Глава XXIV

Страшное зрелище предстало перед взорами Луи и его спутников, когда они приблизились к месту стоян­ки эскадры. Адмиральская каравелла «Санта Мария», которая всего четыре дня назад гордо покачивалась на волнах в славном убранстве всех своих парусов, сейчас лежала в обломках на прибрежном песке, с пробиты­ми бортами и сломанными мачтами. «Нинья» все еще стояла невредимая в небольшом расстоянии от потер­певшего крушение судна. Но «Нинья» была в сущности простая фелюга, получившая название каравеллы только из приличия.

Весь берег был завален досками и бревнами, и ис­панцы вместе с подданными Гуаканагари сооружали нечто вроде форта, что свидетельствовало о том, что в планах экспедиции произошли большие изменения.

Оставив Озэму в жилище одного из туземцев, оба искателя приключений поспешили к своим, чтобы уз­нать от них, что произошло.

Христофор Колумб встретил своего юного друга по обыкновению приветливо, хотя и был глубоко удручен. О том, как погибла «Санта Мария», рассказывалось не раз, и мы не будем здесь повторяться. Дон Луи узнал, что адмирал решил оставить часть команды в крепо­сти, потому что «Нинья» слишком мала, чтобы вмес­тить на борт всех.

Гуаканагари проявлял к испанцам самое искреннее сочувствие и всячески старался им помочь, и последу­ющая за возвращением дона Луи неделя прошла в го­рячей работе. Крушение адмиральского судна произо­шло утром 25 декабря 1492 года, а 4 января 1493 года «Нинья» была готова к отплытию в Испанию. За это время Луи видел Озэму лишь однажды: он нашел ее опечаленной, молчаливой и похожей на сорванный цве­ток, который горестно поник, хотя и сохраняет еще свою красоту.

3 января, накануне отплытия, дон Луи прохаживал­ся неподалеку от только что достроенного форта, ког­да Санчо сказал ему, что Озэма хочет с ним погово­рить. К своему удивлению, наш герой застал юную гаитянку в обществе ее брата. Дон Луи отметил, что Озэма успокоилась и повеселела, улыбка снова расцве­ла на ее лице, и молодой человек подумал, что она ни­когда еще не была так хороша.

Несмотря на взаимное незнание языка, гаитяне и испанец прекрасно понимали друг друга, и вскоре дон Луи уже знал причину перемены, произошедшей с Озэмой. Оказалось, что брат и сестра основательно обсу­дили свое положение. Зная мстительный нрав Каонабо, они пришли к заключению, что избавить Озэму от его домогательств может только бегство. Они решили, что лучше всего будет, если Озэма уедет с испанцами в их далекую страну.

Что побудило брата к подобному решению, трудно сказать, а что касается Озэмы, то ее чувства уже не составляют для читателя тайны. Туземцы знали, что Колумб увозит с собой в Испанию несколько человек из местных жителей, среди них было три женщины. Одна из женщин занимала видное положение, будучи женой вождя и родственницей Озэмы. Под их покрови­тельством и охраной Маттинао считал возможным от­пустить сестру, тем более что само путешествие в Ис­панию им представлялось чем-то вроде прогулки с од­ного острова на другой, они не видели в нем ничего опасного.

Решение брата и сестры застало дона Луи врас­плох. Он был и польщен, и обрадован такой предан­ностью Озэмы, но вместе с тем несколько смущен. Хотя Мерседес всецело занимала его воображение, все же минутами он начинал сомневаться в себе. Однако, по­размыслив, он нашел план исполнимым и отправился к адмиралу, чтобы поговорить с ним об этом деле.

Колумб находился в крепости. Он выслушал дона Луи внимательно и с большим интересом. Несколько раз юноша опускал глаза под пристальным взглядом адмирала, но в общем справился со своей задачей, бла­гополучно.

— Вы говорите, она сестра касика? Молодая девуш­ка? — задумчиво проговорил Колумб.

— Да, дон Христофор, настоящая принцесса по кра­соте и происхождению!

— Что же, чем редкостнее образец туземной красо­ты, тем лучше,— согласился адмирал.— Наши госуда­ри будут довольны и по достоинству оценят сделанные нами открытия. Правда, «Нинья» невелика, поэтому я решил предоставить женщинам главную каюту, а нам с вами несколько недель придется потерпеть. Приведи­те девушку и позаботьтесь, чтобы она ни в чем не тер­пела недостатка.

