Взаимосвязанность общественно-экономических и политических факторов с этническими процессами в инкском государстве

Совершенно очевидно, что производственные отноше­ния и общественно-политическая организация инкского общества оказывали определяющее влияние на темпы эт­нических процессов в Тауантинсуйю, на такие важней­шие факторы консолидации, какими являются террито­рия, язык, культурно-психологический склад населения, этническое самосознание.

Всем древнейшим деспотическим государствам была присуща политика захвата новых территорий. Во всей полноте эта политика осуществлялась и господствующи­ми слоями Тауантинсуйю. Согласно хроникам, все две­надцать Единственных Инков[117], стоящих во главе госу­дарства до прихода испанцев, вели войны с соседями, причем десять из них — завоевательные войны. Следует считать, что инкская «экспансия» в целом имела прогрес­сивный характер. Она несла с собой более высокий тип производственных отношений (либо более высокий уровень отношений того же типа) по сравнению с теми от­ношениями, которые существовали среди соседних пле­мен и народов. «Экспансия» инков, таким образом, вы­полняла роль катализатора общественного развития. Далее, при низком уровне боевой техники присоединение новых территорий, за редким исключением, не сопровож­далось серьезными потерями в живой силе и разруше­нием средств производства. Более того, ряд племен и даже государственных образований по тем или иным со­ображениям добровольно входили в состав инкского го­сударства. Это, на первый взгляд, парадоксальное явление объясняется различными конкретными причинами. Одна из них — применение инками тонкой дипломатии, основ­ной принцип которой состоял в том, чтобы предлагать соседям мирно подчиниться власти Сына Солнца (т. е. Единственного Инки) в обмен на сохранение при­вилегий местных вождей, правителей и аристократии, а также многих местных религиозных культов при усло­вии признания главенствующего инкского культа Солнца. Инки часто «прощали» и осыпали милостями даже тех вождей и правителей, которые подчинялись им лишь после продолжительного сопротивления.

Ряд племен (прежде всего родственных инкам) порой вступали в союзные с инками отношения для. отпора об­щему врагу. Понятно, что такой союз был первым актом подчинения племен власти инков. Некоторые вожди и пра­вители признавали власть «детей Солнца», сознавая не­равенство сил и безысходность своего положения. Так или иначе, но если верить Инке Гарсиласо, в состав инк­ской державы без кровопролития вошла большая часть «провинций» и «царств» Андской области[118]. Не только Гарсиласо, но и другие хронисты, далекие от стремле­ния идеализировать инкскую действительность, подтверж­дают факт бескровного присоединения к Тауантинсуйю обширных территорий[119]. Необходимо оговориться, что этот факт отнюдь не опровергает данных о жестокостях: инков, жертвами которых становились племена, оказав­шие завоевателям длительное и упорное сопротивление. Однако случаи длительных кровопролитных сражений и последующих репрессий со стороны инков сравнительно редки, и не они являются главной характерной чертой инкской «экспансии». Имеется еще один немаловажный факт, указывающий на прогрессивную роль «экспансии» древних кечуа: во вновь захваченные районы Куско на­правлял не только гарнизоны, администраторов и жрецов, но и, как правило, специалистов по обработке полей, постройке каналов, житниц, домов, мостов и дорог.

Отнюдь не отождествляя явления разных географи­ческих широт и разных исторических эпох, можно сде­лать вывод, что знакомство с особенностями инкской «экспансии» заставляет нас вспомнить скорее древнегре­ческую колонизацию, нежели разрушительные и опусто­шительные походы римлян. В инкской истории не было «разрушения Карфагена».

