, что уже безвозвратно ушло в прошлое.

«Это слово на языке кечуа-аймара, — пишет он, — означает все без исключения древние останки, а также применяется по отношению к людям, жившим в давно прошедшие эпохи».

Оно относилось и к тем, кто жил во времена Тиауанако, и к инкам, и даже к первым испанцам, ступившим на эти земли.

Если же переводить этот термин в том узком смысле, в каком он трактуется археологами, а именно как «мавзолей», тогда его значение становится понятным из описания одной из чульп, наиболее полно и ярко данного тем же Ибаррой Грассо:

«Она находится примерно на полпути между кузницами Мачакамарки и поселением Сорасора. По форме и внутреннему виду она полностью соответствует храму майя. Длина ее составляет более шести метров, ширина — пять, а высота доходит до трех с половиной метров. Чульпа стоит на 40-сантиметровом каменном цоколе. Внутри ее находится помещение четырех метров в длину с пятью нишами в стенах, достигающими в глубину от 80 см до метра. Потолок сделан в форме ложного свода, покрытого несколькими горизонтально уложенными большими каменными плитами длиной два метра и шириной 60 см. Ее сходство с внутренним видом храмов майя необычайно велико».

Умершие погребались не только в толстых стенах чульп, но и в земле, на глубине от метра и более. Внутри помещения были украшены рисунками, о чем можно судить по следам, сохранившимся до наших дней. Это действительно были подлинные мавзолеи — из камня или необожженного кирпича, круглые или квадратные, в несколько этажей и с несколькими помещениями, где вместе с мумиями умерших хранились вазы, амфоры и блюда с приношениями пищи.

Такими они предстали взгляду хрониста XVIII в. Грегорио Гарсии. В трактате «Происхождение индейцев Нового Света и Западных Индий» он писал:

«По всем горным районам Перу разбросаны руины поселений со множеством гробниц, вид которых напоминает небольшие башенки. И по сей день они полны черепов и скелетов тех язычников, которые с необычайным рвением предавались бессмысленному занятию — строительству этих гробниц, где ныне покоятся их бренные останки. Я видел их собственными глазами, как и все, кто побывал в районе тех развалин».

Естественно, что чульпы не избежали грабежа со стороны «осквернителей могил» (антигуеро). Он не носил религиозного характера фанатичной борьбы с языческими верованиями, которая выражалась в надругательстве над гробницами и умершими. Этот грабеж состоял в безответственном, варварском разрушении чульп, в преступлении против науки и культурного достояния всего человечества, и в первую очередь против народов, являющихся наследниками тех, кто благодаря творческой силе своего гения, настойчивости и усердию создавал эти памятники. В работе «Доисторическая Боливия» Ибарра Грассо так описывал последствия этих варварских разрушений:

«К несчастью, эта чульпа, как и все другие, которые мы видели, была разграблена, и от ее содержимого не осталось ничего, кроме нескольких разрозненных костей, осколков керамических сосудов и веревок, которыми обвязывали погребальные приношения».

К его голосу, как и к другим аналогичным заявлениям, не прислушались, и бессмысленные разрушения исторических памятников продолжались. Даже в 1973 г. встречались сообщения о постине возмутительных действиях осквернителей древних могил. Например, в заметке о происшествии в Уанкайо в Перу, опубликованной в газете «Ла-Пренса», издающейся в Лиме, говорилось:

«Руины Пуэбло-Вьехо в асьенде Качикачи... вновь подверглись разрушению со стороны искателей сокровищ, и ни одна организация не пресекла эту варварскую акцию... Протяженность этих руин составляет около километра, а в ширину они раскинулись примерно на 500 метров. Там находится много каменных чульп, в числе которых есть и трехэтажные. Это позволяет сделать вывод, что Пуэбло-Вьехо был городом-некрополем. Кроме того, там находятся развалины нескольких жилищ той эпохи».

Уанкайо — это столица департамента Хунин, расположенного в сердце перуанских Анд. Если судить по разграбленным и даже разрушенным в 1973 г. чульпам, можно считать, что влияние культуры Колья доходило до тех мест.

Прыжок через бездну: пять тысяч лет молчания

Буквально с каждым днем археологи открывают новые памятники материальной культуры, благодаря которым мы можем составить представление о том длительном пути, который прошли в своем развитии народы северной и центральной частей Чили, а также северо-запада Аргентины. Ранее мы говорили о населявших эти территории в 5-м или 6-м тыс. до н. э. охотниках и рыболовах. Ко времени инкского вторжения и завоевания те, кто жил на этих землях, знали земледелие, гончарное ремесло, умели добывать и обрабатывать металлы. Однако данные о хронологии развития этих народов крайне скудны: слишком мало дат еще определено с помощью радиокарбонного и других современных методов исследования.

