Другие примеры латиноамериканского либерализма

В Венесуэле либеральные преобразования проводи­лись Гусманом Бланко и его соратниками по партии, однако это был президент-каудильо, крепко держав­ший в руках бразды правления. Реформы «гусманис­тов» были направлены на модернизацию экономики страны и ее социальной сферы. В 1870—1880-е гг. про­изошло оздоровление финансовой системы Венесуэ­лы — появилась новая денежная единица (боливар), была создана «Компания де кредито», в которую во­шли представители деловых кругов, затем возникли другие кредитно-финансовые учреждения, в том числе Венесуэльский банк. Гусман Бланко разработал план экономического развития страны, предусматривавший строительство шоссейных дорог, шахт и рудников, ре­конструкцию важнейшие портов.

Гусман Бланко был противником церковного земле­владения, монополии церкви на образование, выступал против вмешательства священнослужителей в полити­ческую жизнь страны. В итоге были закрыты духовные семинарии, введена государственная регистрация бра­ка, рождения и смерти, отменены некоторые церков­ные налоги, ограничены права монастырей. Церковные земли распродавались с аукциона, духовенство отныне подчинялось юрисдикции гражданских судов. На всей территории страны было введено обязательное бес­платное начальное образование, появились школы, профессиональные колледжи, педагогические учили­ща. В столице открылась Национальная библиотека и другие учреждения, призванные способствовать раз­витию литературы и искусства.

Пример успешных экономических преобразований, придпринятых либералами, продемонстрировала Ар­гентина, где президентские выборы 1868 г. принесли победу Сармьенто, выдающемуся мыслителю и поли­тическому деятелю, который выдвинул лозунг «Мир, порядок, свобода». Его избрание стало следствием компромисса между Буэнос-Айресом и олигархией других провинций, которая давно уже стремилась вы­рвать власть из рук «портеньо». Сармьенто был родом из Кордовы, оплота могущественных олигархических кланов, а пост вице-президента занял губернатор Буэ­нос-Айреса.

Сармьенто не возражал против сохранения крупно­го землевладения, однако был убежден, что отсталые латифундии препятствуют экономическому прогрессу страны и должны перейти на капиталистические мето­ды хозяйствования. Согласно сто аграрной программе, всем желающим создать фермерские хозяйства напо­добие североамериканских предоставлялась земля по низким ценам и в рассрочку. Он оставался сторонни­ком введения в стране всеобщего избирательного пра­ва при тайном голосовании, но этому препятствовала, по его мнению, неграмотность подавляющего боль­шинства населения.

Идеалом Сармьенто была демократическая респуб­лика с развитой экономикой — промышленностью, сельским хозяйством и торговлей. Автохтонное начало аргентинской нации он считал малосущественным, по­этому поддерживал идею оттеснения индейцев и рас­ширения иммиграции, причем исключительно из раз­витых стран Европы. Он был убежден, что это поможет аргентинскому государству развиваться столь же ус­пешно, как США. Заметим, что идея «переселенческо­го капитализма» завоевала популярность среди лати­ноамериканских либералов и постепенно воплотилась не только в Аргентине, но и в Чили, Уругвае, Бразилии, то есть там, где вытеснялись и уничтожались «дикие» племена индейцев. В этих странах было очень много европейских иммигрантов, а затем их потомков, и по­тому здесь быстро распространялись не только либе­ральные, но и социалистические идеи.

Преемник Сармьенто, либерал Николас Авельянеда, предпринял новое «завоевание пустыни», аналогичное походу консерватора Росаса. В течение года состоялось более двух десятков экспедиций с целью ликвидации остатков «варварства». В результате индейские племе­на в Чако, Пампе и Патагонии были почти полностью истреблены и огромные массивы плодородной земли перешли в руки латифундистов, военной верхушки, иностранных предпринимателем!.

За три десятилетия, прошедшие с падения диктату­ры Росаса, «пастушеская страна» превратилась в одно из самых богатых и развитых государств Латинской Америки. Этому способствовала благоприятная конъ­юнктура мирового рынка, которая позволила Аргенти­не занять ведущие позиции в экспорте продовольст­вия — пшеницы, кукурузы, продукции животноводства. В латифундиях росли стада овец и крупного рогатого скота — по этому показателю страна уступала только России и США. Центром скотоводства оставалась про­винция Буэнос-Айрес. Здесь практически не было фермеров, зато латифундии превратились в хозяйства капиталистического типа. Появились культурные паст­бища, которые засевались кормовыми травами, нача­лись селекционные работы но улучшению пород скота. Латифундисты заводили в своих имениях кабаньи, где выращивались племенные животные. Поголовье скота начало сокращаться, однако качество производимого мяса заметно улучшилось. В 1880-е гг. возникла новая отрасль пищевой промышленности — мясохладобой­ная, строились фригорифико, то есть предприятия по производству замороженного и консервированного мя­са. Многие из них были весьма крупными, со штатом рабочих более тысячи человек. К началу Первой миро­вой войны городское население Аргентины превысило сельское, а в перерабатывающей промышленности пре­обладало фабричное производство. Столь раннее «ар­гентинское чудо» многие исследователи объясняют тем, что уже к концу колониального периода провин­ция Буэнос-Айрес отличалась «чистотой буржуазных отношений», поскольку здесь сложился настоящий скотоводческо-иромышленный комплекс (эстансия — соладеро — буэнос-айресский порт), а также широко применялся наемный труд.