На следующий день ранним утром Озэма взошла на каравеллу, увозя с собой свои скромные богатства, в том числе и мавританскую чалму. Девушка нежно и трогательно простилась с братом. У туземцев вообще были сильно развиты семейные чувства. Очевидно, брат и сестра полагали, что разлука будет недолгой, и таким образом они избавятся от преследований ненавистного Каонабо.

Первоначально Колумб намеревался пройти гораздо дальше и, прежде чем вернуться в Европу, продолжить поиски новых земель. Однако гибель «Санта Марии» и бегство «Пинты» заставили его поспешить с возвраще­нием. Он опасался, что еще какой-нибудь непредвиденный случай погубит его последнее судно, а вместе с ним — результаты его экспедиции.

4 января 1493 года судно Колумба двинулось в об­ратный путь, на восток. Теперь единственным желани­ем адмирала было скорее вернуться в Испанию.

6 января марсовый матрос увидел идущую навст­речу «Пинту». Мартин Алонсо Пинсон возвращался. Он выполнил задуманное, добыл у туземцев значительное количество золота, однако никаких золотых рудников

ему обнаружить не удалось.

Адмирал принял мятежного капитана холодно, спо­койно выслушал его объяснения и приказал готовить «Пинту» к обратному плаванию. Выбрав подходящую бухту, где можно было запастись дровами, водой и дру­гими" припасами, каравеллы встали на якорь, а когда все необходимое было готово, двинулись на восток вме­сте, по-прежнему держась побережья Гаити, или Эс­паньолы.

Только 16 января мореплаватели окончательно рас­простились с приветливым островом и повернули на се­веро-восток, в открытый океан. Едва земля скрылась из виду, как попутный ветер упал и на смену ему пришли встречные пассаты. Впрочем, океан был довольно спо­коен, и к 10 февраля, лавируя, отклоняясь от прямого курса и делая все от него зависящее, адмирал наконец сумел вывести каравеллы из полосы пассатных ветров, и они оказались на одной параллели с Палосом. В от­личие от первого путешествия теперь уже «Нинья» все время опережала «Пинту», у которой треснула бизань- мачта, что лишало ее возможности нести много парусов.

Почти все, что поражало экипажи на пути к Эспань­оле, встречалось и теперь, только на этот раз тунцы и крабы не производили прежнего впечатления, а водо­росли не пугали людей, как таинственная, непреодоли­мая преграда. Очутившись в открытом океане, корм­чие обоих судов стали менее уверены в своих расчетах и нередко вступали друг с другом в горячие споры.

- Слышали вы сегодня, дон Луи, пререкания Вин­цента Янеса с его братом Мартином Алонсо по поводу расстояния, отделяющего нас от Европы? Эти перемен­ные ветры совершенно сбили с толку наших моряков, — улыбаясь, заметил Колумб.— Они воображают, что на­ходятся где угодно, только не там, где мы на самом де­ле. Они думают, что мы близ Мадейры, то есть ровно на сто пятьдесят миль ближе к Испании, чем в действи­тельности!

- А по вашим расчетам, дон Христофор, где мы сей час? — спросил дон Луи.

— Мы сейчас южнее острова Ферро, мой юный граф на добрых двенадцать градусов западнее Канарских островов. Но пусть они остаются при своем заблуждении,— добавил адмирал,— до тех пор, пока наши права на открытие не будут утверждены за нами. Ведь ни один из них не сомневается теперь, что мог бы без труда сделать то, что и я, а ведь они не в состоянии даже найти дорогу домой!

Несмотря на изменчивость ветров, погода стояла хо­рошая. Правда, налетало несколько шквалов, но они были непродолжительны и не очень жестоки. Великий мореплаватель уже воспрянул духом, но тут на него обрушилось самое страшное и жестокое испыта­ние.

В ночь на 11 февраля эскадра прошла свыше ста миль. Поутру было замечено много птиц, и кормчие полагали, что они находятся близ Мадейры, Колумб же считал, что они неподалеку от Азорских островов.

На следующий день ветер усилился, море сильно волновалось и к вечеру разыгралась настоящая буря, какой большинство из находившихся на «Нинье» еще никогда не переживало. Все, что можно было сделать для спасения судна, было сделано, все меры предосто­рожности приняты, но, по несчастью, «Нинья» была слишком легка вследствие истощения запасов пресной воды и всяких иных припасов, и потому судно сидело недостаточно глубоко. Для небольшого судна это пред­ставляло большую опасность, так как его мог перевер­нуть первый же сильный шквал.