В результате осуществления «экспансионистской» по­литики государственная территория инков достигла огромных размеров. Сегодня в границах бывшего инкско­го государства расположена большая часть территории Перу, Боливии и Эквадора, значительная часть Чили и Аргентины. К моменту появления испанцев территория Тауантинсуйю равнялась более чем 800 тыс. кв. км[120]. Почти на 5 тыс. км протянулась с севера на юг «Стра­на Четырех Сторон Света». Физико-географические усло­вия не благоприятствовали сохранению территориального единства Тауантинсуйю: не было единой речной артерии, которая соединяла бы различные районы страны, бурные горные реки текли с востока на запад и разрезали страну на части, а не соединяли отдельные ее районы. Не способствовал территориальному единству инкской державы и рельеф: глубокие ущелья, высокие горные цепи, обрывы, пропасти. Несмотря на высокий уровень ирригации, в силу самих географических условий в Тау­антинсуйю не было и не могло быть единой системы орошения — экономической основы длительного существо­вания древнейших деспотических государств. Естествен­но, отсутствовало и экономическое единство. При таких условиях сохранение территориальной целостности госу­дарства в огромной степени зависело от двух факторов: от степени политико-административной централизации и от степени этнической консолидации. Лишь они могли в то время противостоять разрушительному действию центробежных сил, сепаратизму и местничеству.

На практике оба эти фактора оказались тесно сли­тыми; усиление политико-административного единства страны оказывало прямое воздействие на процессы этни­ческой консолидации и наоборот. Центральная власть всячески стремилась укрепить территориальное единство и уменьшить неблагоприятное воздействие географического фактора. В какой-то степени ей это удавалось. Из сто­лицы, г. Куско, в разных направлениях были проведе­ны благоустроенные дороги, использовавшиеся для пере­движения войск и переселенцев, для почтовой службы, а также в качестве географических ориентиров. Общая протяженность дорог достигала более 15 000 км[121].

Вскоре после захвата новых территорий начался про­цесс переселения племен. О социально-политическом зна­чении института митимае мы уже говорили. Однако поми­мо функции ослабления покоренных племен практика мас­совых переселений оказывала огромное влияние на этни­ческие процессы, способствуя слиянию различных племен и народностей в единую кечуанскую народность. В самом деле, не существовало никаких побудительных причин для ассимиляции митимае первой категории среди новых подданных Единственного Инки. Наоборот, они, несомнен­но, гордились возложенной на них миссией — быть рас­пространителями государственного языка, культа «истин­ного бога», Солнца, трудовых навыков, правил хорошего тона и т. д. Миссия митимае этой категории протекала особенно успешно в областях, вошедших в состав инк­ского государства мирным путем. Сходную роль играли инкские гарнизоны. В результате в этих областях срав­нительно быстро распространялись язык кечуа и многие элементы материальной и духовной культуры.

Далеко идущие этнические последствия имели меро­приятия центрального правительства по налаживанию нормального хода производства во вновь присоединенных областях. Разумеется, это делалось не в целях подъема благосостояния их жителей, а в целях развития эконо­мики данных областей и увеличения поступлений в рас­поряжение господствующего класса и жречества. Как уже указывалось, во вновь присоединенные области направ­лялись специалисты по ирригации, опытные земледельцы, мастера по изготовлению сельскохозяйственных орудий и т. д. Они приносили с собой новые орудия производ­ства, новые трудовые процессы и трудовые навыки, но­вые результаты труда и, соответственно, новую терми­нологию. Тем самым они оказывали существенное влия­ние на характер материальной культуры и на язык по­коренных жителей.

