Сообщение об ошибке

Notice: Undefined variable: n в функции eval() (строка 11 в файле /home/indiansw/public_html/modules/php/php.module(80) : eval()'d code).

НАЧАЛО НАСТУПЛЕНИЯ

Берналь Диас дель Кастильо ::: Правдивая история завоевания Новой Испании

нагрудник и наспинник Впрочем, были и дела хорошие. Так, например, прибыло из Испании четыре корабля с 200 солдатами и 80 конями, изобильным запасом оружия, пороха и иных бесценных вещей. Прибыли на них, между прочим, казначей Его Величества Хулиан де Альдерете, житель Тордесильяса, а также монах из [Ордена] Святого Франсиско1 фрай Педро Мелгарехо де Урреа, уроженец Севильи, с весьма желанными для нашей отягченной совести индульгенциями2; уже месяца через три он мог вернуться в Испанию богатым человеком.

'Бригантина'-галера. Суда такого типа принимали участие при взятии Теночтитлане Итак, силы наши значительно увеличились. К этому же времени закончены были и наши бригантины, и ничто не мешало нам двинуться окончательно против Мешико. Все мы горели одним этим желанием. Но вот случилась задержка - вновь жители Чалько взывали о помощи, и Кортес решил положить конец нападениям мешиков.

фантазия художника - конкистадоры и статуи воинов-тольтеков Тщательно подобрана была армия из 300 солдат, 30 конных, 20 арбалетчиков, 15 аркебузников, множества тлашкальцев и друзей из Тескоко. Сам Кортес встал во главе, пригласив к участию и только что прибывших казначея Хулиана де Альдерете и монаха фрай Педро Мелгарехо; также вместе с ним пошли Педро де Альварадо, Андрес де Тапия и Кристобаль де Олид. Прослушав мессу, армия выступила утром в 5-й день3 месяца апреля 1521 года, и Кортес поклялся вернуться, лишь окончательно сломив врага. В Тескоко, для охраны главной квартиры и бригантин, остался Гонсало де Сандоваль с весьма внушительной силой.

На второй день мы прибыли в Чалько; окрестные касики толпой устремились к Кортесу, и вскоре новых 20 000 союзных индейцев примкнули к нам. Влекла их не только надежда на богатую добычу, но и жажда захватить пленных, которых они по-прежнему приносили в жертву и пожирали. Так тянулись за нами эти ватаги, точно стаи хищных птиц, следовавшие в Италии за войсками, чуя богатый корм на полях битвы.

Надеясь встретить врага, мы осторожно продвигались вперед. Местность была гористая, пересеченная; воды мало, а с высоких позиций неслись насмешки и издевательства. Кортес не вытерпел и крикнул: "Сеньоры, пощупайте-ка тех, наверху!" Мы бросились в атаку, впереди всех наши знаменосцы, а Кортес с конницей остался в долине, чтоб охранять наш тыл. Но... наше положение вскоре стало отчаянным: индейцы приготовили множество каменных глыб и теперь стали их сбрасывать на нас: вот настигнут был возле меня Мартинес де Валенсия и убит насмерть! Вот новый камень размозжил сразу двух! Мы еще продолжали карабкаться вверх, пока дальнейшие потери не заставили остановиться и искать прикрытия. Со мной вместе под уступ скалы схоронился знаменосец Коррал, израненный и изорванный; он с великим трудом уцепился за какой-то колючий куст; сам я тоже скорее висел, нежели стоял. Между тем, Педро Барба, капитан арбалетчиков, захотел с двумя солдатами пробраться под нашу скалу. "Оставьте, сеньор капитан, - крикнул я, - здесь нет совсем свободного места!" А он, как гран-сеньор, бросил в ответ: "Работайте лучше не языком, а руками и ногами!" Понятно, до нас он так и не дошел: один из его спутников был убит, другой, а также он сам, сильно зашиблены камнями.

