Президенты-«прагматики»

В научной литературе часто проводится мысль о том, что латиноамериканские консерваторы и либералы от­стаивали те же принципы и ту же систему ценностей, что и их европейские собратья. С другой стороны, ис­следователи отмечают, что в Латинской Америке сере­дины — второй половины XIX в. с ее экономической и политической нестабильностью и острейшими соци­альными противоречиями трудно найти «чистых» кон­серваторов или либералов, а иногда и вовсе невозмож­но определить, кто есть кто. И неудивительно — ведь «верхи» все чаще прибегали к политике социального маневрирования, стараясь отказаться и от крайностей либерализма, и от излишнего консерватизма. Полити­ческие союзы консерваторов и либералов не были ред­костью и порой заключались на основе общности сию­минутных интересов. Иногда компромисс оказывался вынужденным, поскольку только так можно было най­ти выход из очередной тупиковой ситуации, сложив­шейся, например, в период предвыборной кампании, и урегулировать вопрос о власти, чтобы это устраивало различные группировки господствующего класса, а не только тех «олигархов», которые считали себя хозяева­ми страны. Бывали случаи, когда консерваторов и ли­бералов разделяла лишь одна, хотя и важная, пробле­ма — скажем, взаимоотношения церкви и государства, а к другим темам они подходили как «прагматики», то есть руководствовались «соображениями пользы».

Война за независимость способствовала взлету либе­ральной, а затем и консервативной политической мысли Латинской Америки, здесь выдвинулась плеяда блестя­щих историков, философов, публицистов, писателей. Тем не менее далеко не все латиноамериканские полити­ки действовали во имя каких-то идей, очень часто ими двигали корыстные интересы. Военные хотели сохра­нить свои привилегии и получить солидные средства из государственного бюджета, латифундисты и каудильо отстаивали незыблемость собственных позиций, торгов­цев больше волновала таможенная политика государст­ва, чем идейная подоплека фритредерства.

Так, генерал Антонио Лопес де Санта-Анна, слыв­ший либералом, в 1833 г. при поддержке либеральных депутатов конгресса был избран президентом Мекси­ки. Однако в действительности он не разделял ни взглядов, ни программы тех, кто помог ему прийти к власти. Его политические убеждения постоянно ме­нялись в зависимости от ситуации, которую Санта-Анна всегда оценивал трезво и прагматично. «Поли­тическая гибкость» генерала, граничившая с полной беспринципностью, помогала ему с легкостью выхо­дить из любого положения.

В 1845 г. президентом Перу был избран метис, не принадлежавший к элите общества и причисляемый к либеральному лагерю, — генерал Рамон Кастилья (его называют «либеральным каудильо»). Между тем в зарубежной историографии можно встретить ут­верждение о том, что он всегда оставался «прагмати­ком», чуждым «предрассудкам» и консерваторов, и ли­бералов. Кастилья твердой рукой, при поддержке армии, пресекал любые попытки «нанести вред госу­дарству», но не препятствовал обсуждению в конгрессе ситуации в стране и даже позволял критику в адрес правительства. Этот президент-либерал придержи­вался курса на вмешательство государства в экономику, с помощью протекционистских мер развивал местное производство, особенно текстильную промышленность (явно нелиберальные меры!). В то же время в 1850-е гг. Кастилья издал декреты об отмене подушного налога с индейцев и о ликвидации рабства, после чего его ста­ли называть Освободителем. Впрочем, бывшим рабам землю не дали, зато их владельцы получили государст­венную компенсацию, и многие вложили эти средства в расширение и модернизацию своих хозяйств. Затем была ликвидирована церковная десятина, а конститу­цией 1856 г. отменены привилегии военной верхушки и церкви. Вместе с тем католическая религия объявля­лась государственной, а священнослужители содержа­лись за счет казны.

К числу «прагматиков» можно отнести и неодно­кратно упоминавшегося Паэса, и другого президента Венесуэлы — генерала Хосе Тадео Монагаса, впервые избранного на этот пост в 1847 г., причем при активной поддержке консерваторов. Неожиданно для всех — и противников, и сторонников — он оказался «дисси­дентом» и пошел на примирение с либералами. Будучи дальновидным, гибким политиком, Монагас уловил смену настроений в стране, тем более что только недав­но было подавлено мощное крестьянское восстание. В течение первых двух лет его правления были изданы законы, которые облегчили положение должников, от­срочив выплаты по долговым обязательствам. Правда, не исключено, что таким образом Монагас создавал се­бе опору в обществе, пытаясь ослабить зависимость го­сударственной власти от олигархии, однако эта мера отвечала и интересам состоятельных асендадо. Вслед за Паэсом правительство Монагаса распродало в част­ную собственность, причем большими участками, ог­ромные площади государственных земель. Его брат и преемник на посту президента Хосе Грегорио Мона­гас согласился принять закон об отмене рабства. Ис­следователи-марксисты утверждали, что столь стран­ное поведение богатейших латифундистов Монагасов объяснялось давлением либералов и народных масс, но встречаются и другие предположения: во-первых, к этому времени многие венесуэльцы, в жилах которых текла африканская кровь, уже занимали высокие обще­ственные или военные посты, во-вторых, Монагасы стремились упрочить свою диктатуру и потому были заинтересованы в ослаблении экономического могуще­ства перешедших в оппозицию к ним консерваторов, которых поддерживали рабовладельцы-плантаторы. Иногда правление Монагасов определяют как «режим либеральной олигархии», хотя при них сохранялся централизм и право президента на переизбрание, а цер­ковь не была отделена от государства.