В Мексике либеральную революцию — Войну за ре­форму — возглавил Бенито Пабло Хуарес, выходец из крестьянской семьи, по происхождению чистокровный индеец из племени сапотеков, по роду занятий — адво­кат (случаи успешной карьеры представителей «ни­зов» были крайне редкими). Важнейшим завоеванием либералов стала новая мексиканская конституция (1857). Страна была объявлена демократической феде­ративной республикой, состоящей из штатов, наделен­ных правом самостоятельно решать вопросы местного значения. Конституция запрещала рабство, деклариро­вала демократические свободы, права личности и не­прикосновенность частной собственности, отменяла наследственные титулы и привилегии, в том числе во­енных и церкви, вводила суд присяжных. Избиратель­ное право предоставлялось всем лицам мужского пола, достигшим 21 года, а состоявшим в браке — 18 лет. В ходе революции были изданы «Законы о реформе», которые лишали церковь принадлежавшего ей имуще­ства, отделяли ее от государства, вводили свободу ве­роисповедания, гражданский брак, государственную регистрацию актов гражданского состояния.

Либералы во главе с Хуаресом были убеждены, что отсталость индейских общин объясняется единственной причиной — отсутствием права частной собственности на землю, не позволяющим индейскому крестьянству вписаться в капиталистическую систему хозяйства. Свободная продажа церковных угодий и передача крес­тьянам общинных земель (которые они обязаны были выкупать), считал Хуарес, создаст в Мексике класс сред­них собственников. Однако эти надежды не сбылись. Церковные и общинные земли перешли в основном в руки крупных латифундистов, зато возникла новая проблема — появилось огромное количество минифундий, то есть крошечных земельных владений, при­годных лишь для натурального хозяйства. Многие из них в скором времени захватили те же богатые асен­дадо, а их бывшие владельцы превратились в батраков или пеонов.

Иногда датой окончания либеральной революции в Мексике называют падение в 1867 г. власти императо­ра Максимилиана Габсбургского, который был посажен на мексиканский престол благодаря совместным усили­ям местных консерваторов и правительства Франции.

Таким способом французские банкиры стремились за­страховать предоставленные Мексике займы и воспре­пятствовать экспансии США на ее территорию. После краха империи либералы восстановили свои позиции, а во второй половине 1870-х гг. к власти пришел гене­рал Порфирио Диас. В течение длительного периода его диктатуры политическая деятельность в стране бы­ла сведена к установлению личных контактов с прези­дентом, который превратился в «верховного кауди­льо», крепко державшего в своих руках все рычаги государственного управления.

Вместе с тем экономическая политика диктатора вполне отвечала «либеральному духу», как его пони­мали «порфиристы». Диас окружил себя так называе­мыми сьентификос (учеными). В их число входили представители деловых кругов, правительственные чиновники, известные юристы — короче, люди, совер­шенно оторванные от основной массы населения. Постоянно подчеркивая экономическую отсталость Мексики, они призывали широко открыть двери ино­странному капиталу, и это преподносилось как един­ственный способ преобразовать страну. В Мексике на­чался экономический рост, однако он был достигнут за счет полного пренебрежения к ее социальным про­блемам. Попытки проведения модернизации на осно­ве иностранных капиталовложений не превратили страну в индустриальную державу, она по-прежнему оставалась аграрной, а в городах в начале XX в. про­живала лишь пятая часть мексиканцев. Латифундис­ты еще больше укрепили свои позиции, а концентра­ция земельной собственности приобрела невиданные размеры. К концу диктатуры Диаса примерно 1% соб­ственников владел 97% обрабатываемой земли! Пра­вительство экспроприировало земли крестьян и ин­дейских племен и передавало их в руки местных и иностранных владельцев, а затем эти угодья перепа­хивались под плантации или превращались в зоны нефтедобычи. Безземельные крестьяне, составлявшие около 95% сельского населения, неизбежно станови­лись батраками, пеонами или пополняли ряды рабо­чих промышленных предприятий. Все проблемы ла­тиноамериканского мира того времени нашли свое «концентрированное выражение» в Мексике, и это определило ее особую судьбу в ближайшем будущем, став причиной буржуазно-демократической револю­ции 1910-1917 гг.

В Бразилии вскоре после свержения монархии вре­менное республиканское правительство обнародовало важные декреты. Все грамотные мужчины, достигшие 21 года, получили избирательное право. Церковь отде­лялась от государства, устанавливалось равенство всех вероисповеданий. В начале 1890-х гг. была принята но­вая бразильская конституция, напоминавшая консти­туцию США. Государство, переименованное в Соеди­ненные Штаты Бразилии, строилось на принципах федерализма. Парламент состоял из двух палат, и пол­номочия нижнем"! палаты были достаточно широкими. Она имела право законодательной инициативы в таких серьезных вопросах, как финансы и оборона, являлась первой инстанцией при обсуждении правительствен­ных законопроектов. Функции центрального прави­тельства и штатов были разделены. В ведении Рио-де-

Жанейро находились внешняя политика, оборона страны, денежная эмиссия, средства связи, государст­венная таможня. Штаты контролировали основные на­логи и имели собственные таможни, которые взимали пошлины за вывоз экспортных товаров. Конституция зафиксировала основополагающие изменения в жизни бразильского общества, однако ее демократические ус­тановления сводились на нет реальным положением дел в стране. Контроль над выборами в федеральный парламент и в законодательные палаты штатов оста­вался в руках земельной аристократии, и борьба за власть между могущественными буржуазно-землевла­дельческими кланами штатов Сан-Паулу и Минас-Жераис не утихала. Когда их представители приходили к власти, в своей внутренней политике они исходили прежде всего из интересов крупных экспортеров кофе, а финансовые трудности страны пытались решать либо путем увеличения налогов, либо при помощи иност­ранных займов. В целом Бразилия развивалась в том же направлении, что и другие государства латиноаме­риканского региона.