Барселонский триумф

Сорок вторая весна в жизни Адмирала была чудесна, и ни в минувшие, ни в последующие годы не доводилось испытывать великому мореплавателю такой отрады. Он вернулся со щитом, сбылись самые сокровенные его чая­ния, и вся Кастилия с ликованием встречала нового Ясо­на, который достиг Индий и обрел там Золотое Руно.

Впрочем, подавляющее большинство кастильцев толком себе не представляли, где плавал Адмирал, что он открыл и почему так важны эти открытия. Кастильцы, особенно жители Андалузии, — страстные любители зрелищ, и вол­новали их не открытия Адмирала, а его кортеж, не уступавший по яркости и пестроте пасхальной про­цессии.

Вся Севилья стекалась к Иконным воротам, здесь раз­мещены были на постой диковинные люди, доставленные из Индий. Днем и ночью здесь толпились и проетые люди, и благородные рыцари, и священники, и знатные дамы. От искушения не удержался и девятнадцатилетний саламанкский студент, Бартоломе Лас Касас. Он часами выстаивал у Иконных ворот, и ему довелось повидать самого Адмирала, который жил по другую сторону Гва­далквивира, в монастыре Санта-Мария-де-Лас-Куэвас — святой Марии на пещерах.

Пасхальная неделя всегда праздновалась в Севилье с большой помпой. Каждодневно к кафедральному собору направлялись торжественные процессии. Монахи один­надцати орденов, члены разных ремесленных цехов и гиль­дий, моряки из заречного пригорода Трианы протискива­лись через узкие улочки центральных кварталов к собору, сгибаясь под тяжестью помостов с деревянными и гип­совыми статуями пречистой девы, апостолов и святых великомучеников.

Проносили «свет господний», свечу чудовищной ве­личины, отлитую из желтого воска, у дверей собора князья церкви омывали ноги нищим, и во всех этих це­ремониях горячее участие принимал Адмирал. Два года назад он неделями обивал пороги в приемных андалуз­ских магнатов, теперь герцог Мединасидония дал в его честь грандиозный ужин, и на этом вечере присутствова­ли отцы города, и сам архиепископ севильский возгласил между мясным и рыбным блюдами осанну новому Одиссею.

В понедельник, 9 апреля, Адмирал покинул Севилью и направился в Барселону. Путь его лежал через Кордо­ву, Мурсию, Валенсию и Таррагону; всю Андалузию, весь Левант, половину Кастилии он должен был пройти, чтобы отдать отчет о своих открытиях королевской чете.

Чудесен апрель в Испании, Распускается листва, зе­ленеют травы, ярко светит ласковое, не знойное солнце, бормочут весенние ручейки, не пылят подсыхающие до­роги. Пышный кортеж шел медленно, процессию возглав­лял Адмирал, за ним гарцевали командиры флотилии, замыкала шествие шестерка индейцев. На Гуанахани, на Кубе, на Эспаньоле они ходили в чем мать родила, но здесь, в христианской и цивилизованной стране, им при­шлось прикрыть стыд роскошными поясами, и в довер­шение всех неудобств Адмирал приказал им не снимать золотых масок — гуаяс; у каждого индейца на плечах была клетка с попугаями, и эти нескромные птицы вызы­вали бурю восторга у кастильских и арагонских маль­чишек, которые неизменно сопровождали адмиральскую процессию.

Так Адмирал, его приближенные и индейцы шли де­сять долгих дней. Числа 20-го вдали, на севере, показа­лась суровая гора Монтжуич, у подошвы которой вели­кий карфагенский полководец Гамилькар основал город Барселону.

Барселона. Узкие улицы, они уже, чем в Севилье, и толпа здесь другая. Меньше криков, меньше шума, лица угрюмые, черные и синие береты низко надвинуты на лоб. Каталония. Серьезная страна серьезных людей.

Церемония приема намечена и утверждена. Открытая эстрада. Три кресла и один табурет. Кресла для их высо­честв и для наследного принца дона Хуана. Табурет для Адмирала. Милость неслыханная, невероятная, невозмож­ная. В присутствии их высочеств сидеть дозволено толь­ко принцам крови и грандам из самых родовитых фа­милий.

Слезы признательности в начале приема, возможно, и ближе к концу. Наготове держать соборный хор, прием завершится мощным «Те Deum laudamus»[59].

Все продумано до последней мелочи. Указано, где стоять индейцам — справа от эстрады, на нижних ее ступеньках.

Королева прозорлива. Эта эстрада, этот табурет, эти слезы, этот благодарственный гимн очаруют не только простодушного лигурийца. Вот как опишет барселонский прием неподкупный правдолюбец Бартоломе Лас Касас, ярый ненавистник разорителей Нового Света, взлелеянных ее высочеством, королевой Изабеллой Кастильской:

«Адмирал поднялся на возвышение, где находились ко­роли, окруженные множеством кавалеров и знатнейших людей, и среди них он казался истинным сенатором рим­ским. Благородно было его лицо, благородны были его седины, благородна была улыбка его, скромная и радост­ная, и в ней светилась слава его подвига...» (77, 1, 333).

А шестеро пленников стояли у королевской эстрады. Стояли в золотых масках — гуаясах, чресла их были опо­ясаны роскошными поясами-себами из реквизита «короля» Гуаканагари, головы украшены разноцветными перьями, и эти живые образцы несметных сокровищ Нового Света покорно ждали, когда же наконец окончится утомитель­ная церемония и великие касики Кастилии и Арагона прикажут своим старейшинам и своим жрецам разойтись по домам.

Итак, первый акт барселонской идиллии был разы­гран блистательно.

Осушив слезы умиления, их высочества приступили к делу. Уже не на открытой эстраде, а во дворце арагон­ских королей Изабелла и Фердинанд приняли Адмирала. Новооткрытые земли надо было спешно прибрать к ру­кам, и именно об этом повели речь Католические Короли н,я деловых аудиенциях, данных Адмиралу.

[59] Католическая благодарственная молитва — «Тебе бога хва­лим» (латин.).