Первая аудиенция и комиссия Талаверы

Осенью 1485 года королевский табор стоял в Кордове. Но то была раковина без улитки. Их высочества скита­лись по военным лагерям «гранадского фронта», в ста­рой столице кордовских халифов оставались лишь долж­ностные лица гражданской администрации, и с ними на первых порах пришлось иметь дело Колумбу.

Лас Касас полагает, что автор проекта быстро вошел в доверие к весьма влиятельным особам и через них до­бился аудиенции у короля и королевы (77, I, 156).

Действительно, многие влиятельные особы сыграли в судьбе Колумба решающую роль, но случилось это не в 1485 году, а гораздо позже.

Мансаво-Мансано прав: «Ко двору прибыл никому не ведомый иностранец, и дело его должно было решаться весьма медленно. Постепенно, мало-помалу, пленяя волю наиболее влиятельных царедворцев, он продвигался вперед» (84,41).

Пленять волю было нелегко, а порой и невозможно, так как многие царедворцы вообще не появлялись в коро­левской ставке летом и осенью 1485 года.

Овьедо и Эррера, хронисты весьма осведомленные, утверждали, что в первые же дни пребывания при дворе в деле Колумба принял деятельное участие главный зконом Кастилии Алонсо де Кинтанилья[39]. Наибольшую под­держку, писал Эррера, он, Колумб, нашел у Алонсо де Кинтанильи, главного эконома, человека разумного и склонного к великим делам, и Кинтанилья, заключив, что игра стоит свеч, дал ему кусок хлеба (le daba de comer), а ему это было необходимо, ибо без этого не мог бы он продержаться столь долгое время.

Кинтанилья и в самом деде помог Колумбу, но кусок хлеба он дал ему не в осенние дни 1485 года.

Испанская исследовательница Амалия Прието устано­вила, что в 1485 году Кинтанилья в Кордове не был. Весь этот год он неотлучно находился в Вальядолиде, управляя на правах вице-короля северными кастильски­ми землями.

Колумбу надо было получить аудиенцию у королевы и короля, операция же эта была, как уже отмечалось, весьма деликатной. Месяца два или три Колумб обивал пороги «законников» из Королевского совета, чтобы получить от них надлежащую визу.

Настоятель Рабиды снабдил Колумба рекомендатель­ными письмами к Эрнандо де Талавере, исповеднику ко­ролевы. Письмо в какой-то мере «сработало».

Но неписаные правила кастильской бюрократической этики исключали прямое представительство за просителя, только что появившегося при дворе.

Не полагалось высказывать какие-либо суждения по сомнительным делам. Можно было лишь в весьма обте­каемой форме поддержать просьбу об аудиенции.

При этом, дабы проситель не преисполнился необос­нованным оптимизмом, особы, которые принимали уча­стие в его деле, намеренно вели себя чрезвычайно хо­лодно и сухо[40].

Талавера был далеко не худшим представителем той части высшего духовенства, которая сочла за благо во всем поддерживать королеву Изабеллу.

Его предки исповедовали религию Моисея, но затем приняли христианство. Сам Талавера (ему в 1485 году было 57 лет) изучал богословие в Саламанке, в юности вступил в орден иеронимитов и стал настоятелем мона­стыря в селении Прадо, близ Вальядолида. В этом мона­стыре Изабелла часто была в годы, когда она готовилась к захвату престола, и Талавера стал в ту пору ее совет­ником.

Он ратовал за искоренение ересей и абсолютное едино­верие, но не был фанатиком. Впоследствии, после падения Гранады, он получил пост архиепископа нового гранад-ского диоцеза и за терпимость навлек на себя гнев святой инквизиции. По части богословия и права он слыл великим авторитетом и в отличие от многих прелатов вел пример­ный образ жизни и ненавидел стяжателей и лихоимцев.

Razon de estado — государственный интерес, или, иными словами, интерес ее высочества, он считал основ­ным критерием своей деятельности, и с этой точки зре­ния проект Колумба внушал ему известные сомнения.

В принципе он ничего не имел против этого проекта, но считал, что, пока идет война с Гранадой, заморские экспедиции предпринимать не следует.

Во всяком случае, не будь при дворе Талаверы, Ко­лумб аудиенции у королевской четы так быстро (всего лишь на пятый месяц!) не получил бы.

Аудиенции, как известно, назначались по пятницам. В иной неделе бывает семь пятниц, но в королевском та­боре желанная пятница выпадала раз в семь недель.

