Перу в XIX —начале XX в.

Во время войны за независимость главным оплотом испанцев на континенте Южной Америки была Перу — последняя из колоний, ставшая независимой. Одной из причин этого было постоянное присутствие в Перу многочисленной испанской армии. Сказывались последствия восстания Тупак Амару: немалая часть имущих видела в испанцах своих покровителей, крестьяне-индейцы пом­нили кровавую расправу, не очень верили в обращенные к ним революционные призывы, а порой не понимали их. Местные помещики и купцы были в более выгодном положении, чем купцы и помещики других колоний. Ведь Перу долгое время была центром испанских владений в Южной Америке, значительная часть которой входила в перуанское вице-королевство. Лима была местопребыва­нием колониальной администрации, пользовалась торговыми привилегиями. Связи перуанцев с Испанией были прочней, чем колонистов других частей ее заокеанской империи. Так как революция в значительной мере пришла в Перу, а не вышла из ее недр, то местные помещики, не понесшие в ее ходе больших потерь, после достижения страной независимости сумели сравнительно легко удержать свои господствующие позиции.

Известный прогрессивный деятель Перу Хосе Карлос Мариатеги (1895— 1930) писал: «...в Перу возникновение республики не означало прихода к власти нового класса.

Революционная волна, поднявшаяся на всем континенте, лишь незначи­тельно затронула Перу. В Перу было слишком мало либералов, революционе­ров, якобинцев. Войны между ними и последующие передышки поглощали все жизненные силы, всю боевую энергию народа. Единственной опорой республики была революционная армия. Поэтому мы не миновали бурного периода военных , переворотов. А так как в этот период не мог сформироваться революционный класс, на арену вновь вышел класс консервативный... Социально-экономическое устройство колониального периода внешне приспособилось к созданным революцией институтам. Но революция оказалась пропитанной колониальным духом.

Под внешностью формального, протокольного либерализма эта каста скрывала жгучее чувство тоски по утраченному вице-королевству».

В приведенном отрывке не только меткая характеристика положения, сложившегося в Перу сразу после войны за независимость, но и ключ к пониманию процессов, происходивших в стране на протяжении XIX и начала XX в.

С 1824 г. главой Перуанской республики с диктаторскими полномочиями был Симон Боливар. Однако основное время у него занимало завершение войны! против испанцев, а после победы Сукре у Аякучо — организация государственного управления в Боливии. В 1826 г. «Освободитель» вернулся в Лиму, но в том же году раздоры среди патриотов на западе континента заставили его выехать в Боготу. Вместо себя он оставил генерала Ла Мара.

С этого момента в стране началась бешеная борьба за президентское кресло, которое захватывал то один, то другой генерал, как правило начинавший войну с соседними республиками, еще не одержав окончательной победы над другими претендентами за власть. Так родился каудильизм — социальное явление, о котором уже говорилось в предшествующих главах. Его перуанскую природу Мариатеги объяснял следующим образом: «Появление военных каудильо было естественным результатом развития событий в период революции, которая так и не привела к образованию нового господствующего класса. В этих условиях власть неизбежно должна была попасть в руки военных, участвовавших в рево­люции: с одной стороны, они пользовались известным авторитетом, пожиная плоды своей военной славы, а с другой — могли оставаться у власти, опираясь на силу оружия. Разумеется, каудильо не был свободен от влияния классовых интересов или иных социальных сил, боровшихся в то время между собой. Каудильо опирался или на расплывчатый и риторический либерализм городско­го «демоса», или на колониальный консерватизм землевладельческой касты». «Риторический либерализм», как и в соседнем Чили, представляли перуан­ские либералы, а «колониальный консерватизм» — перуанские консерваторы. Некоторое отличие ситуации по сравнению с Чили заключалось в том, что колониальный консерватизм Перу был прочней, а либерализм был слабей и роль городского «демоса» была менее значительной, если не риторически, то практи­чески. Эта роль определялась консервативно настроенными торговцами колони­альных времен и помещиками, которые нередко оказывались в лагере перуанских либералов, но не ради либерализации государственного устройства, а ради сведения счетов со своими личными врагами или в надежде, войдя в этот лагерь, пробиться к кормилу правления.

