Фиесты, празднества и развлечения

Развлечений на острове немно­го, и поэтому используется каждый удобный для этого слу­чай. Самый простой вид раз­влечения — собраться и пого­ворить. Наиболее удобно это делать во время коллективной работы, например при построй­ке барок или производстве челнов из тоторы. Тут всегда найдется несколько человек, которые с удовольствием по­смотрят, как другие работают. Постоят возле или посидят и побеседуют. Так же и женщи­ны, только те не могут подоб­но мужчинам сидеть и ничего не делать. Они также с удо­вольствием собираются и пере­мывают косточки живым и мертвым, причем с не меньшим искусством, чем наши женщи­ны, однако работу бросить не смеют. Многие на такие бесе­ды приносят шерсть и верете­на. Некоторые берут овечьи шкуры и ножами из куска за­остренной жести (подобными тем ножам, которые находят при археологических раскоп­ках) срезают с них шерсть для прядения. Дабы не обидеть мужчин, должен сказать, что они также часто захватывают на такие беседы какую-нибудь работу. Или плетут сеть, или очень ловко свивают из длин­ной желтой травы веревки для разных надобностей.

Молодежь встречается на холмике напротив церкви, от­куда открывается вид на всю деревню. Сходятся здесь в большинстве случаев лишь на минутку, постоят с руками в кар­манах и снова идут по своим делам. У пожилых мужчин, выез­жающих ранним утром на рыбную ловлю и возвращающихся между четырьмя и пятью часами после полудня, времени для разговоров остается маловато. У более молодых мужчин, занятых на вязке бальсы из тоторы (по-аймарски ямпу), воз­можностей собраться и поговорить побольше.

Воскресенье на острове (за исключением маленькой груп­пы евангелистов) не празднует никто. Удобный случай для встречи — конечно, это относится лишь к мужчинам — пред­ставляет собой собрание перед костелом. Зато каждое вос­кресенье на спортивной площадке у южного залива играют в футбол. И даже неровная каменистая площадка не снижает воодушевления игроков. На острове есть пять футбольных команд, которые имеют даже спортивную форму. Футболь­ные трусы есть лишь у некоторых, другие играют в длинных брюках, а бывает, и в шляпах. Так же обстоит дело и с обувью. Бутсы здесь редкость, играют в полуботинках или в тех же сандалиях из автомобильных шин, наконец, босиком.

Играют страстно, очень быстро, без каких-либо уловок, ради удовольствия от самой игры, от движения. Я не заметил, чтобы индейцы стремились победить и «болели» за свою команду, скорее, обеим сторонам доставляют удовольствие как удачные, так и неудачные действия. Судья на поле бывает редко, играют обычно до тех пор, пока есть желание и пока видно. Предметом шуток чаще всего бывают сандалии. Они свободно сидят на ноге и при резком ударе летят обычно вме­сте с мячом, что чрезвычайно веселит зрителей и игроков. Столь же искренне все смеются, если кто-нибудь из игроков растянется, споткнувшись о камень. Вот так после полудня играют в футбол каждое воскресенье и каждый праздник, че­редуются команды и зрители, и все довольны.

Дети тоже любят играть в футбол и маленьким мячом в нечто похожее на лапту, а также в кости и хлопушки из зеле­ной тоторы: быстро свертывая стебель, сжимают воздух и затем прокалывают оболочку ногтем. Играют в большинстве на выгоне, где строят из камней маленькие домики и печурки.

***

Праздники, или фиесты, можно разделить на местные и проходящие в другой деревне. Основанием для них служат либо такие церковные праздники, которые признаются всеми (когда фиеста бывает всюду), или местный церковный празд­ник, обычно в честь святого — покровителя (когда фиесты бывают в определенном месте). О днях праздников на тех или иных островах, в тех или иных деревнях помнят очень хорошо, и на каждую фиесту отправляются на одной или нескольких парусных лодках.