Между тем наступила зима. В зимнее время не вое­вали, на гранадских границах прекратились боевые опе­рации, и двор покинул Кордову и отправился на зимов­ку в Новую Кастилию. В конце октября королевская чета и Королевский совет осели в маленьком городке Алькала-де-Энарес, расположенном близ Мадрида, города в ту пору не столичного и крайне захолустного.

В пятницу, 20 января 1486 года, королева и король соизволили дать Колумбу аудиенцию.

Распорядок частных аудиенций был установлен 33-м параграфом особого статута 1480 года.

Королева и король выслушивали просьбы, восседая на высоких тронах. Справа и слева от монархов полукругом выстраивались члены Королевского совета.

Проситель становился на колени — в четырех шагах от тронов клалась особая подколенная подушечка — и в этой позе (предварительно он должен был облобызать ру­ки их высочеств) излагал свое дело.

Затем слово предоставлялось членам Королевского совета[41], ив заключение королева или король давали все­милостивейшие указания: поручить таким и таким-то ли­цам снова рассмотреть дело.

Андрее Бернальдес, которому лет десять спустя Ко­лумб рассказывал о своих кастильских мытарствах, писал, что Колумб показал королеве и королю карту мира (mapamundi), на которой был нанесен маршрут его пред­полагаемого плавания. По словам Бернальдеса, королев­ская чета «не слишком поверила» Колумбу (46, 212— 213).

Так оно, вероятно, и было. Имеется очень интересный документ — свидетельские показания некоего Андреса де Карраля, данные им в 1512 году по просьбе Диего Коло­на, старшего сына и наследника великого мореплавателя, который как раз в эти годы втянулся в тяжбу с кастиль­ской короной.

Андрее де Карраль сообщил следующее: «Пребывая при дворе, в Мадриде, вместе с Адмиралом, в то время, когда он хлопотал перед их высочествами о делах своих открытий, свидетель со слов Адмирала узнал, что члены совета противились ему, и говорили их высочествам, что­бы те не верили Адмиралу. Тогда Адмирал попросил, чтобы дело его передали лицу, коему их высочества дове­ряют, и дело передали одному монаху из ордена святого Франциска, а имя его свидетель запамятовал, этот же мо­нах затем сказал их высочествам, что все, что утверж­дает Адмирал, — истинная правда» (84, 60).

Здесь явно идет речь об аудиенции в Алькала-де-Энарес и о последующих событиях. Из Алькала-де-Энарес двор 20 февраля 1486 года перебрался в Мадрид и там пробыл неделю, причем до сентября 1494 года королев­ская чета больше Мадрид не посещала. Стало быть, Кар­раль действительно встретился в феврале 1486 года в Мадриде с Колумбом. Показания его очень важны: как выяснилось, Колумб добился на аудиенции, в общем для него крайне неблагоприятной, чтобы с его делом в офи­циальном порядке ознакомили сведущего эксперта. И этим экспертом был монах-францисканец, небезызве­стный Антонио де Марчена.

24 февраля 1486 года Марчена получил аудиенцию у королевы и короля. И наполовину спас дело. Он убедил королевскую чету передать просьбу Колумба специальной комиссии и посоветовал во главе ее поставить своего дру­га Эрнандо де Талаверу.

Совет благой, но столь необычное дело решить быстро и определенно ни одна кастильская комиссия не могла. Хотя бы уже по той простой причине, что «законники», не разбираясь в навигационном деле и космографии, дабы снять с себя ответственность, должны были ввести в со­став своей комиссии моряков и «астрологов», а их надо было где-то разыскивать и обучать правилам канцеляр­ских процедур.

Да и сам глава комиссии, Талавера, не горел жела­нием ускорить дело.

Моряков и «астрологов» в комиссию ввели, но имена их история не сохранила. Помощником же Талаверы стал «законник» Родриго де Мальдонадо, правовед и дипломат.

В 1479—1480 годах он участвовал в очень сложных кастильско-португальских переговорах в городке Алькасовасе. Он и его португальские коллеги разделили тогда сферы заморской экспансии весьма оригинальным обра­зом. На карте намечена была горизонтальная линия. Она пересекала Атлантику к югу от Канарских островов. Все моря и земли к югу от этой линии объявлены были пор­тугальскими. Канарские же острова и часть Моря-Океана к северу от них отошли Кастилии.

Естественно, что Мальдонадо волновал вопрос, совме­стимы ли аланы Колумба с условиями алькасовасского соглашения.