В первые годы после войны, пока не угас революционный дух освободитель­ной борьбы, либералы пользовались преимущественным влиянием. Это позволи­ло им дважды, в 1828 и 1834 гг., добиться принятия конституций, которые отли­чались от составленной Боливаром в 1826 г. В них более четко было обозначено разделение власти, урезаны автократические полномочия президента, расшире­на сфера деятельности законодательной власти. Но так как либералы главным образом добивались сиюминутных выгод, не считаясь с провозглашавшимися ими принципами, а их каудильо стремились только к удержанию власти, не считаясь с чаяниями народа, то влияние либералов ослабевало. Оно переходило к консерваторам, а в связи с этим к ним переходили многие либералы-помещики, ища выгод в лагере своих недавних противников. Это позволило консерваторам добиться отмены существовавшей конституции.

Новая конституция, принятая в 1839 г., ограничивала избирательное право образовательным цензом. Был повышен возрастной и имущественный ценз для избрания в члены палаты представителей и сената. Права, которыми ранее пользовались отдельные области страны и муниципалитеты, ликвидировались. Исполнительная власть в лице президента, избираемого на 6 лет, получила широкие полномочия.

Президенты, не имея реальной опоры, а из-за непрекращавшихся междо­усобиц и в связи с ними — времени, чтобы заняться делами государства, запу­стили их до катастрофической степени. А они шли из рук вон плохо. Экономичес­кое положение страны и без того печальное после установления независимости становилось буквально плачевным. Многое разрушила война, многое — стычки враждовавших каудильо. Что могли, вывезли испанцы. Прервались торговые связи с бывшей метрополией. Замерла жизнь на рудниках. Пришли в упадок местные предприятия и промыслы. Стоявшие за тем или иным президентом военно-помещичьи клики под их покровительством расхищали землю, присваивали ее недра, зачастую не пуская их в дело, что лишало немалую часть трудового населения работы и средств к существованию.

Концентрация земли в руках помещичьих кланов при живучей колониаль­ной традиции делала их, особенно вдали от городов, хозяевами целых районов, бесконтрольными господами проживавших там людей, местными каудильо, или «касиками». Особенно тяжелым было положение под их гнетом крестьян-индей­цев в Сьерре — предгорьях Анд. Их подвергали жесточайшей эксплуатации и угнетению, их лишали общинных земель (прямым насилием, судебными ис­ками, мошенничеством). Они страдали от высокомерного отношения «белых», от разрушения привычного уклада жизни, от непонимания происходившего. Все вместе приводило к тому, что сокращались производственные возможности общин.

В создавшихся, а также идеи самими создаваемых условиях, не имея денег на необходимые нужды и не располагая возможностями заставить помещиков нести бремя государственных расходов, а у нищего народа выбить достаточно налогов, правительства брали займы у Англии. Это позволило ей постепенно играть все большую роль в экономической и политической жизни страны, подчи­няя ее своему влиянию, которое использовалось в самых корыстных целях.

Отсталое хозяйство, междоусобицы, экономическое и политическое гос­подство латифундистов, растущая зависимость от Англии и каудильизм, несшие бедность и угнетение народу,— таковы были основные социально-эконо­мические черты, характеризовавшие Перу первых двух десятилетий республики. Это не могло не сказаться на международном положении и военной мощи государства.

В середине 30-х годов Санта-Крус, президент соседней Боливии, страны фактически более отсталой, слабой и бедной, стал играть огромную роль в жизни Перу, используя шедшие там междоусобные войны. Под видом создания перуано-боливийской конфедерации он объединил обе страны, обеспечив себе верхов­ное руководство. Пошедшие на это враждовавшие между собой перуанские кау­дильо, хотя и делали вид, что осуществляют мечту Боливара об объединении стран Южной Америки, на деле преследовали личные цели, стремясь таким образом уничтожить своего внутреннего врага. Это ослабляло и без того непроч­ную конфедерацию и помогло Чили выиграть начатую против нее войну (см. гл. 10).