Кортес не сразу мог убедиться в безвыходном положении. Когда же он, наконец, повел отступление, мы потеряли уже восьмерых и, почитай, все мы получили раны и ушибы. Впрочем, тогда мы дивились не величине, а незначительности наших потерь. Враги тоже не смели нападать на нас в открытом бою, а сидели на вершинах. Жажду мы испытывали страшную; изнемогали и наши кони; но кругом была лишь ржавая, болотистая вода. Попытались мы перейти на другую позицию, в полутора легуа, но и там была та же картина: враги на вершинах, постоянный обстрел и полная невозможность выбить неприятеля, хотя дважды еще мы пытались сделать это. Наконец, уже на следующий день наступила неожиданная развязка: неприятель стал давать нам какие-то сигналы. Сперва женщины и дети, а потом и воины к нам спустились для переговоров, и Кортес лишь потребовал, чтоб они уговорили замириться и другие отряды на окрестных вершинах. Некоторые же из нас, между прочим и я, поднялись вверх из любопытства, причем Кортес строго-настрого приказал нам никого не обижать.

Оказалось, что дорога вверх лишь одна-единственная, причем в наиболее опасной части ширина ее была не более отверстия хлебной печи. Ясно, что штурм наш был полнейшим безумием. На вершине же была большая площадь, на которой, лежа, сидя и стоя, толпилось множество народа. Все они почти умирали от жажды, ибо второй день не имели ни капли воды. Тут же лежало много ценных вещей, приготовленных в качестве дани для Мешико. Хотел было я кое-что навьючить на себя, да товарищи напомнили запрет Кортеса.

Отсутствие воды заставило нас вообще уйти из этих мест, и мы вернулись в Уаштепек, где остановились в том же чудесном саду, как Сандоваль. Нигде и никогда я не видал ничего подобного! Столь же очарованы были и все остальные; и сам Кортес, а также казначей Хулиан де Альдерете уверяли, что во всей Испании не найти такого сада. Окрестные касики изъявили покорность, отчасти даже примкнули к нам, и мы направились к городу Куаунауаку4. Подход к нему, особенно для конницы, был невозможен: оба моста, ведшие через ущелье, через которое протекала речка, были уничтожены. Но вот сообщили, что далеко вверх по речке есть место, где может перейти и конница; отряд тотчас был туда отправлен, а мы придумывали, как бы нам, пехоте, перебраться здесь. Наконец, способ был найден: перебраться по деревьям, которые росли по обеим сторонам ущелья и верхние ветви которых сближались. Трое из нас сорвались; меня самого охватило на миг головокружение; предприятие вообще было дерзко-опасное, но все же несколько десятков наших и значительное число тлашкальцев перебрались на ту сторону и неожи-данно ударили по врагу. Одновременно с другой стороны нагрянула конница, враг побежал, и мы на его плечах вошли в город. Жители разбежались в горы, но вскоре прибыли парламентеры с изъявлением покорности, все вернулись и тоже присоединились к нашему союзу.

Затем черед пришел Шочимилько. Этот большой город, находящийся лишь в двух с половиной легуа от Мешико, был почти целиком построен на воде. По дороге мы испытали страшную жажду, тем более что солнце пекло немилосердно. Привал мы сделали в сосновом лесу, и тут Кортес, убедившись в крайнем нашем изнеможении (один старый больной солдат даже умер!), а также в опасном ослаблении энергии наших тлашкальцев, послал 6 всадников отыскать колодец или вообще какое-либо жилье. Я и трое ловких индейцев незаметно последовали за всадниками, и когда те заметили нас, они сперва настаивали, чтоб мы вернулись, а затем объявили, что защиту нашу они на себя не берут и что мы сами должны промышлять о себе. Но тогда нам казалось, что глоток воды стоит смертельного риска!
На виду у Шочимилько мы наткнулись на несколько строений, и в одном из них была вода. Один из моих индейцев вынес мне воды в горшке, я напился, сейчас же наполнил горшок снова, и мы поспешили отнести его к Кортесу, тем более что местные индейцы стали сбегаться с оружием. Кортес и капитаны с великой радостью прильнули к воде, которую мы поднесли им тайком, ибо для жажды, как известно, закон не писан. Вскоре весь наш отряд дошел до вышеуказанных строений, но воды всем не хватило, и многие стали сосать кактусы, раня себе губы. Правда, найден был и колодец, но он был далек, а враги уже напирали большими массами. Так и остались бы мы до утра, если бы ночью не пошел дождь.