Эти же соображения беспокоили и Талаверу. В 1479— 1481 годах он не раз ездил в Португалию как чрезвычай­ный посол Изабеллы и знал, сколь настороженно от­носится Лиссабон к любым заморским предприятиям Кас­тилии.

Комиссия была создана в марте или апреле 1486 года, но весенне-летнее время не благоприятствовало ее работе. Как раз в эту весну и за это лето королевская чета, гаст­ролируя по Кастилии, посетила сорок два населенных пункта.

Гастролировали король и королева, гастролировал Талавера, гастролировал Мальдонадо, вынужден был гаст­ролировать и пленник комиссии — Колумб.

Наконец в ту пору, когда пожелтела листва в кастиль­ских лесах, их высочества решили отправиться на зимов­ку. 7 ноября 1486 года двор прибыл в Саламанку — «Ибе­рийские Афины», город, который на всю Европу славился своим университетом.

В Саламанке королевская чета провела почти всю зи­му, и за эти месяцы комиссия Талаверы неоднократно обсуждала дело Колумба.

Спустя 133 года после этой зимы Колумбовых тревог испанский хронист Антонио де Ремесаль, монах-домини­канец, не лишенный творческого воображения (истори­кам этот дар не всегда идет на пользу), удивил мир соб­ственной версией о ходе событий в Саламанке.

Колумб, писал Ремесаль, «прибыл в Саламанку, что­бы изложить свои доводы профессорам астрологии и кос­мографии, читавшим эти предметы в университете. Когда он стал развивать свои взгляды и соображения, к ним с должным вниманием отнеслись лишь монахи из монасты­ря святого Стефана, а в этом монастыре изучали не толь­ко свободные искусства и богословие, но прочие дисцип­лины, которые читались в университете.

В монастыре собирались хунты астрологов и матема­тиков, здесь Колумб выдвигал свои тезисы и здесь же их защищал. И с одобрения монахов передал затем свой проект на отзыв наибольшим профессорам университета» (109,84).

Доминиканский монастырь святого Стефана в Сала­манке существовал, весьма возможно, что в нем Колумб жил зимой 1486/87 года. Не исключено, что он делился своими замыслами с монахами этой обители.

Однако монастырь святого Стефана не был филиалом Саламанкского университета, и совершенно необоснован­но Ремесаль утверждал, будто сперва монахи, а затем университетские профессора, подменив комиссию Талаве­ры, решали вопрос, быть или не быть экспедиции Ко­лумба.

Процедура разбора такого рода дел исключала под­мену королевской комиссии группой астрологов-люби­телей.

Ремесаль подготовил почву для последующих, еще бо­лее фантастических «саламанкских домыслов».

В конце 20-х годов прошлого века к штату посольства США в Мадриде причислен был выдающийся американ­ский романист Вашингтон Ирвинг. Его с детства привле­кала судьба Колумба, и на испанской земле он создал труд о великом мореплавателе.

Книга Вашингтона Ирвинга, посвященная Колумбу, вышла в свет в 1829 году и мгновенно была переведена на многие европейские языки.

Она этого заслуживала: Ирвинг писал прекрасно. Но он был не только романистом, но и романтиком и, отдавая дань традициям этого жанра, создал легенду о великом споре Колумба с хунтой саламанкских уче­ных-мракобесов.

По Ирвингу, Колумб выступил в университете на пуб­личном диспуте и посрамил ученых невежд, которые от­вергали теорию шарообразности Земли и на этом основа­нии отклонили проект великого мореплавателя.

Сцена разгрома «Саламанкской хунты» автору уда­лась. Она очень эффектна и назидательна. Колумб клей­мит позором ретроградов, окопавшихся в цитадели сред­невековой лженауки (10, I, 11—123).

История этой битвы перекочевала в другие биографии Колумба, и ирвинговская версия нет-нет да и всплывает и в наши дни.

Увы, никакого торжественного диспута не было. Но даже если подобная дискуссия состоялась бы, ни один, пусть даже самый косный, саламанкский педант не ре­шился бы с высоты университетской кафедры доказы­вать, что Земля не шар, а ковчег, стоящий на трех китах.

В XV веке, мы уже об этом упоминали неоднократно, сферичность Земли признавалась аксиомой.

И, кроме того, в Саламанке читали курс космографии виднейшие кастильские ученые, а здешний университет был центром передовой европейской научной мысли[42].