В 1839 г. конфедерация распалась. Перу вернулась к своим прежним грани­цам. Президентом был избран Агустин Гамарра, недавний каудильо, союзник, а потом противник Санта-Круса. Попытка Гамарры, отторгнуть у Боливии Ла Пас, ее столицу, с прилегающей к ней территорией, закончилась полным про­валом. Перуанская армия была разгромлена в битве при Ингави 18 ноября 1841 г. Гамарра погиб, сражаясь. Пользуясь непрочным политическим положе­нием победившего боливийского президента Бальивиана, Перу удалось заклю­чить мир без территориальных потерь и контрибуций.

Как ни печально было положение страны, ее насущные потребности служи­ли постепенной активизации сельскохозяйственного производства и предприни­мательской деятельности. Кто-то наживался на изготовлении армейского обмун­дирования, кто-то на его поставках, кто-то продавая продукцию рудников англичанам, кто-то перепродавая английские товары и т. д. Это втягивало в сферу производства большое число людей. Междоусобные войны мешали наметившемуся процессу. Уставший и все более нищавший трудовой народ, а также торговцы и предприниматели жаждали мира и политической ста­бильности.

К середине 40-х годов XIX в. непрерывная борьба ослабила обе партии и составлявшие их ядро военно-помещичьи клики. В то же время они никак не могли сойтись на каком-либо кандидате в президенты. Как это нередко бывает в подобных случаях, к власти пришел человек, прямо не связанный с той или иной группировкой. Президентом в 1845 г. был избран Район Кастилья — чело­век сильной воли, практического ума и, к счастью для страны, желавший вывес­ти ее из печального состояния, в котором она находилась десятки лет. Так как междоусобицы не только ослабили, но и утомили даже политиканов и военных, а тем более местных буржуа, и особенно народные массы, то подобное намерение президента и первые его шаги, говорившие об умении укрепить и поддержать порядок в стране, встретили сочувствие и поддержку большинства ее населения.

Учитывая обстоятельства, Кастилья, особенно не ущемляя вечно бунтую­щих военных, в то же время старался превратить армию в средство стабилиза­ции режима, и также модернизировать ее. То и другое было необходимо не только в общеполитических целях, но и для успешной борьбы с бандами поме­щиков. Те набирали их из своей челяди и деклассированных элементов. С их помощью они обеспечивали себе господство в своей округе, где против них зачастую были совершенно бессильны правительственные чиновники и находив­шиеся в их распоряжении небольшие армейские подразделения.

При Кастилье впервые в истории Перу конгрессу был представлен государ­ственный бюджет. Государственные служащие стали получать жалованье, а по выходе со службы — пенсии. В 1851 г. пошел первый поезд по первой в Латин­ской Америке железной дороге, которая соединила Лиму с главным портом стра­ны — Кальяо. Правительство закупило за границей современные торговые и военные корабли. Благоустраивалась столица (газовое освещение, мосты, доро­ги и т. д.). Большое внимание уделялось развитию образования, общего и спе­циального. Для расширения внешних сношений и устранения ретроградных порядков в дипломатической службе был реорганизован дипломатический кор­пус. В 1847 г. в Лиме состоялся конгресс южноамериканских стран, обсудивший вопрос о совместной обороне в случае интервенции какой-либо великой державы.

В 1851 г. власть была законным порядком передана вновь избранному президенту Хосе Руфино Эченике. Но он не пошел по стопам Кастильи. При прямом участии президента страна вновь была превращена в арену политичес­ких интриг и безудержной коррупции. Особенно неприглядную роль играли военный министр Хуан Крисостомо Торрико — типичный солдафон, и советник Эченике католический священник Бартоломе Эррера — теократ по убеждениям. Страна погружалась в пучину оголтелой солдатчины, фанатического клерика­лизма и кровавых свар помещичьих клик.