Наутро мы вплотную подошли к городу, где стояло уже большое войско врагов, защищенное рекой. Мост, конечно, был поврежден, и нам пришлось переправиться, где по горло в воде, где даже вплавь. Кортес же пошел в обход, но наткнулся на свежий отряд мешиков, человек в 10 000, который готов был соединиться с остальными нашими врагами. Кортес и всадники глубоко врубились, и наш полководец едва не погиб: лошадь его, обычно очень исправная, споткнулась и упала, мешики его облепили и уже стали крутить руки, когда на помощь подоспело несколько тлашкальцев и солдат Кристобаль де Олеа, уроженец Старой Кастилии, большой храбрец. Кортес оправился, вновь сел на коня, но получил значительную рану в голову; храбрецу Олеа пришлось еще хуже - он истекал кровью от трех глубоких копьевых ран. К счастью, пробились туда и мы, ибо по великому крику чувствовали, что происходит что-то крупное и неладное5.

Временно мы даже отступили, чтоб передохнуть и выяснить положение, заняв для этого один из больших храмовых дворов. Только что мы принялись осматривать раны Кортеса и других и обкладывать их теплыми масляными компрессами, как к нам во двор ворвался большой отряд мешиков. Правда, мы с ним расправились жестоко, и нас не скоро дерзали потревожить, но когда мы взобрались на вершину си [(пирамиды храма)], то увидели громадную флотилию из 2000 лодок, которая шла из Мешико в Шочимилько; два сильных отряда по 10 000 воинов, кроме того, шли в том же направлении по суше.

Казалось, конец нам! Но Наш Сеньор Бог избрал нас для большего и лучшего... Всюду мы расставили посты, ожидая нападения. Я сам с десятью товарищами должен был охранять часть пристани; ночь была темна, но по шуму весел мы легко определяли положение врага, и когда он пытался высадиться, мы дважды отбросили его с большим уроном. Сам Кортес с всадниками, делая обход, приблизился к нам; но как они ни старались бесшумно подойти, мы их окликнули, а так как они не отвечали сразу, мы направили против них несколько камней. Кортес был очень доволен нашей бдительностью и выправкой и только советовал не слишком полагаться на себя, а в случае нужды послать за помощью. Так встретили его мы, старые его товарищи; на следующем посту ему пришлось силой согнать караульных, но там были люди Нарваэса.

Арбалетчики наши накануне расстреляли все свои стрелы; Кортес велел их собрать, снабдить новыми наконечниками и свежим оперением; арбалетчики наши промаялись над этим всю ночь, причем капитан их, Педро Барба, не отставал от других. Не ложился и Кортес. Словом, ночь была беспокойная, хлопотливая.

Между тем главные силы врага высадились у внутреннего канала, вне нашей досягаемости, но лишь утром началась битва. Во многих местах успех был на нашей стороне, но когда мы от пленных узнали, что Куаутемок нагоняет еще и второй, столь же большой флот, мы, по приказу Кортеса, сомкнулись в колонну и вышли из города, бросив довольно много поклажи. Всю дорогу враги не переставали напирать, и так мы добрались до большого поселения Койоакана, которое было примерно в двух легуа от Шочимилько и находилось очень близко от Мешико.