Не много мы знаем и о жизни обитателей этих территорий в тот длительный период, на протяжении которого их собратья в других районах континента неустанно и последовательно восходили по ступеням общественного развития: поначалу неопытные землепашцы, «прото-хлопкоробы» и «начинающие» гончары, они постепенно готовили себя к великим переменам, которые произошли к 3-му тыс. до и. э. Однако те, кто населял северную и центральную части Чили и северо-западные области Аргентины, сразу предстают перед нами как достаточно опытные земледельцы, гончары, кузнецы, ткачи, каменотесы, резчики по дереву, ювелиры, скульпторы и мастера мумифицирования.

На их землях уже выросли и достигли расцвета многочисленные поселения, были развиты такие магические культовые ритуалы, как курение трубки и погребение детей в специальных урнах, а также традиция наскальной живописи, отражавшая сложную систему религиозных верований. Эти достижения в одинаковой степени относятся как к северу и центру Чили, так и к северо-западу Аргентины.

Тем не менее до настоящего времени для латиноамериканистов, занимающихся исследованием этих районов, в их истории существует почти полный пробел протяженностью в 5 тыс. лет. Нет сомнений в том, что современная латиноамериканская археология, ведущая активные исследования в этом направлении, раньше или позже прольет свет на события, происходившие в течение этих тысячелетий. Но пока время это еще не настало.

В работе «Индейская Аргентина накануне конкисты» А. Рекс Гонса-лес и X. А. Перес писали:

«Мы не знаем, сами ли древние охотники и примитивные собиратели прошли путь до обработки земли, или же зачатки сельского хозяйства, вызвавшие в их обществе важнейшие культурные и экономические сдвиги, были следствием влияния с севера... В Аргентине самые древние агрогончарные культуры, то есть такие, представители которых владели техникой производства глиняных изделий, а экономическая жизнь их основывалась на выращивании продовольственных культур, появляются уже целиком сформировавшимися».

Об этом же в книге «Марксистская интерпретация перуанского периода истории Чили» писал историк Л. Витале. В частности, он отмечал:

«Около 1000 г. до н. э. в Чили произошел чрезвычайно важный качественный скачок в развитии первобытного общества, определивший переход от собирательства и охоты к агрогончарному периоду и периоду металлообработки. Форму, в которой осуществлялся этот переход, установить сейчас невозможно. Думается, однако, что наиболее вероятным было вытеснение из этих районов собирателей, рыболовов и охотников другими племенами, которые уже умели обрабатывать землю, глину и металлы».

Особенно важно подчеркнуть, что в настоящее время точно установлено: «техническая революция» так или иначе произошла на юге андского региона задолго до инкского вторжения. Таким образом, не это событие привнесло туда прогрессивные черты «технической революции», как считалось ранее. Наоборот, не исключено, что инкское завоевание привело к застою в развитии местных культур, вызванному стремлением их представителей сохранить свою самобытность вопреки насильственному навязыванию им более высоких форм социально-политической организации.

Путь развития этих народов, прерванный в середине XV в. инкским нашествием, во многом походил на процессы, развивавшиеся в обществах их более северных соседей, но проходил он с запозданием по отношению к тем событиям, которые были характерны для первой половины нашего тысячелетия, в период экспансии Тиауанако или Уари, а позднее — «царства Кито» и «царства Колья». Как мы помним, воздействию этой экспансии на ее последнем этапе подверглись племена чиму, чинча, чанка и сами инки.

На сегодняшний день известно, что в последние века прошлого тысячелетия — первой половине нашего тысячелетия на территории Чили и Аргентины существовало несколько агрогончарных культур. Наиболее древними из открытых стоянок эпохи «технической революции» в Южных Андах являются такие, как Фальдас-дель-Морро в Арике (Чили) и Тафи в Тукумане (Аргентина).

О тех, кто жил на первой из них, археолог Г. Мостни в работе «Доисторическая Чили» писала так:

«Эти люди постепенно отходили от охоты, рыболовства и собирательства, все большее внимание уделяя обработке земли, глины, изготовлению керамики и другой деятельности, соответствовавшей данному уровню развития. Они уже строили поселения, в которых жили большую часть года».