Народ, привыкший ко многому, но и увидевший уже блага законного управ­ления, не хотел мириться с возвратом к худшим дням своей истории. То тут, то там вспыхивали восстания. Наиболее мощное из них произошло в 1854 г. в горо­де Арекипа. Видя, куда ведет страну Эченике, Кастилья встал во главе восста­ния. В ходе борьбы, в июле упомянутого года, он издал декрет об отмене подуш­ных индейских повинностей и полной отмене рабства. Эта прогрессивная мера была одновременно весьма практичной: она дала армии благодарных и предан­ных солдат. Эченике был свергнут. Как когда-то Сан-Мартина и Боливара, Кастилью стали именовать в народе «Освободителем».

В 1855 г. собралось Учредительное собрание, впервые избранное прямым голосованием. Большинство в нем составляли либералы. После долгих прений в 1856 г. была провозглашена новая конституция. Либералам не удалось добиться отделения церкви от государства, но во многом другом они ввели законы страны в буржуазно-демократические рамки с объявлением соответствующих свобод и прав для деятельности муниципалитетов. Армия лишалась старых при­вилегий, власть президента над ней ограничивалась; этим законодатели хотели удалить военных с авансцены политической и государственной жизни.

Кастилья присягнул новой конституции, хотя считал, что она несвоевремен­на и связывает его в случае эксцессов со стороны консерваторов. В немалой мере эта точка зрения определялась его каудильистскими наклонностями, которыми он обладал, живя в определенном политическом климате, несмотря на всю присущую ему приверженность делу внедрения законности в жизнь страны. Но эта точка зрения отражала и опыт перуанского политического деятеля. Ослабле­ние власти президента, даже формальное, в тогдашних условиях, когда консер­ваторы уже начали в провинции борьбу против конституции, стимулировало их к действиям. Уже создавались вооруженные отряды, куда консерваторы вовле­кали многих военных (включая солдат) обещаниями восстановить «честь» и привилегии армии, а также «общественный» авторитет католической церкви. Кастилья сумел овладеть положением. В 1885 г. он был вторично избран пре­зидентом.

Кастилья, получив власть, продолжал проводить политику развития в стра­не образования и местной промышленности. С этой целью был реорганизован университет Сан-Маркое. Горячий сторонник сближения стран Латинской Аме­рики, Кастилья со всей решительностью выступил против авантюры Уокера в Никарагуа (см. гл. 14), хорошо различая за спиной флибустьера Соединенные Штаты, которые расширяли свою экспансию в Западном полушарии.

Кастилья не отрешился от наклонностей каудильо. Не без его давления в 1860 г. конституция 1856 г. была изменена в сторону утверждения президент­ской автократии и ослабления тех сторон законодательства, которые ограничи­вали возможности консерваторов для манипуляций на выборах в муниципаль­ные и государственные органы. Если недовольство Кастильи конституцией 1856 г. можно считать в тех условиях отчасти оправданным, то ее упразднение в 1860 г., когда страна была спокойна и он твердо держал в руках бразды прав­ления, таковым не представляется. То была дань Кастильи собственному често­любию и уступка консерваторам, с которыми его сближали неприязнь к поспеш­ному реформаторству, которого, как он продолжал считать, добивались либера­лы. Как бы то ни было, следует признать, что для Перу того времени Кастилья был весьма незаурядным государственным деятелем и страна ему многим обязана. Не только за осуществленные им конкретные преобразования — за определенную именно в годы его правления линию развития: уважения закона и конституционного порядка, модернизации экономического и общественного уклада.

В 1862 г. президентом был избран Мигель Сан-Роман, вскоре умерший. Его место согласно конституции занял вице-президент Хуан Антонин Песет. При нем в 1864 г. началась первая Тихоокеанская война (см. гл. 10). Чувствуя себя не очень твердо у кормила правления и не особенно доверяя армии, президент в январе 1865 г. принял некоторые из испанских требований. Народ воспринял его уступчивость как позорную трусость перед старым врагом, оскорбляющую национальное достоинство. Используя эти народные чувства, бывший соратник Кастильи в борьбе против Эченике Мариано Игнасио Прадо поднял восстание и захватил столицу. Возглавив правительство де-факто, Прадо расторг соглаше­ние с Испанией и в январе 1866 г. объявил ей войну. К счастью для страны, война к лету закончилась. Позже, при подписании в августе 1869 г. мирного договора, Испания признала независимость Перу, в чем до того упорно отказывала. Если военная победа была незначительной, то политическая — очень весомой. Обе повысили авторитет республики на международной арене, укрепили в перуанцах чувство национального достоинства.