Трудно переоценить такой фактор этнической консо­лидации, каким являлась языковая политика инков. Не­сомненно, что еще в ранний период своей истории, реали­зуя «экспансионистские» устремления, инки пытались внедрить язык кечуа в новых областях государства. Мы уже указывали на некоторые факторы, способствовавшие его распространению, но существовали и другие факторы. Местная знать стремилась овладеть кечуа, чтобы походить на своих господ. Она охотно изучала этот язык в спе­циальных школах. Постепенно государственный язык, руна-сими («язык человека») или кечуа, превращался в «lingua franca», в средство общения между различными этнолингвистическими группами обширного государства. В годы правления Инки-реформатора Пачакутека, пра­прадеда Атауальпы, были изданы специальные указы об обязательном изучении языка кечуа всеми жителями Тау­антинсуйю. В хронике Инки Гарсиласо мы читаем: «Этот инка (Пачакутек.— Ю. 3.)... увеличил численность настав­ников и учителей; он приказал, чтобы все господа, имею­щие вассалов, военачальники и все индейцы поголовно, какой бы деятельностью они ни занимались, и рядовые воины, и стоящие ниже воинов употребляли бы язык Куско, и чтобы никому не вручались ни бразды правле­ния, ни знаки достоинства, ни владения, если он не бу­дет хорошо знать этот язык. И чтобы этот закон по- настоящему выполнялся, он приказал опытным учителям обучать языку кечуа детей правителей и благородных не только Куско, но и всех провинций своего царства, в которые были посланы учителя для того, чтобы всех граждан, полезных государству, обучали бы этому языку Куско, в результате чего во всем перуанском царстве стали говорить на одном языке...»[122]. Процитированные слова достаточно красноречиво говорят о том, насколько решительно инки проводили политику языковой ассими­ляции и какие результаты она имела. Действительно, к мо­менту появления испанцев на большей части территории страны индейцы говорили на кечуа либо употребляли его в качестве второго языка. Это значит, что постепенно из средства межплеменного общения руна-сими превра­щался в родной язык населения инкской державы, в язык многочисленной народности кечуа, вбиравшей в себя раз­нородные этнические элементы.

Аппарат инкской деспотии предпринимал также серьезные шаги, направленные на слияние разнородных эле­ментов духовной культуры многочисленных племен и на­родностей в единый культурный комплекс на базе кечу­анского субстрата. Эти мероприятия были тесно связаны с официальными задачами «экспансии», которые своди­лись к тому, чтобы заставить «варваров» познать и при­знать культ «истинного бога» — Виракочи и его мате­риального воплощения — Солнца. Не следует забывать, что на том уровне общественного развития, на котором находились древние кечуа и их соседи, почти все без исключения стороны духовной культуры носили религи­озную окраску. Многочисленные мифы о воплощениях и перевоплощениях бога Солнца—Виракочи—Тунапы—Контикси—Пачакамака, гимны в честь главного бога и его земного воплощения — Сапа Инки, предания о боже­ственном, сверхъестественном происхождении инков, изу­мительные по своему мастерству скульптурные изобра­жения главного бога и бесчисленных духов (уакакуна), космогонические представления о трех сферах, танцы и песни жриц Солнца (ньюст) являлись важным, хотя и не единственным, проявлением духовной культуры древ­них кечуа. Показательно, что даже трудовые песни были тесно связаны с верой в божественную животворную сущ­ность духа Матери-Земли (Pacha Mama), а в народной драме «Апу-Ольянтай» фигурирует текст молитвы, кото­рую Верховный жрец возносит Солнцу. Очевидно, не в меньшей степени религиозные формы и концепции были присущи духовной культуре племен и народностей, ко­торых подчиняли инки. Далеко не всегда завоеватели низ­вергали местных богов. Несмотря на ярко выраженную и исторически неизбежную в обществе инков тенденцию к монотеизму, инкские жрецы и правители часто нахо­дили место в своем пантеоне для богов новых подданных. Однако посланцы «истинного бога» иногда заставляли по­коренные ими племена отказываться от «ложных идолов». И в этом и в другом случае принятие культа «истин­ного бога» вносило существенные изменения в духовную культуру покоренного населения. В ней появлялась масса новых элементов, заимствованных от культуры племени кечуа.