Лас Касас, сам питомец Саламанкского университета, ни о каких публичных диспутах не упоминал, но он пи­сал, в точности следуя при этом Фернандо Колону, что комиссия Талаверы собиралась много раз и отводила до­воды Колумба на том основании, что уж коли за тысячи лет, истекшие со дней сотворения мира, люди ничего не узнали о западном пути в Индию, то нелепо было бы допустить, что проситель мудростью своей мог превзойти моряков и ученых всех веков и народов.

Эти возражения следует оставить на совести Фернан­до Колона и Лас Касаса — у членов комиссии в запасе имелись и более сильные доводы, — но факт остается фактом. Зимой 1486/87 года комиссия неоднократно засе­дала в Саламанке, возможно, в стенах монастыря святого Стефана, и эти заседания проводились келейно.

30 января 1487 года королевская чета покинула Саламанку и, посетив но пути 13 городов, в начале марта при­была в Кордову.

А между тем подходил к концу второй год кастиль­ских мытарств Колумба. Очевидно, и в 1485 и в 1486 го­дах ему давалось при дворе какое-то вспомоществование, но первый платежный документ, который удалось обна­ружить историкам, относится лишь к 1487 году.

Это краткая запись в счетной книге казначея Франсиско Гонсалеса де Севильи от 5 мая 1487 года: «Сего дня выдал Кристобалю Колону, иноземцу, три тысячи мара­веди, а оное лицо пребывает здесь при дворе, выполняя нечто полезное для службы их высочествам. По поруче­нию Алонсо де Кинтанильи и по распоряжению еписко­па» (95,11,4).

Документ чрезвычайно любопытный. Во-первых, из текста его явствует, что дело Колумба все еще не было разрешено к началу мая 1487 года и он продолжал то­миться в ожидании ответа комиссии. Это томление и было акцией, «полезной для службы их высочествам». Во-вторых, числился он за комиссией Талаверы. Епископ, распорядившийся выдать деньги, — Талавера — с авгус­та 1485 года он носил это звание, хотя, вероятно, ни разу не посетил свою паству в епископальном граде Авиле. В-третьих, отчетливо видно, что в курсе дел просителя был главный эконом Алонсо де Кинтанилья, который вы­дал этот платежный документ. И, в-четвертых, кое о чем говорит и сама сумма, полученная Колумбом.

Приятно, когда счет идет на тысячи, но не слишком отрадно, если выплата производится не в звонких кас­тельяно, а в жалких мараведи. Мараведи — это даже не монета, а счетная единица, и притом очень мелкая: 450 мараведи содержалось в одном кастельяно, золотой монете весом 4,5 грамма.

Каменщики и плотники зарабатывали примерно тысячу мараведи в месяц, столько же получал простой матрос Колумбовой флотилии. Таким образом, казна особой щед­рости не проявила, выдав будущему адмиралу три тысячи мараведи. Тем более что следующий платеж последовал только через два месяца.

Но вторично, 3 июля 1487 года, три тысячи мараведи выданы были Колумбу уже не за «нечто полезное... их высочествам», а в качестве «вспомоществования» (ayuda de costa).

Отсюда напрашивается вывод, что комиссия уже от­делалась от Колумба, но, поскольку ее заключение еще не утвердила королевская чета, просителю продолжали выплачивать кормовые деньги.

Королеве и королю недосуг было заниматься делами докучливых просителей. 7 мая 1487 года кастильские войска приступили к осаде Малаги, второго по значению города Гранадского эмирата. Боевые операции затяну­лись, Малагу удалось взять только 18 августа.

На радостях королевская чета велела Колумбу при­быть в ее ставку. 27 августа тот же казначей Франсиско Гонсалес де Севилья записал в своей счетной книге: «Кристобалю Колону выдано четыре тысячи мараведи, да­бы он отправился в ставку. По приказу их высочеств и по поручению епископа. А всего выплачено семь тысяч мараведи, включая то, что было дано в качестве вспомо­ществования по другому счету от 3 июля» (95, II, 4).

На этот раз Колумб получил прогонные деньги.

Три записи в счетной книге казначея Франсиско Гонсалеса де Севильи — это единственные вехи, по которым можно проследить ход событий в летние месяцы 1487 года.

По всей вероятности, в середине июня комиссия вы­несла свое решение, а в самом конце августа или в нача­ле сентября последовала аудиенция в королевской ставке.

Каковы же были решения комиссии и королевской четы?