О второй стоянке повествуют Рекс Гонсалес и Перес:

«До сих пор наиболее древней из известных в Аргентине агрогончарных культур является культура Тафи, открытая в одноименной долине, расположенной на западе провинции Тукуман... Культура Тафи, видимо, развивалась на протяжении достаточно длительного периода времени... Данные, полученные на основе радио-карбонного метода, дают основания для вывода, что эта культура уже достигла сравнительно высокого уровня развития в начале христианской эры, причем зародилась она в этой области несколькими столетиями раньше».

Рекс Гонсалес и Перес считают, что носителями культуры Тафи были выходцы с Боливийского плоскогорья.

К Тафи может быть применено мнение Мостни о Фальдас-дель-Морро. Эта исследовательница относила начало развития агрогончарного периода культуры Фальдас-дель-Морро к середине 1-го тыс. до н. э., а конец — к середине 1-го тыс. н. э., что приблизительно соответствовало IV фазе развития Тиауанако, названной классической, поскольку влияние ее явственно прослеживалось и в последующие эпохи. Мнение Мостни в целом совпадает с точкой зрения Рекса Гонсалеса и Переса. В соответствии с ней «ранняя стадия» развития культур северо-запада Аргентины началась где-то в последние века 1-го тыс. до н. э., а закончилась к 650 г. и. э.

Наиболее выдающимися достижениями этого периода в рассматриваемом регионе, несомненно, являлись керамика и каменная скульптура блестящей культуры Кондоруаси, создатели которой занимали территории нынешних провинций Катамарка и Ла-Риоха. Совершенство техники изготовления сосудов, а также антропоморфных и зооморфных статуй, как и изваяний фантастических существ, позволило Рексу Гонсалесу и Пересу прийти к следующему выводу:

«Нетрадиционные пластические средства налагают на творения народа Кондоруаси отпечаток своеобразия, который выделяет их из прочих форм художественного выражения представителей доколумбовых культур Аргентины. Это ставит их в исключительное положение по отношению ко всем другим культурам района Южных Анд».

Культуры диагито-кальчаков, омагуаков и атакама

Как мы уже убедились, данные археологии свидетельствуют о том, что по крайней мере за восемь столетий до прихода инков на север Чили и северо-запад Аргентины в этих районах уже полным ходом шел нелегкий процесс перехода к высокоразвитым культурам. Действительно, в последней трети прошлого тысячелетия был достигнут достаточно высокий уровень развития. Археологи дают возникшим культурам названия, классифицируют и определяют хронологические рамки их существования по тем стоянкам, где были найдены наиболее ярко выраженные и характерные следы этих культур, применяя при этом все более современные методы исследований.

Однако терминология археологов понятна лишь специалистам. Например, такие названия, как Альфарсито, Агуада, Белен I и Белен II, Уальфин в Аргентине или Конанокса, Пичало IV и Покома в Чили, нам — дилетантам — кажутся окутанными таинственностью и по существу ничего не говорят. Более близко и понятно звучат термины, употребляемые этнографами, по старинке пользующимися привычными названиями — диагиты, кальчаки, умауака, пуна и атакама. Последуем же за этнографами. Несмотря на то что этот путь ведет нас через долины, ущелья и горные вершины, высота которых иногда достигает 6 тыс. м, думается все же, что для нас он будет более доступным.

Один из наиболее авторитетных исследователей диагитов, Миранда, в работе «Описание родового устройства диагитов: данные археологии и палеографии» отмечал, что границы «провинции диагитов», очерченные еще испанскими хронистами, в большинстве случаев даны верно. Некоторые незначительные погрешности, допущенные ими, позднее были исправлены современными исследователями. На юго-западе границы их земель доходили до Сальты в провинции Катамарка, долин западной части Тукумана, северной и центральной частей Ла-Риохи, горных районов Сан-Хуана и области Сантьяго, прилежащей к Катамарке.

Диагитов и кальчаков иногда считают одним народом или одной культурной общностью, разделенной на несколько этнических групп. Их основными археологическими центрами, известными в настоящее время, являются Санагаста в Ла-Риохе, Белен в Катамарке и Санта-Марта, также расположенная в Катамарке, но продолжающаяся на территории Тукумана. В чилийских долинах Атакама и Кокимбо — от горных отрогов до океанского побережья — располагалисьземли культуры, которую Р. Латчман называл «чилийские диагиты». Эти культуры существовали во второй половине прошлого — первой половине нашего тысячелетия, вплоть до непродолжительного периода инкского господства.