Ссылки на веления Отца-Солнца служили инкам вес­ким основанием для вмешательства почти во все стороны жизни покоренных племен. Инки устанавливали для них определенный фасон одежды, которая являлась лишь вариантом кечуанских одеяний. Инкское завоевание приво­дило к исчезновению форм группового брака и к повсе­местному введению моногамии для рядовых граждан. На новых территориях строились дворцы, храмы и кре­пости, в общих чертах повторявшие особенности тради­ционного кечуанского архитектурного стиля. Инкские торжества, посвященные Солнцу и Луне, затмевали ме­стные праздники. Введение дисциплины труда, свойствен­ной общественным отношениям рабовладельческой деспо­тии, налагало свой отпечаток непосредственно на психи­ческий склад покоренных граждан.

Конечно, различные социальные группы по-разному реагировали на ассимиляторскую политику кечуанских завоевателей. Вожди общин и племен, правители неза­висимых городов и царств, как мы это видели, часто добровольно переходили на сторону инков либо, будучи подчинены силой, признавали инкскую власть, оставаясь на своих местах и превращаясь в одно из звеньев го­сударственного аппарата инкской деспотии. Эти лица стремились как можно больше походить на «детей Солн­ца» и сознательно делали все, чтобы перенять инкский образ жизни и манеры и обучиться языку кечуа. Они начинали с презрением относиться к обычаям и культу­ре своего народа и племени. Даже такой серьезный про­тивник инков, как «могущественный Чиму», царь одно­именного государства, в конце концов простирается ниц у ног Инки Юпанки, признавая его «истинным Сыном Солнца» и отрекаясь от богов и обрядов своих предков[123]. Правда, хроники[124] и народные традиции[125] сохранили нам имя мужественного Анко Уальо, царя чанков, кото­рый несмотря на то, что инки оставили его, как и рань­ше, управлять своей страной и осыпали милостями и зва­ниями, все же предпочел свободу и с группой своих сторонников бежал из страны. Однако случай с Анко Уальо не типичен. Типичным было верноподданническое служение покоренных вождей Единственному Инке.

Медленно и трудно шел процесс кечуанизации основ­ной массы общинников-землевладельцев на новых терри­ториях страны. Несмотря на всеобъемлющий характер деспотической государственной власти, она все же не мог­ла установить повседневный и круглосуточный контроль за всем населением. Крестьяне-общинники долгое время тайно продолжали придерживаться своих старых религи­озных верований и обрядов; их фольклор продолжал но­сить главным образом локальный характер; в семье, а так­же при общении с соседями и низшими чиновниками (начальниками пятерок, десятков и сотен) общинники продолжали пользоваться языком своих предков, прибегая к кечуа лишь в редких случаях контактов с вышестоя­щими властями или путешествия в отдаленные районы страны. Однако давление государственного аппарата было слишком ощутимым; достаточно сказать, что согласно инкскому административному устройству на каждые 10 тыс. семей приходилось 13 тыс. 313 должностных лиц, не считая жрецов и офицеров[126]. В результате к момен­ту появления в стране испанцев большая часть земле­дельцев на вновь присоединенных территориях была дву­язычна, сохраняя при этом многие локальные этнические черты. Большую стойкость в сохранении своей этнической самобытности проявили скотоводческие племена колья (аймара). Сами формы хозяйственной деятельности у этих племен были таковы, что их повседневная жизнь трудно поддавалась контролю со стороны инкских властей, а влияние земледельческой материальной культуры кечуа не могло быть особенно действенным. Не случайно, что язык аймара занял в Тауантинсуйю второе место после кечуа по числу говорящих на нем.