К сожалению, относительно вердикта комиссии суж­дения Фернандо Колона и Лас Касаса сомнительны. Оба они не могли примириться с заключением комиссии и из­ложили его весьма необъективно.

Фернандо Колон, например, утверждает, что комиссия отказала его отцу, ссылаясь на блаженного Августина, который считал, что не существует антиподов, а поэтому и невозможно из одного полушария проникнуть в другое.

Такой ответ Колумб, вероятно, получил бы, если бы события развертывались не в XV, а в X веке. И, кроме того, автор проекта не ставил вопрос о путешествии в «другое полушарие». Он желал коротким западным пу­тем дойти до восточной оконечности Азии, то есть до зе­мель, как и Европа, лежащих в северном полушарии и населенных отнюдь не антиподами.

Не менее странные аргументы противников проекта приводил Лас Касас. По его словам, эти деятели не толь­ко разделяли сомнения блаженного Августина, но и по­лагали, что, плывя в западном направлении, автор проек­та сперва должен будет спуститься вниз, а затем, в дру­гом полушарии, ему придется все время подниматься в гору, корабли же не приспособлены для такого восхож­дения.

Но и Фернандо Колон, и Лас Касас наряду с этими явно нереальными доводами ссылались и на вполне ве­роятный аргумент: не имеет смысла предпринимать за­морские экспедиции, пока идет война с Гранадой.

К счастью, о работе комиссии сохранился отзыв одно­го из ее членов, Родриго де Мальдонадо.

В 1515 году, выступая в качестве свидетеля в тяжбе Диего Колона с кастильской короной, он дал такое пока­зание:

«Сей свидетель заявил, что он, а также тогдашний приор Прадо, который стал затем архиепископом гранад-ским [Талавера], и другие ученые, законоведы и моряки обсуждали с упомянутым Адмиралом то, что касалось плавания к названным островам, и все они согласились: противоречит истине то, что говорил Адмирал, но, вопре­ки мнению большинства членов комиссии, последний упорно настаивал на своем» (56, VII, 101—102).

Надо полагать, что космографы и моряки приводили те же резоны, что и члены лиссабонской Математической Хунты. Им ведь были ведомы расчеты Птолемея, считав­шего, что суша по протяженности равна морю, и градус­ные расстояния они измеряли не в коротких милях.

Испанский колумбовед А. Алтолагире-и-Дувале заклю­чил, что отрицательное решение комиссия приняла «к чести для кастильской науки».

Доля истины в этом утверждении есть, но, к чести Колумба, ему удалось обойти мужей кастильской науки и вопреки их прогнозам совершить великие открытия. Правда, открыл он не то, что искал...

Вторая аудиенция, данная королевской четой, не оправдала надежд Колумба. Однако королева и король воздержались от окончательного ответа.

Весьма возможно, что к тому времени у Колумба уже появились при дворе влиятельные сторонники, но так или иначе королевская чета предпочла оставить автора проек­та в резерве. Посулы его были весьма соблазнительными, и стоило до поры до времени удерживать этого упрямого генуэзца на привязи.

Что Колумбу окончательно не отказали в королевских милостях, явствует из ведомостей казначея Франсиско Гонсалеса де Севильи.

15 октября 1487 года он получил четыре тысячи мараведи по непосредственному указанию их высочеств.

Королевский табор отбыл на север, а обескураженный Колумб остался в Кордове. Время шло, жернова по-прежнему вертелись.

---

[39] Contador Mayor de Castilla — таков был титул Кинтанильи. В буквальном переводе титул этот звучит так: главный счетовод Кастилии, но функции этих должностных лиц были куда значи­тельнее и почетнее. По существу, «главные счетоводы» были ми­нистрами финансов.

[40] Испанский хронист XVII века Педро Саласар де Мендоса, касаясь взаимоотношений Талаверы и Колумба, писал: «Он [Ко­лумб] явился ко двору с рекомендательными письмами к Эрнан­до де Талавере, исповеднику королевы, но тому дело показалось столь трудным, что он его не стал слушать» (114, 214—215). Ко­нечно, Талавера Колумба выслушал, но с таким видом, что про­сителю казалось, будто исповедник королевы глух от рождения.

[41] Их было десятка два, но на аудиенции в Алькала-де-Энарес присутствовали не все члены совета и не самые влиятельные из них.

[42] Превосходное описание Саламанкского университета конца XV века дал в одной из своих работ советский испанист В. Л. Афанасьев (7, 38—63).