Совершенно уникален режим парагвайского диктато­ра Хосе Гаспара Родригеса де Франсии — удивительно­го и ни на кого не похожего правителя. Высокообразо­ванный человек, получивший степень доктора теологии в университете Кордовы, он стал одним из руководите­лей борьбы за независимость Парагвая от Испании, а в 1816 г. Национальный конгресс провозгласил его по­жизненным диктатором, и Франсиа управлял страной до самой смерти, последовавшей в 1840 г. Характер его реформ до сих пор остается благодатной темой для на­учных дискуссий.

Свободному парагвайскому государству постоянно угрожала опасность со стороны ла-платских провин­ций, Бразилии и прочих соседей — многие хотели при­брать его территорию к рукам. Тогда Франсиа прервал все связи с окружающим миром; страна оказалась в полной изоляции, а внешняя торговля если и велась, то лишь в строго определенном месте и под контролем властей. Парагвай жил в условиях экономической ав­таркии, то есть самообеспечения всей необходимой продукцией. Это способствовало развитию промыш­ленности и сельского хозяйства, причем власть посто­янно вмешивалась в предпринимательскую деятель­ность и общественные отношения парагвайцев.

В колониальные времена в Парагвае долго господст­вовали иезуиты, крупных светских латифундий было немного и острые социальные противоречия не возни­кали. Большие площади земли принадлежали государ­ству, примерно половина ее небольшими участками и за умеренную плату сдавалась в аренду, а остальное предназначалось для крупных хозяйств — «эстансий родины», которые снабжали продовольствием город и армию. Правительство контролировало не только производство, но и распределение материальных благ. Часть продукции государственных хозяйств продава­лась на льготных условиях или бесплатно раздавалась беднякам, а на основные продукты питания был уста­новлен максимум цен.

Опорой Франсии стали низшие слои общества, и его режим имел патерналистский характер. Диктатор со­кратил численность государственного аппарата, очис­тил его от чиновников, связанных с аристократией или враждебных революции, заменив их выходцами из на­родных «низов». Так же он поступил с «ненадежными» офицерами. Представители креольской верхушки, не­довольные политикой Франсии, подвергались репрес­сиям, вплоть до смертной казни. Диктатор старался со­кратить разрыв между бедными и богатыми, оказывал помощь нуждающимся, стремился ограничить разме­ры собственности и влияние состоятельных людей. В стране было введено бесплатное начальное образова­ние, а учителя не только получали жалованье, но и за казенный счет обеспечивались питанием и одеждой. Правда, опасаясь появления оппозиции, Франсиа пре­пятствовал формированию национальной интеллиген­ции и ликвидировал систему высшего и среднего обра­зования.

Парагвай времен Франсии не имел ни конститу­ции, ни представительных органов (поскольку Кон­гресс не созывался), ни судебной системы (суд вер­шили местные власти и сам диктатор), ни даже вы­борных городских кабильдо, которые были упраздне­ны. Церковь утратила все свои права, священники находились на положении государственных служа­щих. Управление достигло высочайшего уровня цен­трализации: Франсиа лично вникал во все, что про­исходило в стране. Но, несмотря на авторитарный характер его правления, поддержка диктатуры была массовой, а число ее противников — невелико: боль­шинство парагвайцев вполне устраивало то, что де­лал их повелитель.

Политика Франсии, по мнению многих историков, была продиктована его мировоззрением — парагвай­ский диктатор воспринял взгляды эгалитариста Руссо и попытался применить его учение на практике. Мож­но ли найти в Латинской Америке президента, добив­шегося таких результатов или хотя бы стремившегося это сделать? С другой стороны, «казарменный комму­низм» не превратил Парагвай в экономически про­цветающую державу и законсервировал его отста­лость. Лишь при преемниках Франсии, диктаторах Лопесах, эта республика начала повторять путь дру­гих стран региона, что ускорило формирование здесь торгово-латифундистской буржуазии. Наконец, заме­тим, что в Латинской Америке «субъективный фак­тор», то есть характер, наклонности, пристрастия то­го или иного правителя, всегда имел очень большое значение - впрочем, как и во всех странах, где отсут­ствовали демократические традиции и развитая сис­тема парламентаризма.