Выезжают спозаранку, поскольку на фиесте можно соче­тать приятное с полезным: что-то продать, что-то купить, глав­ным образом выменять продукты, которых на острове нет. В районе озера Титикака обмен вообще обычная форма тор­говли, сохранившаяся еще с государства инков, а возможно, что со времен еще более древних.

Поездка на праздник — это нечто почти приключенческое. Когда я ехал с индейцами впервые, разбудили нас почти в час ночи. Кстати, на острове понятие это очень условное, и плюс- минус час или два ничего не значат. Как-то раз друзья мне сказали, что выплывают на озеро в шесть утра. Я встал вовре­мя и в шесть был на месте, у лодки. Вокруг — ни души. Когда я в семь часов пришел за ними домой, мне сказали, что еще рано, и удивились, узнав, что уже столько времени.

Итак, разбудили меня ночью, месяц уже давно зашел, и тьма была кромешная. Спотыкаясь, добрались при свете туск­ло горевших керосиновых фонарей до парусника и, прыгая с камня на камень, подошли к «трапу», который вел нас на нос. Затем по широким поперечным скамьям перебрались на кор­му, причем мне показалось, что внизу, на дне, буквально ки­шит людьми. Шестами мы оттолкнули судно от берега. Затем при свете керосиновых фонарей подняли парус. Это была фан­тастическая картина — тускло освещенные фигуры, закутан­ные в пончо, в ушастых шапках, как будто таились от кого-то на задней палубе, против светлого пятна большого паруса.

Реи заскрипели, парус постепенно набрал ветра, и судно двинулось. Мы медленно поплыли по заливу. Внизу, под нами, послышались плач проснувшегося младенца и успокаивающий шепот матери. Там, внизу, спали закутанные в накидки индей­цы, главным образом женщины, которые хотели посетить ры­нок и фиесту. И снова все стихло, только слабо поскрипывал руль.

Наконец мы вышли из залива, и судно пошло быстрее.

Плыли мы до самого рассвета, заставшего нас на другой стороне озера, близ берега. Там уже стояли две барки, и под­плывали еще несколько. Примерно в трехстах метрах от берега вырисовывалось скопление домиков, деревня Сонгъахи, цель нашей поездки и «место действия» сегодняшней фиесты, От кухонь хижин шел дым, там варился завтрак. Только в эти минуты я почувствовал холод, который на озере утром не ощу­щается. Мороз пробежал по всему телу — я вспомнил о круж­ке горячего кофе. В таком положении мне было не до восхода солнца над прибрежными холмами. Я сказал себе, что на ост­рове солнечные восходы также очень красивы, и поспешил на берег.

В деревне было уже немало ранних пришельцев. Вдоль шоссе стояли маленькие палатки, в которых их владельцы, ве­роятно, спали ночь. Перед входом почти каждой из них горел примус. Не могу сказать, чтобы я особенно любил кофе, но редко когда я чего-либо так желал, как черного кофе из же­стяной кружки и куска хлеба в то морозное утро. После кофе мир стал значительно уютнее. Да и солнце начинало пригре­вать, и я в хорошем настроении пошел осматривать место празднества.

Рынок был разделен по видам товаров. Около шоссе — фрукты, апельсины, бананы из юнгас, разные напитки, лимо­над, пиво с гордыми наклейками «Пилснер» из Ла-Паса, чича (Чича — хмельной напиток из кукурузы. Размолотая кукуруза разже­вывается, затем она должна перебродить. Напиток желтоватого цвета и очень приятного вкуса) из Кочабамбы и внушающий страх здешний чистый спирт. Про­странство перед церковью на другой стороне шоссе было за­полнено текстилем. Брюки, пиджаки, рубашки, пестрые мате­рии на женские блузы и юбки, мужские шляпы европейского типа и женские котелки с золотисто-желтыми и серебристыми лентами и тесьмой. Возле них куча сандалий из старых шин.