Как в годы войны за независимость, борьба против новой попытки колони­зации страны дала толчок развитию либеральных настроений. Сан-Роман, Песет и Прадо не придерживались какой-либо четкой политической ориентации, что позволило либералам оказывать влияние на правительство. Они использовали его, чтобы пропагандировать необходимость введения новой, более прогрессив­ной конституции, подобной конституции 1856 г. Эта пропаганда встречала живой отклик среди буржуазных элементов, которые несколько усилились при правлении Кастильи одновременно с ростом в те годы хозяйственной активности. Когда кончилась Тихоокеанская война, либералы настояли на созыве Учре­дительного собрания. Он начало работать в феврале 1867 г. Либералы в нем преобладали. Это отразилось в принятой конституции. Католичество осталось государственной религией, но римская церковь лишилась многих привилегий, в частности правительственной поддержки при сборе десятины, права на неот­чуждаемость земель, на преимущественное влияние в учебных заведениях. Восстанавливались, наоборот, муниципальные права территориально-админи­стративных единиц. Солдатам позволялось с соблюдением определенных правил заявлять о невозможности исполнения приказов, которые противоречили конституционным установлениям и законам государства. Так хотели предотвра­тить слепое подчинение военным командирам, замышлявшим мятеж.

Мятеж, тем не менее, начался сразу после окончания работы ассамблеи. Его подняли консерваторы с намерением восстановить конституцию 1860 г. К вос­ставшим примкнул бывший президент Рамон Кастилья. Уже старик, он умер во время перехода его отряда через пустыню на юге страны. Прадо не проявил твердости при подавлении мятежа и предпочел отказаться от президентского поста.

Выборы 1868 г. привели к власти Хосе Бальту. Как правитель он ничем не выделялся, но именно при нем начался активный вывоз из страны гуано и оцене­на как предмет выгодного экспорта селитра. Возникли надежды на быстрое обогащение страны. Однако организация добычи требовала средств, которыми правительство не располагало. На нем висел огромный долг Англии — со вре­мени войны за независимость, возраставший с каждым годом. Золотые, серебря­ные и медные рудники были в значительной степени в руках англичан.

Полагая, что прибыли от вновь обретенного богатства позволят разрешить все финансовые проблемы, правительство обратилось за новыми займами. В укреплении этого иллюзорного убеждения большую роль сыграл министр финансов Николас Пьерола — человек весьма консервативных взглядов, одно­временно зараженный духом делячества, которым прониклись тогда многие, особенно буржуазные элементы из лагеря либералов.

Займы предоставлялись Перу под большие проценты. Их использование оговаривалось условиями, выгодными для заимодавцев. Добыча гуано, а позже селитры, приведшая к «селитряному буму», требовала технического оборудова­ния, специалистов. Для вывоза продукции был необходим сухопутный и морской транспорт. Все это находилось в руках иностранцев, ничего, естественно, не дававших даром, наоборот, стремившихся обогатиться за счет перуанцев. Даже при возросшем доходе правительства основные выгоды все же получали иност­ранцы, и именно они почти полностью контролировали процесс производства и торговлю продукцией новых отраслей добывающей промышленности. А так как старые ее отрасли в основном принадлежали тоже им, как и многие другие отрасли хозяйства, то в конечном счете от них зависела вся экономическая жизнь страны.

Прибыли местных дельцов, доходы помещиков, продававших или сдавав­ших свои земли, где велись какие-либо работы или добывалось сырье и металлы, дополнительные поступления к жалованью правительственных чиновников (взятки, выплаты за соучастие в делах, посредничество в подрядах и т. д.), заработки служащих, возможность найти работу для многих и многих людей так или иначе были связаны с деятельностью в стране иностранцев, особенно английских капиталистов. Экономическая зависимость обусловливала зависи­мость политическую.