Те из общинников, которые попадали в число митимае второй категории, были обречены на сравнительно быст­рую ассимиляцию. В своей массе они враждебно относи­лись к инкам, к их языку, к их обычаям. Однако жизнь этих митимае протекала среди индейцев-кечуа при посто­янном общении с ними. Более того, за митимае второй категории был установлен усиленный надзор. Чиновники при этом следили не только за политической благонадеж­ностью переселенцев, но и за ходом их этнической асси­миляции, так как верность Сапа Инке со стороны поко­ренных племен проявлялась, по мнению чиновников, в том, насколько усердно митимае овладевали языком кечуа, на­сколько успешно воспринимали религиозные инкские дог­мы и обряды, насколько усваивали инкские нормы мора­ли, хозяйственные навыки и т. д. Ко времени, предше­ствующему испанскому завоеванию, большинство митимае второй категории находились на пути полного этнолинг­вистического слияния с кечуа-инками, хотя в социально­политическом плане переселенцы и их потомки продол­жали составлять особый слой населения. Нет необходи­мости говорить об этнической судьбе рабов-янакунов, находившихся в личной собственности Единственного Инки, инкской знати и жрецов. Раб везде и всегда при­нимает язык хозяина, а также в какой-то степени — его религиозные воззрения. Рабу в принудительном порядке навязываются определенные элементы быта и культуры, характерные для повседневной жизни его хозяев, даже если раб хранит в памяти язык, песни, танцы, обычаи и предания своей родины. Поскольку большинство яна- кунов являлись рабами от рождения, то их этническая самобытность была потеряна и они полностью кечуанизировались.

Ремесленники, которых инки свозили в Куско со всех концов державы, также подвергались быстрому процессу кечуанизации. Вообще процесс этнической консолидации в городах протекал намного успешнее, нежели в сель­ской местности, поскольку в городах находились инкская администрация и жречество, стояли довольно многочислен­ные инкские гарнизоны и поскольку именно в городах создавались специальные школы по изучению языка ке­чуа. Помимо городов центрами этнической консолидации следует считать те местности, где производились общест­венные работы больших масштабов — постройка и ремонт крепостей, дорог, мостов, каналов, дворцов и храмов. На некоторые из этих работ собирались многие тысячи общинников и ремесленников из различных провинций государства. Разноязычные толпы строителей вынуждены были в целях взаимообщения переходить на язык кечуа. К тому же на этом языке отдавались указания и распо­ряжения, касающиеся строительных работ. Мы оставляем в стороне те группы покоренного населения, которые при­влекались к активному участию в работе государственно­го аппарата, а также в ряды офицерства и жречества. Для этих групп овладение языком кечуа и нормами быта и поведения инков являлось предварительным условием их деятельности на службе инкам.

Было бы неправильно этническое слияние различных племен и народностей Тауантинсуйю представлять как од­носторонний процесс, как процесс, сводящийся исключи­тельно к кечуанизации. Инки-кечуа неизбежно должны были испытать влияние со стороны подчиненных племен.

Выше уже говорилось о том, что целый ряд божеств по­коренного населения был включен в инкский пантеон либо отождествлен с главным божеством инков. Так, с богом Солнца вначале был отождествлен бог страны колья Виракоча, а затем, в более поздние времена, бо­жество приморских районов Пачакамак. Понятно, что од­новременно инки заимствовали у покоренного населения элементы мифологии, скульптуры, вокального и хореогра­фического искусства и т. д., связанные с культом упомя­нутых богов. От кальчакисов инки переняли такую важ­ную сельскохозяйственную культуру, как хлопок; от колья-аймара они заимствовали практику животноводства, от прибрежных народов — искусство мумифицирования и т. д. Сравнение словарей языков кечуа и аймара пока­зывает, что немало терминов было заимствовано инками у колья. Древние кечуа подвергли эти термины определен­ной трансформации и одновременно с дальнейшей политико-административной «экспансией» распространяли их среди других племен и народов. Таким образом, процесс культурно-этнической и лингвистической консолидации в Тауантинсуйю имел весьма сложный, многосторонний и противоречивый характер. Поэтому термин «кечуанизация» может быть применим лишь с оговорками.

Процесс этнической консолидации, протекавший в Тауантинсуйю, в своей основе носил прогрессивный ха­рактер, так как был сопряжен с распространением на огромной территории Андской области более высокого уровня производительных сил и производственных отно­шений. В результате этого процесса обширная государст­венная территория Тауантинсуйю превращалась в этниче­скую территорию многочисленной народности кечуа.