За первыми домиками, сбоку от церкви, другая часть рын­ка, с иным товаром. Здесь уселись жестянщики со своими из­делиями, посудой, жестяными коробами, далее на земле раз­ложены полотнища с разными мелкими вещами, от брит­венных лезвий и висячих замков до ленточек и прочих галантерейных товаров. Еще дальше заботливо выровненный ряд индианок, в нем занимают места и наши попутчицы с острова Сурики. Садятся на землю, снимают со спины пестро­полосатые шерстяные платки и раскладывают перед собой куч­ки маленьких рыбок, испеченных особым способом между рас­каленными камнями.

За ними другой ряд, здесь продается глиняная посуда, сделанная без гончарного круга: большие кувшины для воды с узкими горлами, блюдца, расписанные незатейливыми цветами, большие миски. Все уложено в соломе и сухой траве, чтобы ничего не разбилось. Торговля ведется весьма интерес­ным способом, К нашей «маме» Суксу подходит женщина в зеленой юбке и красной кофте. Шляпа у нее щегольски сдви­нута на бок. Садится, развязывает перед собой узелок отбор­ной оки. Мама соглашается: ока ей нужна, а подошедшей женщине нравятся печеные рыбки, и торговля начинается. Мама опытным глазом оценивает кучку оки и отделяет от сво­ей кучки рыбок столько, сколько, по ее мнению, соответствует предлагаемой оке. Женщина убирает оку, потому что ей ка­жется, что рыбок мало. Но тут уж рукам помогают языки. Мама добавляет рыбок, и ока снова кладется на место. Затем совершается обмен кучками, Однако торговля на этом не заканчивается. Мама роется в оке и откладывает в сторону несколько корней, по ее мнению плохих. Тогда женщина на­клоняется к рыбкам, вытаскивает одного уродца за хвостик и презрительно бросает его снова в кучку. Так летают корни и рыбки туда и сюда, но обе женщины удовлетворены. Мама сгребает оку, а женщина — рыбок, затем каждая связывает товар в кусок коричневой шерстяной материи и укладывает в платок. Обмен произведен. Обмениваются здесь почти всем, деньги можно увидеть редко.

Встречаем друзей с острова, которые сообщают, что сего­дня тут будет весело, выступят, вероятно, десять групп тан­цоров, каждая со своей музыкой, Однако пока еще ничего нет, и мы можем осмотреть церквушку. Перед ее воротами на коленях стоит молодая женщина и в поднятых руках дер­жит глиняную плошку с горящими углями, на которые какой- то мужчина в коричневом пончо сыплет остро пахнущую и дымящуюся камедь. Очевидно, женщина молит бога исполнить ее просьбу. Входим в церковь. На простеньком алтаре горит множество маленьких и больших свечек. Перед алтарем стоит на коленях другой молящийся, также с плошкой кадила. Цер­ковь полна дыма, в его облаках светится позолота алтаря и рамы двух примитивных картин, изображающих, по понятиям индейцев, каких-то святых.

Вдруг издали доносится музыка, шумная, с выразительными ударами барабана. Приближается первая танцевальная группа. Состоит она из двенадцати человек, мужчин и женщин, с ними идут также преете — люди, специально избранные общиной для участия в празднике. Это почетная функция, которая стоит немалых денег, потому что надо угощать целую деревню. Наградой служит уважение, которым они потом пользуются у жителей своего села. Танцоры еще в обычной одежде, боль­шинство в дешевых темных костюмах фабричного производ­ства, в шляпах и пончо. В руках они Держат деревянные трещотки в виде пестро раскрашенных рыб с подвижными хво­стами и плавниками. Сам танец представляет собой церемон­ные шаги, каждый танцует сам по себе, дополняя движения тарахтением трещотки. При поворотах танцоры пускают в ход трещотки на полную мощность. Оркестр составляют обычно три корнет-а-пистона, два рожка, маленький и большой бара­баны. Лишь раз я видел также кларнет.

Группа дотанцевала под звуки беспрерывно повторяющей­ся мелодии до церкви. Точно так же повторяется и танец — серия шагов, поворот, звук трещоток, и все снова. Каждая танцевальная группа вступает во двор церквушки, исполняет там свой танец и затем возвращается в деревню, демонстри­руя всюду свое искусство.