Жители все бежали. Мы переночевали, а на следующее утро увидели себя окруженными с трех сторон. Конные атаки не помогали, и Кортес едва-едва не попал опять в плен; враги нас так теснили, что живьем захватили двух конюхов Кортеса. Тем не менее нам удалось пробиться к Тлакопану, и лишь долгое отсутствие Кортеса повергало нас в уныние. Но вот явился и он со своим отрядом; оказалось, раненые лошади не допускали быстрого продвижения. Мы горячо его приветствовали, но он был мрачен и угрюм. Лил крупный дождь, и мы часа два могли отдохнуть свободно. Когда ливень перестал, Кортес повел наших новичков, казначея Альдерете и монаха Мелгарехо, на вершину си [(пирамиды храма)] этого поселения, откуда было хорошо видно и город Мешико, и озеро, и множество городов окрест него. Мы, солдаты, полезли также наверх. Велико было удивление, даже страх наших новичков пред столь величественным зрелищем. "Воистину прибытие ваше в Новую Испанию и все деяния - великая милость Бога! Вы избранники! Откройте листы истории, и ни разу не найдешь столь же великих заслуг пред государем! Все это мы охотно и точно сообщим Его Величеству!" - так говорили они и со все новой жадностью упивались окружающим; а мы указывали им главный си Уицилопочтли, и Тлателолько, и дворцовый комплекс, где мы размещались, и остальные места города, дороги [на дамбах] и мосты, дамбу на Тлакопан, место того моста, стоившего нам стольких жизней в "Ночь печали". Затуманился и Кортес, и горькие вздохи вырывались у него при этих воспоминаниях. А мы с тех пор пели песню:
С вершины - в Тлакопане,
В кругу своих друзей,
Смотрел Кортес на дол,
Но вид его упрямо зол,
Печален взор очей.
Подпер он голову рукой,
Другой оперся на меч родной... - и так далее.

Горевал Кортес, а мы его старались развлечь, и один солдат, бакалавр Алонсо Перес, помню как сейчас, тонко и учтиво обратился к нему: "Несчастья неизбежны на войне! Не убивайтесь посему! Ведь никто про Вас не скажет, как про Нерона, что с высот Тарпейской скалы он спокойно созерцал пожар Рима и гибель людей!" - "Да,- ответил Кортес, - Бог свидетель, сколь часто я этот великий город призывал к миру! Угнетают же меня не только бывшие, но и будущие потери!"...

Хотели мы было на ура ударить по дороге [на дамбе], ведущей в Тлакопан, но мысль эта была отвергнута, и мы продолжали наше отступление, направившись в Аскапоцалько. Оно, как и все прочие городки, было оставлено жителями. Затем мы прибыли в большое поселение Тенаюку; я уже сообщал о нем в другом главе, и там в главном святилище было три большие змеи, которым жители поклонялись, как и своим идолам; и это поселение было пусто. Дождь вновь полил как из ведра, и мы еле тащились в своих промокших, отяжелевших одеждах. На ночь мы остановились в Куаутитлане. Всюду темнота, слякоть, холод, и со всех сторон несутся угрозы и завывания врага. Порядок ослабел; обходов не было, часовые дремали; и никто в этом не видел ничего дурного, ибо все уморились до смерти. Тем не менее, нас не тронули. А еще через день, не менее тяжкий, мы добрались до Акольмана, где нас встретили друзья, капитан Гонсало де Сандоваль со многими солдатами и множество вновь прибывших из Испании, а также и сеньор Тескоко, которого, как я уже говорил, звали после крещения дон Эрнан. Мы смогли, наконец, наесться вдоволь.