Вечером 12 февраля Колумб, как обычно, стоял на юте, следя за заходом солнца. Дон Луи был рядом с адмиралом. Никогда еще наш герой не видел столь грозного зрелища, даже Колумб признался, что такие зловещие закаты бывают на море нечасто.

Заход солнца в океане, когда угрюмые тучи клубятся на горизонте, предвещая шторм, невозможно сравнить с самой сильной грозой на земле. Ветер, не­бо, океан словно объединяются, чтобы подавить чело­века. А когда это зрелище овеяно дыханием февраля, оно еще безысходнее и мрачнее.

— Закат не предвещает ничего хорошего, дон Луи,— заметил Колумб.

— Вы полагаете, дон Христофор, что ночь будет страшная?

—  Я знаю, а не полагаю. Такие приметы я уже ви­дел.

—  Вы опасаетесь за судьбу судна.

— Опасаюсь и тревожусь, потому что судно имеет слишком ценный груз: груз наших открытий, печально было бы потерять его среди этих пустынных вод. Смотрите!.. Вот новый признак непогоды!

Дон Луи в это время смотрел в другую сторону, ста­раясь различить вдали контуры «Пинты», но при по­следнем возгласе адмирала оглянулся и увидел, что, несмотря на позднее время года, северо-восточный го« ризонт прорезали одна за другой две яркие молнии.

— Сеньор Винцент, вы здесь? — спросил Колумб, вглядываясь в группу темных фигур на палубе.

—  Здесь, дон Христофор! Смотрю на небо и думаю, что это явление предвещает нам сильнейшую бурю!

—  Все ли надежно на каравелле?

— Все, ваше превосходительство, больше ничего сделать нельзя! Рулевые выбраны самые опытные и на­дежные, и сам я всю ночь не сомкну глаз!

— И я тоже, уважаемый Пинсон. Мы будем насто­роже.

Через некоторое время поднялся юго-западный ве­тер, попутный, но такой яростный, что адмирал прика­зал убрать последний парус. Почти всю ночь ураган гнал каравеллы на северо-восток. Мартин Алонсо боль­ше не думал только о себе и вел «Пинту» как можно ближе к «Нинье». Каравеллы тянулись друг к другу, как два человека в минуту смертельной опасно­сти.

Так прошла ночь на 13 февраля. Днем ветер, стал как будто стихать. Оба судна подняли по одному не­большому парусу и понеслись по волнам, как птицы. Но к ночи буря забушевала с новой силой и застави­ла мореплавателей снова убрать паруса. Вскоре кара­веллы попали в такой район океана, где свирепствовал настоящий хаос волн, вызванный столкновением двух штормов. Оба судна отважно пробивались вперед в этой адской свистопляске, но уже начали изнемогать в неравной борьбе, и те, кто это понимал, с тревогой улавливали все новые признаки опасности.

Еще вечером Колумб заметил, что «Пинта» начинает крениться слишком сильно. Без колебаний он при­казал «Нинье» приблизиться к выбившейся из сил по­друге: остаться в такую бурю одной для каждой из ка­равелл было почти равносильно гибели.

Так встретили измученные моряки ночь на 14 февраля. Горькие чувства владели адмиралом, когда он сидел без сна в своей тесной каюте и напряженно ждал, что принесет ему следующая минута — избавление или гибель. Рев волн почти заглушал завывание бури, раз­диравшей в клочья взбаламученные воды Атлантиче­ского океана.

Дон Луи при всем его бесстрашии смутно чувство­вал, что положение становится критическим.

— Ужасная ночь, сеньор,— заметил он, ничем не выдавая своих истинных чувств.— Такой свирепой бу­ри я не видел еще ни разу в жизни.

Колумб тяжело вздохнул.

—  Граф де Лиерра,— торжественно проговорил он,— нам остается еще исполнить один долг. Достаньте из ящика два листа пергамента и все, что нужно для пись­ма. Мы должны сообщить людям о том, что открыли, пока есть время. Кто знает, сколько нам еще остается жить!

Взяв пергамент, адмирал, несмотря на страшную качку, принялся писать. Написав фразу, он тотчас дик­товал ее дону Луи, и тот слово в слово переписывал ее на свой пергамент. Составленный таким образом доку­мент содержал краткий отчет о сделанных открытиях, в нем указывались градусы долготы и широты Эспаньо­лы и других островов, еще кое-какие наблюдения, сде­ланные адмиралом. Документ был адресован Ферди­нанду и Изабелле.