Между тем появилась следующая танцевальная группа, опять с оркестром и неизменными бутылками водки в руках.

В воротах, ведущих на двор церквушки, уже толкотня, туда протискивается еще третья группа. Оба оркестра неистово иг­рают свое и обе группы танцуют также свое, как будто никого кроме них нет. Так постепенно сошлось восемь групп с во­семью оркестрами, и все они веселились на шоссе и перед церковью, все восемь оркестров играли каждый свое час, два, три. Стоял ужасающий гвалт, который с трудом выносит евро­пеец — но не индеец.

Больше всего обращают на себя внимание во время этого веселья совершенно неподвижные, каменные лица всех тан­цующих и музыкантов. Мне казалось, будто они выполняют обряд. Никто не смеялся, радость от танца тут, вероятно, обна­руживать не полагается.

Ближе к обеду наступает некоторое успокоение. Группы от­правляются подкрепиться и отдохнуть. Мы подходим к рас­положившейся на улице индейской кухне, где готовят превос­ходную озерную форель с острыми овощами, рисом и кар­тошкой. Эта рыба достигает 25 килограммов веса и достойной уважения длины. Ее мясо очень нежное, бледно-оранжевого цвета и замечательно на вкус.

После обеда началась настоящая танцевальная оргия. Все группы появились снова, но в богатых танцевальных костюмах. Костюмы эти в общем-то нельзя назвать самобытно-оригиналь­ными, они украшены стеклянными жемчужинами и цветными «драгоценными камнями» из Яблонца (Яблонец — город в Чехословакии, центр производства стеклянных украшений. Прим. перев). Такой костюм весит добрых 50—60 килограммов. На головах у танцоров желтые парики из кудели, а на них либо шляпы, похожие на низкие цилиндры, украшенные, как и костюм, либо нечто вроде шле­мов из жести с длинными страусовыми перьями, белыми, крас­ными и зелеными, которые покачиваются над ними. Женщины одеты в парчовые или бархатные юбки, под которыми чуть ли не пятнадцать других юбок, богато украшенные блузы пестрых расцветок, на голове кокетливо сдвинутые шляпы, из-под кото­рых выбегают две черные косы.

В танцах всех групп, одетых в национальные костюмы, так­же мало оригинального. Это шаги и повороты отдельных тан­цоров или одновременные движения целых групп, с малой фантазией и большим однообразием. У каждой группы своя мелодия. Исключение составила лишь последняя группа, пока­завшая танец вака-вака. По происхождению это как будто во­енный танец старых аймара, приобретший свой современный вид под влиянием испанцев. Думаю, что больше всего сохра­нила тут первоначальный индейский характер музыка. Испол­няет ее группа из шести или восьми мужчин, каждый из кото­рых играет одной рукой на тростниковой флейте с двумя от­верстиями простенькую, но интересную мелодию, а другой рукой бьет в средней величины барабан, висящий на левом боку. Другая сторона барабана перевязана веревочкой, ко­торая продета в короткие твердые стебли — их вибрация на натянутой веревке придает звуку барабана особенный от­тенок.

Танцоры разделены на пары. Первый в паре несет длинный тонкий шест, украшенный по всей длине пестрым чехлом. Он ведет второго танцора, на котором маска из дерева и кожи, изображающая бычка с рогами. «Бычки» богато украшены. Они нападают друг на друга и на зрителей, поддевая рогами, причем делают это настолько «по-настоящему», что прихо­дится только удивляться, как они не поранят друг друга.

Ко всему добавляется треск фейерверка и взрывы ракет. Этим занимается индеец, перед которым на земле лежит па­кет из коричневой бумаги. Он вынимает из него валики, зажи­гает фитиль сигаретой, с интересом смотрит, как фитиль ши­пит, ждет, пока огонь подбирается почти к валику, и затем отбрасывает его шагов на двадцать пять в сторону. Происходит мощный взрыв, все сотрясается. Я осмотрел повниматель­нее пакет и постарался как можно быстрее удалиться. Там был самый обычный динамит, с которым здесь обращались как с бенгальским огнем на рождественской елке.