В работе «Индейская Аргентина» Ибарра Грассо писал, что кроме «чилийских диагитов» на этих же территориях жили многочисленные племена, достигшие к тому времени достаточно высокого уровня развития по сравнению с большинством древних жителей Аргентины, но уступавшие диагитам. Между этими племенами или народами прослеживаются черты сходства, в частности их представители говорили на разных диалектах одного языка — какана, позднее полностью исчезнувшего.

Культурное превосходство диагитов по отношению к этим племенам можно объяснить тем, что они были либо непосредственными наследниками более развитого древнего народа, либо пришельцами, принесшими с собой в эти области достижения своих предков, так же как астеки в Анауаке или инки в Тауантинсуйю. От уже упоминавшейся культуры Кондоруаси диагиты, видимо, унаследовали плоды культурного развития, полученные в результате по меньшей мере тысячелетней эволюции.

Примерами этого культурного наследия могут служить: поливные террасы; мельницы-конанас; одомашненная лама; выращивание маиса, чаньяра — дерева, плоды которого напоминают бобы, и рожкового дерева; искусственное орошение земель и строительство плотин-альпатакана; базальтовые инструменты, орудия из кости, добыча и обработка бронзы и золота; захоронения в специальных урнах детей, что рассматривается специалистами как ритуальные жертвоприношения, и, кроме того, керамика и статуи, получившие столь высокую оценку Рекса Гонсалеса и Переса.

Более того, как писала Мостни, «чилийские диагиты» восприняли также наследство первого земледельческого народа, заселявшего этот район и известного сегодня по названию археологической культуры Эль-Молье. В это наследство входили черная лощеная керамика, каменные курительные трубки, добыча и обработка меди, золота и серебра, украшения из перламутра, великолепные погребальные сооружения и т. п.

Племена диагитов на северо-западе Аргентины занимались главным образом сельским хозяйством. Они выращивали маис, американскую фасоль, тыкву, хину, картофель и другие культуры. Их поливные террасы и оросительные системы использовались испанцами. Они умели приручать лам и собак, а также выращивали морских свинок. Кроме того, они занимались охотой и собирательством лесных растений, умели перегонять чичу, которую пили на празднике урожая. Они возводили жилища из камня, но нередко использовали для этого и глину. До нашего времени от них дошли руины более или менее крупных поселений.

Мужчины и женщины диагитов ходили обутые и одетые, расчесывали волосы, пользовались украшениями и раскрашивали себе тела с особой изысканностью. В числе их украшений были, например, полудрагоценные камни, головные уборы из разноцветных птичьих перьев, обручи из золота, меди или бронзы, которые также носили на голове, браслеты-тупу, охватывавшие запястья, а также серьги и пекторали из тех же металлов. Да, диагиты были людьми, привыкшими к роскоши. Настолько, что представителей их знати носили на носилках, почти как в Древнем Риме. Лам они использовали для переноски грузов. На войне, как и на охоте, они пользовались луком и стрелами с каменными наконечниками, дубинками, копьями и дротиками.

Любовь диагитов к музыке выражалась, в частности, в том, что у них были военные оркестры, в которые входили музыканты, игравшие на рожках, бубнах и других музыкальных инструментах. Одежду для живых и пелены для мумифицированных покойников они изготовляли в специальных мастерских из шерсти лам и хлопка. Хотя они были великолепными гончарами и хоронили умерших в специальных урнах, их глиняная посуда была довольно грубой. Занимались они также плетением корзин и обработкой металлов, что нашло отражение в созданных ими украшениях. До нас дошли сведения о том, что у них были идолы, на языке какан называвшиеся кайлье, и специально отведенные для культовых церемоний места — супки.

От южной части аргентинской провинции Жужуй до границы с Боливией протянулось историческое ущелье Умауака, название которого созвучно с именем храбрых омагуаков. В союзе с другими индейскими племенами они под руководством героического гуаки Вильтипоко оказывали упорное сопротивление испанцам. Вильтипоко по праву можно считать предтечей курак Хуана Кальчаки и Агустина Калумина, возглавивших «великое восстание» диагитов в XVII в.

Как и диагито-кальчаки, омагуаки были опытными земледельцами. Об этом свидетельствуют их поливные террасы и системы искусственного орошения, сохранившиеся до наших дней, например, в Эль-Альфарсито в провинции Тукуман. В строительстве каменных жилищ они не уступали своим современникам и соседям, жившим на северо-западе Аргентины. Кроме того, они искусно плели корзины, были умелыми гончарами и ткачами, знали обработку металлов.