Велика была радость свидания, но недобрые вести шли из Тескоко. Оказывается, что большой друг губернатора Кубы Диего Веласкеса - Антонио де Вильяфанья и ряд людей Нарваэса, имена которых я не стану здесь шельмовать, устроили заговор с целью убить Кортеса, ежели он вообще вернется. Пользуясь случаем, что из Испании прибыл корабль, заговорщики хотели Кортесу, когда он сядет за стол со своими друзьями, передать якобы новополученное письмо и, когда он начнет его читать, наброситься на него и его сотрапезников и всех заколоть. Роли распределены были до точности: к кому перейдет командование, кто на что будет назначен, как будут распределены золото, кони, весь скарб. Но Наш Сеньор Бог не допустил злодейского дела, которое грозило не только всем нам смертью, но и полной потерей Новой Испании. А именно: один из посвященных в заговор солдат за два дня до рокового срока сообщил обо всем Кортесу, который немедленно пригласил наших капитанов, Педро де Альварадо, Франсиско де Луго, Кристобаля де Олида, Гонсало де Сандоваля, Андреса де Тапию, меня, а также всех, в которых он был вполне уверен, и изложил нам все дело. Мы схватили оружие и немедленно направились к стоянке Вильяфаньи, которого и схватили среди его друзей-заговорщиков, из которых многие все же успели бежать. Кортес лично нашел у Вильяфаньи список заговорщиков, прочитал его, убедился, что в нем много видных людей, и, не желая предать их имя позору, впоследствии уверял, что Вильяфанья проглотил список в момент ареста.

Суд собрался немедленно; Вильяфанья не отрицал своей вины, и многие вполне достоверные свидетели подтвердили ее; его осудили к повешению, и приговор был приведен в исполнение. Другие участники натерпелись немалого страха; но их пощадили, так как время было не таковское; сам Кортес старался их не обидеть словом или взглядом, но доверия, конечно, он уже не мог к ним питать. С этого же случая его всегда, днем и ночью, окружали 12 телохранителей, все люди надежные и верные6...

Между тем бригантины наши были не только вполне собраны, но и оснащены и снабжены всем необходимым. Закончен был также канал, по которому они должны были быть спущены в озеро. Тогда Кортес разослал гонцов по всем окрестным местечкам с приказом изготовить 8000 медных наконечников для стрел и вырезать из дерева столько же стрел, все по прилагаемому испанскому образцу; через неделю уже заказ был выполнен, и мы имели более 50 000 стрел, несомненно лучших, нежели испанские. Наши арбалетчики немедленно стали их оперять и целые дни проводили в стрельбе в цель. Столь же ревностно готовились как всадники, так и все остальные; Кортес потребовал у Тлашкалы еще 20 000 вспомогательных войск, а также известил остальных союзников, что они должны быть наготове, что те и пообещали с большой готовностью.

Состоялся смотр, причем оказалось, что у нас 84 всадника, 650 пехотинцев и 194 арбалетчика и аркебузника. Отсюда выделена была команда для бригантин: а именно по 12 арбалетчиков и аркебузников, столько же гребцов и по капитану, то есть всего около 300 человек, так как прибавлены были кое-где еще артиллеристы. Пороху, ядер и пуль было достаточно. Объявлен был следующий приказ на всю кампанию:
Никто да не дерзнет поносить священное имя Нашего Сеньора Иисуса Христа, Нашей Сеньоры - его благословенной матери, Святых Апостолов и других святых.
Никто да не обижает союзника, никто да не отнимет у него добычу.
Никто не смеет удаляться из главной квартиры без особого наряда.
Всякий должен на все время иметь вполне исправное оружие.
Всякая игра на оружие и коней строжайше карается.
Всем спать, не раздеваясь и не разуваясь, с оружием в руках, кроме больных и раненых, которым пойдет особое разрешение.
Подтверждены были и обычные полевые кары: за ослушание в строю - смерть, за сон на посту - смерть, за дезертирство - смерть, за позорное бегство - смерть и так далее.

Впрочем, на тяжелую работу гребцов не сразу удалось найти достаточно желающих. Тогда Кортес вспомнил тех, которые любили ловить рыбу, а посему, возможно, и на родине не так-то далеки были от воды и корабельного дела. Действительно, предположение оправдалось вполне, и наш флот получил неплохих гребцов: а они, эти гребцы, могли не пенять на свою участь, ибо на их долю, как выяснилось, пала и большая добыча и меньшая работа, нежели на нас, сражавшихся на дамбах.