***

Другой вид развлечений — деревенские свадьбы. Они свя­заны с поездкой, ведь в деревне нет ни приходского священ­ника, который мог бы совершить обряд церковного брака, ни нотариуса, могущего оформить гражданский брак. Поэтому жениху и невесте вместе со свидетелями приходится плыть парусником в Тикину, где есть нотариус и приходский священ­ник. Евангелисты ездят со своим пастором в Уатахату. Свадеб­ное празднество начинается после возвращения на остров. Здесь на дворике дома жениха приготовлен уже своего рода навес из лодочных парусов и пестрых покрывал. Там садятся новобрачные с родителями, свидетели и особенно уважаемые гости. Произносятся цветистые свадебные речи, играет специ­ально нанятый оркестр, гости поют, снова звучат речи. Айма­ра— талантливые ораторы, говорят они хорошо и не упустят ни одного удобного случая, чтобы не поразглагольствовать.

Затем подают угощение — суп с рисом и картофелем, по­том раскладывают на земле покрывало и пончо, на которые высыпают свадебное угощение — очищенные вареные карто­фелины, вареные корни оки, бобы «ава», вареную кукурузу, чокло. По обычаю каждый приносит какую-нибудь еду в ка­честве подарка, а также напитки — пиво, водку, евангелисты — лимонад. «Обслуживающие» обходят гостей и следят за тем, чтобы стаканы были наполнены. Уговаривать есть никого не нужно, каждый сам заботится о том, чтобы как следует на­есться. Все время играет оркестр, царит веселье. Потом каж­дый берет что-нибудь из оставшейся еды в качестве гостинца с «пира», покрывала убираются с земли и начинаются танцы. Евангелисты не танцуют, зато поют в сопровождении орке­стра божественные песни и псалмы, фальшиво, как почти все индейцы, однако с большим воодушевлением.

Вообще можно сказать, что в музыке и пении аймара не сильны. С музыкой дело обстоит еще сносно. В последнее время индейцы стали очень увлекаться духовыми жестяными инструментами европейского происхождения. Все музыкан­ты — самоучки, музыкальных школ не существует. Исключение составляют отдельные молодые люди, которые служили в армии музыкантами, научились читать ноты и по ним играть.

А остальные все играют по памяти и достаточно «стихийно», каждый как может и умеет. Так возникают весьма своеобраз­ные и интересные «трактовки» некоторых известнейших мело­дий и музыкальных произведений.

Иное положение со старинными народными музыкальными инструментами. Наибольшей популярностью пользуются бара­баны самых различных видов и размеров. От маленьких бара­банчиков до огромных цилиндрических выдолбленных из це­лых стволов барабанов, которые грохочут и гремят, как буря. Играют на них индейцы мастерски. Барабанит каждый, причем в наисложнейшем ритме, а главное — удерживает этот ритм при всех обстоятельствах, даже в состоянии сильного опьяне­ния. Барабанят со страстью, стуком и грохотом барабанов про­сто упиваются. От барабанного боя испытывают прямо-таки ребяческую радость и могут барабанить и слушать барабан­ный бой бесконечно. В случае необходимости они могут танце­вать под аккомпанемент одного барабана.

Интересны индейские дудочки и свирели. Подлинно индей­ские оркестры состоят из барабанов и тростниковых флейт или свирелей. Каждый музыкант держит левой рукой флейту, а правой бьет в барабан, повешенный на левом боку. Мелодия кажется на первый взгляд однообразной. Однако когда вы прислушаетесь, то обнаружите, что оркестр играет все время новые и новые вариации. Подобная музыка на островах уже почти исчезла. Остались лишь единичные дудочки пинкуилло с шестью отверстиями, инструмент, на котором исполняют тоскливые мелодии, впрочем, достаточно быстрые. В тишине ночи языком этих мелодий юноши признаются в любви своим избранницам.