Толчок к развитию в Перу буржуазных отношений, полученный с разработ­кой запасов гуано, а потом с селитряным бумом, амортизировался не только зависимостью местных буржуа от иностранного капитала, но также тем, что их деятельность была в значительной мере втиснута в сохранившиеся феодальные отношения, если не формальные, то поддерживаемые всей силой помещиков и воспроизводимые экономической зависимостью от них крестьянского населе­ния. Это в немалой степени сказывалось, в частности, на формировании пролета­риата. Он начал зарождаться в годы селитряного бума. Бум был кратким. За это время еще не успели прерваться окончательно связи недавних крестьян с деревней, ее традициями. Имея власть над семьей недавнего крестьянина, за которым к тому же нередко числились недоимки, а также используя свое повсе­местное влияние, помещики стремились сохранить свои узурпированные права над теми, кто уходил из поместий, или над тем, кого они посылали на заработки. Конец бума привел часть рабочих обратно в деревню.

В Перу, как и в других странах Латинской Америки, складывался своего рода союз между местными латифундистами, компрадорской буржуазией и ино­странным капиталом. Союз этот возник и скреплялся противодействием само­стоятельному свободному развитию буржуазных отношений в стране, ибо эти отношения порождали экономических конкурентов и буржуазных претендентов на землю и ее недра. Отношения эти развивались — не без участия иностранных инвестиций и деловой активности, что хорошо выявил селитряной бум, но были стеснены и деформированы упомянутым союзом.

На выборах 1871 г. выступила новая партия — «сивилисты». Она включала в себя и либералов и консерваторов при преимущественном влиянии первых. Ее главным лозунгом было освобождение страны от засилья военных в ее поли­тической жизни (отсюда название). В 1872 г. лидер партии Мануэль Пардо стал первым штатским президентом Перу.

Авантюристическая экономическая политика предыдущего правительства поставила страну на грань финансового банкротства. Это мешало осуществле­нию планов президента усовершенствовать систему образования, против чего к тому же восстало духовенство. Попытка сократить военные статьи бюджета для экономии государственных средств вызвала ненависть к нему военных, и без того не прощавших ему «сивилизма». Когда правительство подняло вопрос о привлечении к судебной ответственности бывших министров Бальты за всевоз­можные злоупотребления властью, против Пардо поднялись все главные полити­ческие силы страны: армия, церковь, традиционные партии. Его главным оппо­нентом стал Пьерола. На жизнь президента было совершено покушение, на него обрушилась пресса, его критиковали в конгрессе, против него составлялись заговоры. Он сумел удержаться у власти до конца президентского срока. Но когда подошло время избирательной кампании, сивилисты не нашли другого способа противостоять оппозиции, кроме как выдвинуть своим кандидатом военного — генерала Мариано Игнасио Прадо.

Прадо победил на выборах. Он принял к управлению страну, экономическое положение которой так и не удалось поправить его предшественнику. Новому правительству пришлось к тому же вступить в спор с Чили из-за селитряных областей. Дело быстро шло к войне. Бывший президент Пардо, предупреждав­ший о ней, был убит сержантом, которому из-за военной политики сивилистов не удалось получить офицерского патента.

Итак, гуано и селитра не сделали Перу много богаче, не освободили ее от экономических трудностей и зависимости от иностранного капитала. Более того, из-за гуано и селитры страна столкнулась с деятельным конкурентом и опасным противником. Когда началась вторая Тихоокеанская война, Перу вступила в нее с подорванным хозяйством, без необходимых средств, с армией, разложившейся от участия в беспрерывных политических неурядицах, не подготовленной к веде­нию серьезных военных операций, требующих стойкости и напряжения всех сил. Война, как мы знаем, закончилась полным поражением перуанцев, утратой огромных территорий и естественных ресурсов.

«Для национальной экономики военное поражение означало не только поте­рю ее основных богатств — селитры и гуано. Оно означало также паралич нарождающихся производительных сил, общую депрессию производства и торговли, обесценивание национальной валюты, прекращение внешнего кре­дита.