И вот бригантины наши, числом 13, весело поплыли по озеру7. Согласно приказу Кортеса на каждой бригантине было поднято королевское знамя и знамя с названием, которое было дано каждой бригантине. И Кортесом были назначены на бригантины следующие капитаны: Гарсия Ольгин, Педро Барба, Хуан де Лимпиас Карвахаль "Глухой"; Хуан Харамильо, Херонимо Руис де ла Мота и его друг [Антонио де] Карвахаль, который теперь очень стар и живет на улице Святого Франсиско; и Портильо, который до этого жил в Кастилии, хороший солдат, у него была красивая жена; и Самора, который был маэстре [всех этих] судов, а потом жил в Оашаке; и Колменеро, который был моряком, хороший солдат; и Лема, и Гинес Нортес; и Брионес, уроженец Саламанки; и один капитан, имя которого не помню; и Мигель Диас де Ампиес. Дисциплина введена была строгая, и связь с сухопутными силами установлена была точная.

К этому же времени прибыли и вспомогательные войска Тлашкалы. Вел их Шикотенкатль "Молодой", тот самый, который с нами столь часто боролся, а затем и помышлял извести нас.

Чолула тоже выставила отряд, но небольшой, так как не хотела порвать ни с нами, ни с Мешико. Сам Кортес выехал навстречу, со всеми капитанами, и отряды подходили в добром порядке и прекрасном вооружении, восклицая: "Да здравствует император наш сеньор!", "Кастилия! Кастилия!", "Тлашкала! Тлашкала!"... Целых три часа длилось прохождение этого громадного войска.


Примечания:
1 Орден Сан Франсиско (Святого Франциска) (Orden San Francisca) - монашеский орден франсисканцев (францисканцев), основан в 1207-1209 гг., назван по имени своего основателя святого Франциска Ассизского (1182 г. - 1226 г.), религиозного деятеля (начал проповедовать в 1206 г.). Орден, наряду с другими монашескими орденами, принимал активное участие в колонизации Америки.

2 Индульгенция (от лат. indulgentia - милость, снисходительность) - у католиков - грамота об отпущении грехов, выдаваемая римско-католической церковью от имени папы римского за особую плату.

3 5 апреля 1521 г. по старому стилю, а по новому - 15 апреля 1521 г.

4 Куаунауак (Cuauhnahuac) - этот город захвачен конкистадорами в 1521 году, с 1530 г. - резиденция Эрнана Кортеса; ныне Куэрнавака (Cuernavaca) - административный центр штата Морелос в Мексике.

5 Доблестно сопротивлялись конкистадорам шочимильки, союзники мешиков. Фернандо де Альба Иштлильшочитль в своем труде "Реляции" рассказывает: "("Тринадцатая реляция о прибытии испанцев и начале Евангельского Закона, написанная доном Фернандо де Альбой Иштлильшочитлем") .. .69. - Шочимильки сели в свои лодки и сражались до ночи, во время которой они спрятали в надежном месте своих жен, стариков и все имущество. На следующий день они разрушили мост... и отважно сражались в поле, как подобает воинам, и привели наших [(испанцев и их союзников-индейцев)] в сильное замешательство, пленив даже на какое-то время Кортеса, который упал со своей лошади. И пришли затем испанцы, и аколуа, и все остальные и спасли его..." Кортес, как сообщает Антонио де Эррера-и-Тордесильяс, после своего чудесного спасения искал, расспрашивал всех о храбром тлашкальце, вырвавшем его из рук врагов; так и не найдя его, Кортес впоследствии утверждал, что спасением он обязан своему покровителю святому Петру.