Их музыкальные инструменты и оружие напоминали те, что были у диагитов. Как и их соседи, они погребали умерших вместе с богатыми приношениями в позе на корточках , а детей — в специальных урнах. Сохранившиеся в гробницах черепа, как и у многих других народов доколумбовой Америки, были искусственно деформированы. В числе прочих предметов, найденных в погребениях, есть и головы-трофеи. Их изображения нередко встречаются на росписи керамики, изделиях из камня, металла, кости и дерева.

Во многих этнографических аспектах омагуаки походили на атакама или атакаменьо. Если вспомнить тех древних жителей Чили эпохи палеолита, останки которых хранятся в Музее Ле-Паихе, и сравнить их с останками атакаменьо, напрашивается вывод об их несомненном физическом сходстве. Однако атакама занимали гораздо более обширные территории, чем их далекие предшественники из Сан-Педро-де-Атакама и оазиса Калама в Чили. Они обитали в перуанском департаменте Пуно и на северо-западе Катамарки в Аргентине, а также на прилегающих к ним землях Боливии и в Такие в Перу.

Купцы атакама доходили до побережья Тихого океана. Основным продуктом их обмена была соль, которую они перевозили на ламах вместе с другими товарами, укреплявшимися на спинах вьючных животных при помощи небольших деревянных подпорок, которые нередко находят в местах археологических раскопок.

Закутавшись в пончо, спасавшие их от холода и ветра, атакама пересекали недоступные горные вершины. Под пончо они надевали унку — короткую тунику, распространенную в Андах, из великолепной шерсти викуний, которую подпоясывали чумпи — длинным широким поясом. Голову они покрывали шапками, а на ногах носили чулки и обувались в сандалии — охоты, сделанные из кожи и плетеных веревок. Самих себя атакаменьо называли ликан-антаи. Говорили они на языке кунса. На южном побережье Перу, куда, наверное, доходили их купеческие караваны, осталось много топонимических названий, восходящих к этому языку. Это все, что от них осталось. Пережив период инкского господства, язык кунса исчез вместе с этим удивительным народом под ударами испанских конкистадоров.

Чилийский социолог К. Келлер воздавал должное поразительным способностям атакаменьо в области техники обработки земли. В предисловии ко второму изданию работы Табио Медины «Аборигены Чили» он писал:

«Не исключено, что атакама одномашнили больше диких растений, чем какой-либо другой народ. Они возводили возделываемые гряды на обрывистых склонах ущелий, создавали на них поливные террасы и засыпали горные уступы плодородной землей, которую приносили из долин... Они изобрели оросительную систему, называемую «улитка», которая позволяла орошать максимальные площади возделываемых земель минимумом воды. Они применяли все известные тогда виды удобрений, включая гуано и селитру. И все это — более тысячи лет назад! Высоко в горах атакама разработали и успешно применяли специальную технику выращивания пригодных в пищу растений, которая позволяла собирать урожаи на высоте до 3800 м над уровнем моря на скудных землях, едва покрытых растительностью... В Альтиплано и Пуна они сохраняли обширные пастбища для разведения лам, гуанако, оленей и других животных».

Около 40 лет спустя после того, как Пачакутек обезглавил Кучи Капака — сапану Атун-Колья и подчинил своей власти племена аймара в Боливии, его сын Инка Тупак Юпанки вторгся в пределы Чили. Дела его шли более или менее успешно, пока он не дошел до реки Мауле. Переправиться через нее он не смог. На противоположном берегу Тупак Юпанки столкнулся с таким ожесточенным сопротивлением, с которым впоследствии не смогли справиться даже испанцы.

Раньше некоторые чилийские и аргентинские историки отрицали факт инкской колонизации этих районов. Теперь не осталось сомнений в том, что она действительно имела место. Об этом свидетельствуют пукара — типичные для инков крепости; распространение кечуа как «всеобщего языка», на котором говорили в тех областях, куда пришли впоследствии испанцы; географические названия, мумии и многие другие доказательства инкского владычества. Тем не менее нельзя не отметить, что оно не было одинаковым на всех этих обширных землях и продолжалось сравнительно недолго — в общей сложности 60 или 70 лет. Установленное где-то в 1470—1480-х годах господство инков должно было завершиться ко времени братоубийственной войны между Уаскаром и Атауальпой, т.е. примерно тогда, когда в Тумбесе впервые на перуанскую землю ступила нога испанского конкистадора.

Как всегда бывало в таких случаях, оккупационные силы инков, посланные из Куско на юг, в большинстве своем состояли из митимаев, отряды которых представляли собой своего рода «колониальные войска». Однако вскоре они были отозваны обратно, чтобы сначала ослабить государство в ходе междоусобной войны, а потом попасть в зависимость к новым властителям — европейцам.