Тяжелейшее истощение поразило обескровленную, истерзанную страну. Снова, как и после окончания войны за независимость, власть попала в руки верхушки армии, духовно и психологически неспособной руководить экономи­ческой реконструкцией страны. Но прослойка капиталистов, сформировавша­яся в период гуано и селитры, очень быстро восстановила свое влияние и верну­лась к выполнению своих функций, в результате чего политика реорганизации экономики страны оказалась полностью подчиненной ее классовым интересам».

В послевоенные годы долг страны вырос до таких размеров, а возможность выплаты его была настолько безнадежна, что держатели перуанских облига­ций — англичане, французы, голландцы — создали «Перуанскую корпорацию». В ее задачу входило обеспечить иностранные вклады. По договору Грейса в ее ведение (преимущественно англичан) перешли перуанские железные дороги, судоходство на о. Титикака, экспорт оставшегося в стране гуано.

В 1895 г. настал, наконец, час Пьеролы. Он долго добивался власти. Для этого вел беспрерывную борьбу с правительствами сивилистов. Для этого стре­мился выказать свою храбрость во время войны. После бегства Прадо он корот­кое время управлял страной. Теперь Пьерола был избран президентом.

Как это часто случалось с латиноамериканскими политиками, чья платфор­ма, как правило, ориентировалась прежде всего на завоевание власти, недавний противник сивилистов добился ее, в значительной мере ратуя за возвращение управления страны штатским. Пьерола возглавил новую — Демократическую партию, но она отличалась от сивилистской в основном лишь выставляемым ею кандидатом в президенты и его фразеологией.

Действуя осторожнее, чем Прадо, Пьерола сумел немного отодвинуть военных с политической авансцены. При нем был отменен институт выбор­щиков, расширены права муниципальных властей. Это была дань либера­лизму и духу времени. По своим взглядам он во многом продолжал оставаться консерватором и приверженцем католической церкви. По методам управления Пьерола мало чем отличался от своих военных предшественников. Поэтому он получил прозвище «штатского каудильо». «Каудильо демократов, который гак долго и с таким шумом вел в массах агитацию против плутократии, не пожалел усилий для создания «сивилистской» администрации. Налоговая система и финансовая политика Пьеролы не оставили места иллюзиям, порож­денным его красноречивыми излияниями и метафизическими спекуляциями. Это лишний раз показывает, что в экономическом плане смысл и характер деятельности политиков видны яснее, чем в плане политическом».

В 1899 г., когда истек срок президентских полномочий Пьеролы, уже насту­пила эпоха империализма, безудержной гонки европейских держав и США в погоне за сырьем, рынками сбыта и сферами приложения капиталов. Приток иностранных капиталов в Перу содействовал некоторому росту местной про­мышленности, а соответственно развитию буржуазии и пролетариата. Но этот рост был поистине мизерным по сравнению с темпами проникновения чуже­земного капитала во все поры хозяйственной жизни страны, с темпами подчи­нения ее интересов интересам иностранцев. Продолжавшийся союз последних с перуанскими латифундистами определял политический климат в Перу.

По удачному определению американского историка Ф. Б. Пайка, «в конце века владельцы крупных поместий Сьерры, некоронованные касики в своей округе, сосредоточили свое внимание на национальной политике и легко обеспечивали себе избрание в конгресс. Попав туда однажды, эти землевла­дельцы, именуемые в Перу гамоналами, стремились поставить во главе испол­нительной власти «цезаря», превращенного в бюрократическую марионетку. Зависимый от этих конгрессменов, президент не был склонен урезать их власть неограниченных касиков Сьерры. Обеспечив себе снисходительность исполни­тельной власти, гамоналы продолжали насаждать феодальные условия суще­ствования для своих работников и, используя полулегальные софистические методы, а также прямое насилие, расширяли свои владения за счет индейских общин».

Бесчинства латифундистов, не знавших меры, переполнили чашу долго­терпения индейцев-общинников. В 1914 г. вспыхнуло одно из самых значитель­ных после восстания Тупак Амару восстание перуанских индейцев. Ему пред­шествовали знаменательные события.