6 Об этом заговоре Антонио де Солис-и-Рибаденейра в "Истории завоевания Мешико" рассказывает так: "(Книга V. глава XIX) ...Один из старших испанских солдат прийдя в квартиру Кортеса, заявил с неким смущением, показывающим важность причины его прихода, что ему необходимо переговорить с ним без свидетелей. Как только Кортес пустил его к себе, он объявил ему, что когда Кортес отсутствовал, некоторые солдаты сговорились убить его и его друзей. Сей заговор, по его словам, был организован простым солдатом, и по следствию оказалось, что был это Антонио де Вильяфанья. Первоначальный замысел которого был уйти, поскольку трудности сего предприятия [против Мешико] ему стали совсем непереносимы. Первое свое недовольство проявил он ропотом, а после оно дошло до опаснейших умыслов. Он и его сообщники хулили Кортеса за его упорство в этом предприятии и часто говорили, что не хотят потерять свою жизнь из-за его дерзости. Говорили они о плавании к острову Куба, как о деле, которое очень скоро в действительности совершить можно было. Они собирались, обсуждая это дело, и хотя не видели больших препятствий для того, чтобы покинуть лагерь и под видом полученного приказа от Кортеса идти в Тлашкалу, однако, при этом они приходили в замешательство и не знали, что делать, понимая, что им необходимо прибыть в Вера Крус, чтобы взять там себе судно. А если бы они пришли в Вера Крус без послания от Кортеса, то их бы, взяв под караул, в тюрьму посадили и весьма жестоко наказали. Эти препятствия их удерживали всегда от осуществления их замыслов, только от них они не отказывались и не знали лишь, как найти средство, чтобы намерение свое осуществить. Наконец Антонио де Вильяфанья, у которого в квартире это сборище бывало, предложил, что весьма легко можно добиться свершения их замысла, если убить Кортеса вместе со знатнейшими капитанами и советниками, и на его место выбрать другого предводителя, который имел бы меньшую охоту к предприятию против Мешико и легко бы склонился к их желанию. Под его предводительством могли бы они избежать звания дезертиров и явиться к Диего Веласкесу, который почел бы злодейство их за совершенную ему услугу, и представлением своим исходатайствовал у испанского двора, чтобы их злодеяния были бы признаны за оказанную службу королю. После этого предложения они все, обняв Вильяфанью, это одобрили. Тут же написали быстро заговор, который все находившиеся там подписали, таким образом собственноручно обязались следовать за ним в этом проклятом деле. Это дело столь тайно совершалось и было столь легко осуществимым, что число подписавшихся ежедневно увеличивалось, и не без причины опасались, что сей тайный яд настолько далеко разольется, что его едва удержать можно будет. Они все одобрили сделать пакет с письмами и о нем сказать, что прислан из Вера Круса с письмами из Испании. Его они хотели вручить Кортесу, когда он будет кушать со знатнейшими капитанами, и договорились войти туда все под таким видом, что желают услышать новости из Испании. И как только начнет Кортес читать первое письмо, то воспользовавшись тем, что внимание его будет отвлечено, они хотели заколоть его и других вместе с ним находящихся, а после собирались пробежать по всем улицам, объявляя о свободе, что на их взгляд будет достаточной причиной, чтобы всех солдат склонить на свою сторону. Сверх того хотели они перебить всех, на кого имели подозрение. Среди таких считались: Кристобаль де Олид, Гонсало де Сандоваль, Педро де Альварадо и его братья, Луис Марин, Педро де Ирсио, Берналь Диас дель Кастильо и другие солдаты, которым доверял Кортес. Они думали выбрать себе генерал-капитаном Франсиско Вердуто, которого во-первых склонить к тому надеялись, поскольку женат он был на сестре Диего Веласкеса, и следовательно, он лучше всех мог защищать их партию. Но зная благородный его нрав, и что он честь и справедливость высоко почитает, не смели они ему объявить заранее о своем замысле и надеялись, что примет он их предложение как единственное средство к своему спасению. Все это и рассказал тот солдат, прося даровать ему жизнь в награду за верность, ибо и он находился в числе подписавших. Кортес вознамерился сам быть при аресте Вильяфаньи, дабы обличить его преступление на первом же допросе. Ибо обычно часто от первого допроса очень много зависит, ясна ли истина или темна и сомнительна. Это