Глава IV

Пышными торжествами начался в городе Санта-Фе день 2 января 1492 года. После длившихся несколько недель секретных переговоров об окончательной сдаче Гранады — накануне это счастливое событие было объ­явлено наконец войску и народу—2 января было на­значено вступление победителей в город.

Первым вошел в город великий кардинал во главе большого отряда войск. После встречи покинувшего го­род Боабдила с Фердинандом последний король Гра­нады направился к горному проходу, откуда он в по­следний раз окинул взглядом дворцы своих предков, которому было дано поэтому название «Последнего вздоха мавра».

Хотя Изабелла включила взятие Гранады в условия своего брачного договора с Фердинандом и самая эта победа являлась, так сказать, делом ее воли, тем не ме­нее она пожелала во время вступления в город остать­ся позади своего мужа, несмотря даже на то, что Гра­нада была присоединена к Кастилии, а не к Арагонии, с которой она почти не имела смежных земель.

В толпе окружавших королеву людей кроме свиты и придворных было много монахов, в числе которых осо­бенно выделялся один, которого все называли патер Педро. Возле патера находился неотлучно молодой че­ловек, скромно одетый, но удостоившийся особенной ми­лости королевы. Хотя на нем не было ни лат, ни шлема, многие упорно утверждали, что это кто-нибудь из знат­нейших людей Кастилии.

—  Какой славный день! — воскликнул патер Пед­ро.— Твои предки, сын мой, дон Луи, с радостью вос­кресли бы, чтобы взглянуть на поражение мавров.

—  Неужели они радовались бы неудаче мавров, при­нужденных покинуть волшебную Альгамбру?

Патер поморщился, и лицо его стало мрачно, но вскоре он снова заговорил со своим спутником:

— Видишь ты там этого человека с серьезным и гордым лицом, с манерой властелина, в скромной одежде?

—  Вижу, он похож на моряка, на человека, много видевшего и много испытавшего в своей жизни.

—  Ты не ошибся! Это Христофор Колумб, прибыв­ший недавно из Генуи.

—  Я помню адмирала, носившего это имя.

—  Он не адмирал, но желал бы быть адмиралом и мечтает о короне! Ты прибыл недавно из чужих стран и потому не слышал о нем; легкомысленные придворный смеются над ним, но для серьезных людей он — стран­ная загадка.

—  Все, что вы говорите о нем, патер Педро, возбуж­дает мое любопытство... Давно он здесь?

—  Уже семь лет! Он упрямо просит, чтобы ему дали возможность сделать открытие. Он уверяет, что, идя на запад по океану, он придет в Индию к большому остро­ву Сипанго и королевству Катай, о которых сохрани­лись легенды некоего Марко Поло.

— Как?! Индия на восток от нас, а он хочет прийти к ней, идя на запад?! Ведь это было бы возможно толь­ко при условии, что земля кругла, как шар! А между тем она — плоскость.

— С этим он не согласен! Он утверждает, что на море, когда видишь вдали корабль, то раньше всего видны бывают только верхние паруса, потом нижние, наконец самое судно. Ты этого не замечал во время твоих плаваний, дон Луи?

—  Да, это так! Но Англия, Франция, Германия и все северные страны так же плоски, как и наша Кастилия!

—  Пусть так, но почему же ты на английских судах видел в море раньше всего верхние паруса? Разве анг­личане ставят вверху самые большие паруса?

—  Конечно, нет! Это было бы безумием: верхние па­руса всегда самые малые!

—  Так почему же ты издали раньше видишь самые малые и потом лишь большие?

—  Это вопрос, но не доказательство! — возразил юноша.

—  Но в нем заключается почти доказательство.

—  Неужели, патер Педро, и вы утверждаете, что земля круглая?

- Я не смею еще утверждать, дон Луи, но, призна­юсь, это обстоятельство с парусами сильно смущает меня!

- Это смелая мысль! И что же, этот Колумб наме­рен в самом деле переплыть весь Атлантический океан в поисках какой-то неизвестной страны?

- Да, таково его намерение, и все эти семь лет он настоятельно упрашивает наш двор предоставить ему необходимые средства. Я слышал, что до этого он почти столько же времени безрезультатно молил об этом в других странах.

— Хм! — задумчиво промолвил дон Луи.— Но если земля кругла, то почему же моря и реки не стекают вниз, и если Индия, по его мнению, лежит под нами, то каким образом там ходят люди? Неужели же головою вниз, как иногда мухи, или у них на ногах когти, как у кошек?