В 1912 г. к власти пришел президент Гильермо Биллингхерст. До этого какое-то время он был мэром Лимы — крупного пролетарского центра. Уже в 1901 г. в столице Перу состоялся первый съезд рабочих, обсуждавший спосо­бы борьбы за улучшение условий жизни и труда. Забастовочное движение вынудило правительство заняться вопросом о трудовом законодательстве, что свидетельствовало о выходе пролетариата на политическую арену.

Во время своей избирательной кампании Биллингхерст старался показать себя защитником интересов пролетариата. Так как это входило составной частью в его программу общего «оздоровления» страны, столь часто повто­рявшуюся претендентами на власть, господствовавшие классы не встревожи­лись. Более того, в связи с растущим рабочим движением сочли удачным маневром и поддержали Биллингхерста на выборах вместе с голосовавшими за него рабочими.

Возглавив правительство, новый президент, изыскивая средства, начал проводить политику экономии государственных средств и, следуя уже имевшим­ся примерам, сильно урезал расходы на военные нужды. Зная, чем это грозит, он искал опоры, а потому продолжал заигрывание с рабочим классом. Он выступил с проектом строительства в Лиме специального района с домами для рабочих, где квартиры бы сдавались по приемлемой для них цене. В Кальяо, главном портовом городе страны, для некоторых категорий рабочих был введен 8-часовой рабочий день. В 1913 г. с большим трудом президенту удалось провести через конгресс закон о коллективных договорах рабочих с предпринимателями.

Для латиноамериканской страны того времени это были немалые сдвиги. Насколько они сделали Биллингхерста популярным среди рабочих, настолько он стал ненавистен миру дельцов и капиталистов, местных и иностранных. Они присоединились к военным, составив общую оппозицию президенту. К ней примкнули и гамоналы, имевшие связи с теми и другими, а также собственные и нешуточные претензии к президенту.

Трудно сказать, отзываясь на жалобы индейцев-общинников или используя их, чтобы ослабить гамоналов, но в 1912 г. президент направил в Сьерру майора Теодомиро Гутьереса расследовать положение тамошних дел. Вернув­шись, Гутьерес издал книгу, в которой разоблачал грабительскую политику гамоналов. Те ответили клеветнической кампанией в конгрессе, задевавшей правительство. Они обвиняли правительство в подстрекательстве индейцев к бунту. Одновременно вместе с военными они готовили заговор для свержения президента, не желавшего быть их послушной марионеткой. Утром 4 февраля 1914 г. участвовавшие в заговоре военные части штурмом взяли президентский дворец. Биллингхерст вскоре умер в изгнании.

Гутьерес, метис по происхождению, глубоко проникшийся сочувствием к притесняемым индейцам, после свержения президента справедливо счел, что их положение теперь многократно ухудшится, не говоря уже о прямой мести гамоналов жалобщикам. Гутьерес принял имя Румимака, распростра­ненное у индейцев кечуа, и поднял восстание. Оно быстро и широко распро­странилось, охватив десятки тысяч людей. Однако почти безоружные отряды повстанцев были разбиты правительственными войсками. Последовала страш­ная резня, которой гамоналы закрепляли свое пошатнувшееся господство в Сьерре.

В результате государственного переворота и подавления индейского вос­стания страна оказалась отброшенной назад к «бюрократическому цезаризму», контролируемому латифундистами и иностранным капиталом. При этом обна­руживалось растущее проникновение в страну капитала США. Американские инвестиции, составлявшие в 1847 г. 6 млн. долл., к 1914 г. возросли до 63 млн. На США в этом году приходилось более 1/3 перуанского экспорта.

Когда началась первая мировая война, продукты перуанского экспорта, включая хлопок, ставший тогда одним из главных предметов торговли, сдела­лись весьма дефицитными и приносили немалые доходы. Однако, как в период селитряного бума, оживление экономики оказалось кратковременным и, как тогда, не принесло стране, где сохранялись прежняя социально-экономиче­ская структура и политический климат, реального возрождения и тем более процветания.