же дело было такой важности, что требовало всяческой осторожности, да и нельзя было медлить, как это обычно бывает в судах. Поэтому тотчас пошел он с двумя эскривано и с несколькими капитанами, чтобы взять под караул Вильяфанью. Он застал бунтовщика с тремя или четырьмя сообщниками в его квартире и при первом его замешательстве арестовал его; после чего остальным бывшим при том дал знак, чтобы они отошли в сторону, под предлогом, что он тайно допросить его намерен. Полученным известием Кортес уличал его в преступлении, а заметя бумагу, спрятанную у Вильяфаньи за пазухой, вытащил ее оттуда, и при чтении узнал имена тех, чья неверность привела его в столь великое изумление, ибо такого от них он не ожидал. Однако, скрывая это от других, приказал, чтобы четверых, находившихся у Вильяфаньи, содержать в тюрьме отдельно от него. После, уходя оттуда, велел судебным чиновникам исследовать это дело как можно быстрее, не вмешивая в него других персон. Вильяфанья, уличенный подписями сообщников и думая, что на него донес кто-то из его друзей, тотчас признался в своем преступлении; затем, согласно военному времени, он был приговорен к смерти, и той же ночью казнь была совершена, предоставив ему перед этим несколько часов, чтобы приготовиться к смерти. На следующий день утром его увидели висящим у окна перед его квартирой, поэтому узнали его преступление и наказание. От этого виновные еще больше устрашились, а остальные еще больше гнушались этого преступления. Кортес большим числом тех, которые, замысел Вильяфаньи одобряя, подписались, был весьма опечален и огорчен. Но поскольку не мог он поступить строго по справедливости, ибо потерял бы тем столь многих испанских солдат, то для освобождения виновных от наказания и чтобы избежать ему самому упреков, что проявил весьма великую при том слабость, приказал объявить, что Вильяфанья список, в котором, по его мнению, написаны были имена виновных, на мелкие кусочки разорвав, проглотил. После созвал он капитанов и солдат, объявил им о мерзком замысле, направленном на него самого и на жизнь многих других там находившихся. Притом сказал он еще, что почитает за счастье, что не узнал о тех, кто в этой измене замешан. По предосторожности Вильяфаньей совершенной, чтобы утаить от него список виновных, он может сделать вывод, что число их специально было завышено, но желает их понять, и более всего друзей своих всячески просит, чтобы они постарались и разыскали, нет ли кого, им недовольного, из солдат или не считает ли кто, что в его поступках есть то, что ему следует поправить. Он желает, чтобы его солдаты всем были довольны, и он также склонен исправить свои собственные ошибки, как и готов употребить величайшую строгость, если заметит, что из-за этой поблажки в наказании кто-либо станет хуже исполнять свои обязанности. Вскоре после этого освободил он четверых солдат, которых застал у Вильяфаньи. Злоумышлявшие, как по этому, так и по не изменившемуся его отношению к ним, утвердились во мнении, что Кортес не узнал о них. Поэтому исполняли свои обязанности с большим рвением, считая, что во всем должны проявлять больше послушания, чем прежде, чтобы полностью исчезли догадки, какие могли бы быть о совершенном ими преступлении. Такая осторожность Кортеса, скрывшего имена виновных, была весьма полезна и безусловно необходима, чтобы не потерять ему столь многих испанцев, которые нужны ему были для предприятия [против Мешико]. Да, это было еще великодушием, поскольку мог он тайное свое огорчение столько скрывать, что не вызвал подозрения у виновных. Сей знак его разума конечно велик и отлично показывает его умение владеть чувствами. И поскольку он великое доверие к своим подчиненным стал считать за ошибку, которая ослабляет осторожность, то выбрал себе отряд телохранителей, состоящий из двенадцати солдат и одного капитана. Возможно также, что он использовал это обстоятельство и как случай, чтобы власти своей придать большую важность".

7 Как рассказывает Антонио де Эррера-и-Тордесильяс, бригантины, украшенные флагами Кастилии, были спущены на воду, вызвав у зрителей, испанцев и их союзников-индейцев, такой восторг, что крики восхищения и радости заглушили музыку и грохот артиллерийского салюта. Испанцы запели "TeDeum", вознося хвалу Богу; сам Кортес был растроган больше всех, ведь теперь у него была и на воде мощная сила.