Когда все было готово, адмирал тщательно завернул оригинал в провощенную парусину, и дон Луи сделал то же самое со своей копией. Эти свертки они помести­ли в два больших восковых круга, после чего адмирал велел принести два небольших пустых бочонка и, вло­жив в каждый из них по свертку, приказал плотнику забить бочонки так, чтобы их можно было пустить в море. С бочонками в руках Колумб и дон Луи вышли на палубу.

Ночь была так страшна, что никто на «Нинье» не спал: весь экипаж собрался вокруг грот-мачты, где не так свирепствовали волны. Завидев адмирала, все ки­нулись к нему, желая узнать, что он думает и что на­мерен предпринять. Сказать своим спутникам правду Колумб не мог: это значило бы лишить их последней надежды. Поэтому, объяснив, что ему необходимо ис­полнить какой-то обет, он собственноручно бросил свой бочонок в море. Бочонок дона Луи остался на юте, в расчете, что он всплывет, если судно пойдет ко дну.

С тех пор прошло три с половиной столетия, но до сих пор этот бочонок не найден. Плавучесть его была такова, что он мог держаться на воде годами. Покры­тый ракушками, он, может быть, до сих пор странству­ет по морям, храня свою великую тайну.

Исполнив свой долг, адмирал огляделся по сторо­нам. Тьма была настолько непроглядной, что только благодаря тусклому отсвету волн можно было понять, где начинается океан и где кончается каравелла.

«Нинья» ныряла между огромными волнами, как дельфин. Стараясь сохранить до известной степени на­правление, адмирал приказал Винценту Янесу поднять один парус, но около полуночи Пинсон доложил, что маленькое судно не в состоянии нести и его.

— Да,— согласился Колумб,— напор волн слишком силен. Но отчего у вас не поднят фонарь на мачте?

— Он гаснет, сеньор. Время от времени мы зажига­ем его, но сохранить в нем огонь нет возможности.

— А давно ли вы видели «Пинту»? — спросил Ко­лумб с тревогой.

— Каждый раз, когда мьгподнимали зажженный фо­нарь, нам отвечали с «Пинты» тем же,— ответил Пин­сон.

— Поднимите еще раз,— приказал адмирал.

На мачту подняли фонарь, и вскоре вдали среди бу­шующих волн засветился слабый огонек. Фонарь стали поднимать через короткие промежутки времени, но с каждым разом ответный сигнал вспыхивал все дальше, пока окончательно не затерялся в ревущей мгле.

— Видно, брата сильнее уносит, чем нас,— сказал Винцент Янес,— а мачта у него слишком слаба, она не может нести паруса в такую бурю.

Колумб приказал убрать бизань и на «Нинье», но в такую погоду это было делом нелегким, взяться за не­го могли только самые опытные матросы, такие, как Санчо и Пепе. Когда им это удалось, маленькое судно всецело оказалось во власти ветра и волн. Ярость бури Достигла предела. Лишь бдительность рулевых спаса­ла «Нинью» от неминуемой гибели. Санчо пускал в ход все свое искусство и силу, стараясь держать судно но­сом к волнам, и пот катился по его лицу, как будто он вновь очутился под лучами жаркого тропического солнца.

Между тем тревога среди экипажа нарастала.

- Слушайте, Винцент Янес,— сказал Колумб,— у нас слишком облегчен трюм. Попытаемся- наполнит пустые бочки забортной водой. Дело трудное, но риск} нуть стоит. Пусть их осторожно спустят под брезент и установят вдоль киля. Да пошлите туда людей посмев калистей, чтобы вода вместо бочек не оказалась в трюме!

Понадобилось несколько часов напряженной работы, чтобы выполнить этот приказ, но еще до рассвета мно­жество бочек с водой было спущено в трюм, что сразу увеличило остойчивость[38] судна.

Под утро хлынул проливной дождь. Ветер сменился с южного на западный; однако почти не утратил своей силы. Колумб приказал снова поставить мачту, и «Нинья» понеслась через бушующее море на восток.

Когда совсем рассвело, погода немного улучшилась. «Пинты» нигде не было видно, и большинство полага­ло, что она пошла ко дну. Волны постепенно станови­лись все ровнее, и матросы перестали держаться за снасти, что они делали до того, чтобы их не смыло с палубы. Вскоре подняли еще паруса, и каравелла нако­нец смогла лечь на нужный курс.

---

^[38] Остойчивость — свойство судна плавать, не теряя положения равновесия.