—  Допустим, что представление Колумба о земле смешно, нелепо, но какою же представляете вы себе ее?

— Плоской, как щит того мавра, которого я уложил во время последней вылазки!

— Значит, она должна иметь предел, значит, можно дойти до самого края, где она кончается и обрывается со всех четырех краев?

— Признаюсь, я никогда об этом не думал раньше, но, вероятно, где-нибудь должно быть такое место, где, стоя на самом краю земли, можно поставить одну ногу на облака! — засмеялся дон Луи.— Хотел бы я знать, согласны ли ученые с мнением этого мореплавателя?

— Ученые, обсуждавшие все эти вопросы на осо­бом совещании в Саламанке, расходятся во мнениях. Те, которые согласны допустить, что земля кругла, сильно опасаются, что судно, достигшее острова Сипанго с за­пада, не будет в состоянии вернуться обратно вследст­вие необходимости подъема, и я сильно опасаюсь, что Колумбу не скоро суждено увидеть свой легендарный остров. Удивляюсь, что он еще здесь. Я слышал, что он отправился в Португалию.

— Скажите, если он семь лет тщетно добивается не­обходимых средств, то, значит, у него есть чем жить все это время?

— Все думают, что он беден, и я знаю, что он зара­батывает средства к существованию, изготовляя геогра­фические карты.

— Право, ваши рассказы об этом человеке, патер Педро, возбуждают во мне желание побеседовать с ним. Я подойду к нему и заговорю с ним!

— И ты думаешь, дон Луи, что это так просто? Хри­стофор Колумб так горд сознанием великих своих за­мыслов, что короли и государи не в состоянии заста­вить его признать свое превосходство над ним.

— Право, это удивительный человек, и я горю не­терпением познакомиться с ним. Устройте это, патер Педро!

— Охотно — согласился монах, и они направились к тому месту, где стоял Колумб. Однако патер Педро не сразу отважился заговорить с ним и долго выжидал удобного момента; дон Луи не понимал этой нереши­тельности, и явные признаки его нетерпения и досады привлекли внимание Колумба. Он взглянул в сторону патера Педро и, узнав его, поздоровался с ним.

— Вот мы и дошли наконец до торжества! — начал монах.

—  Да, отец мой, вы видите в этом победу креста, а я — торжество настойчивости, и внутренний голос гово­рит мне, что то, перед чем не отступаешь, непременно осуществится.

— Я рад, что вы упомянули о ваших планах,— заме­тил патер Педро.— Это позволяет мне обратить ваше внимание вот на этого молодого человека, моего родст­венника, который, узнав о ваших смелых замыслах, воз­горелся желанием услышать о них из ваших уст, если вы соблаговолите...

— Я всегда готов удовлетворить любознательность людей предприимчивых и охотно сообщу вашему родст­веннику все, что он пожелает узнать относительно моих намерений и стремлений.

Все это было сказано таким тоном, что дон Луи сра­зу почувствовал, что не он окажет честь этому моряку своими расспросами, а, напротив, он должен себя счи­тать польщенным тем, что удостоит его беседой.

— Однако вы еще не назвали мне имени вашего мо­лодого родственника, патер Педро,— добавил Колумб.

— Его зовут дон Луи де Бобадилья, и он приходит­ся племянником вашей уважаемой приятельнице, мар­кизе де Мойа.

— Донья Беатриса — одна из моих лучших поддер­жек, а любознательный, предприимчивый дух в молодом человеке всего более дорог моему сердцу. Племянник доньи Беатрисы может рассчитывать на полную готов­ность с моей стороны удовлетворить все его желания.

Такая речь в устах человека, зарабатывающего сво­им трудом насущное пропитание, такой снисходительный, почти покровительственный тон его слов поразили юношу. В первую минуту он готов был возмутиться, за­тем рассмеялся и в результате ответил почтительно на обращенные к нему слова:

— Судя по тому, что вас радует победа над мавра­ми, сеньор, я думаю, что и вы, вероятно, сражались на море, если не на суше.

—  Да, сын мой, и на море, и на суше; было время, когда я любил искать опасности и в бою, но с того вре­мени, когда у меня зародились более великие замыслы, я перестал думать об этом. Много лет прошло с тех пор, как я сражался против врагов вместе с родственником моим, Колумбом-младшим, и адмиралом Колумбом, мо­им дядей, против венецианцев. Мы дрались с зари и до заката, и я не был даже ранен; другой раз судно, на котором я находился и сражался, было сожжено непри­ятелем, а я вплавь достиг берега и был, таким образом, сохранен для более великих задач,— горячо добавил Колумб.