Каудильизм как образ жизни

Мы уже отмечали, что длительные военные действия и тяжелый экономический кризис первых лет независи­мости способствовали росту сепаратистских настроений на всех уровнях — и в регионе в целом, и внутри респуб­лик, и в границах отдельных провинций. Однако благо­приятную почву для сепаратизма создавали не только экономические трудности и неизбежные лишения «пе­реходного периода», но и такое явление латиноамери­канской действительности, как каудильизм, расцвет ко­торого приходится на послереволюционное время. Некоторые историки считают, что этот феномен был по­рожден Войной за независимость, когда колониальная система управления оказалась разрушена и образовав­шийся вакуум поспешили заполнить соперничавшие между собой креольские группировки, с оружием в ру­ках оспаривавшие друг у друга власть.

Каудильизм — от «каудильо» (исп. caudillo): вождь, предводи­тель, сильная личность.

Между тем корни каудильизма следует искать не только в революционном, но и в колониальном про­шлом Латинской Америки, иначе невозможно объяс­нить, откуда в независимых государствах, причем на всех уровнях, появилось множество «сильных лю­дей» — влиятельных каудильо, которые могли власт­вовать в рамках конституции, параллельно с консти­туцией или вовсе обходиться без нее. Отвечая на этот вопрос, исследователи отмечают немало причин по­всеместного распространения и необыкновенной жи­вучести каудильизма, связывая его с социальной структурой иберо-американского общества, положе­нием народных масс в колониях и независимых рес­публиках, спецификой Войны за независимость, осо­бенностями менталитета латиноамериканцев.

В колониальный период (да и после революций) в Иберо-Америке сосуществовали латифундии раз­личного типа — капиталистические агроэкспортные и патриархальные, или, как их иногда называют, «нео­феодальные», не связанные с рынком или продавав­шие свою продукцию заезжим торговцам от случая к случаю, причем таких поместий было немало. Ото­рванные от внешнего мира, эти асьенды обеспечивали своих хозяев и работников всем необходимым, и их экономическое положение оставалось стабильным, поскольку оно не зависело от колебаний рыночных цен. Семьи слуг и пеонов из поколения в поколение проживали и трудились в одном и том же поместье и пользовались покровительством его владельцев. Именно патриархальные латифундии являлись основ­ной базой каудильизма и во время, и после освободи­тельных революций, хотя ориентированные на экс­порт скотоводческие и плантационные хозяйства дли­тельное время сохраняли черты «феодального быта».

В Иберо-Америке колониальная асьенда (или фа­зенда) выполняла не только экономические функции, она была также своеобразной формой политической и социальной организации провинциального общества и средством контроля над ним. Это положение не изме­нилось и по завершении Войны за независимость. Лю­бое поместье представляло собой некую модель замк­нутого централизованного «государства», в котором асендадо (или фазендейро) пользовался абсолютной властью, регулировал все стороны жизни обитателей поместья и требовал от них безоговорочного послуша­ния. Одновременно латифундист выступал в роли по­кровителя «своих» людей, защищал их интересы, пре­доставлял работу, пропитание и крышу над головой.

Там, где земли колонистов граничили с владениями «диких» индейских племен (например, на юге вице-ко­ролевства Рио-де-ла Платы и генерал-капитанства Чи­ли), каждый асендадо просто вынужден был становиться военным предводителем и создавать мобильные, хорошо вооруженные кавалерийские отряды, привлекая в них гаучо и пеонов. Если договориться с индейцами, то есть мирно решить вопрос о выкупе за землю, не удавалось, помещику приходилось рассчитывать лишь на собствен­ных работников и с их помощью охранять имение от опу­стошительных набегов дикарей.

Революционные правительства, создававшиеся в хо­де борьбы с Испанией, не располагали достаточными средствами для содержания крупных повстанческих армий. Поэтому в провинциях, особенно отдаленных, землевладельцы-креолы опять-таки сами формирова­ли военные отряды, в которые набирали тех же пеонов или гаучо. Хозяин латифундии становился команди­ром, его управляющие — офицерами, а все остальные — солдатами личной армии «вождя». Провинциальные каудильо, отличившиеся в борьбе с метрополией, ино­гда превращались в крупных военачальников.

Поскольку длительные вооруженные конфликты имели разрушительные последствия для экономики бывших колоний, их население в массе своей потеряло средства к существованию, а порой было разорено и тя­желыми военными налогами. Многие крестьяне нача­ли искать пристанища в отрядах каудильо, которые больше напоминали банды мародеров, чем «революци­онную армию», так как обнищавшими людьми двигали чувство голода и инстинкт самосохранения, а не какие-либо идейные соображения.

Каждый каудильо был заинтересован в обособле­нии «своей» территории, ее максимальной независи­мости от центральной власти. Отсутствие контроля со стороны сильного правительства позволяло преда­ваться безудержному грабежу и разбою в близлежа­щих округах и вступать в жестокие схватки с конку­рентами — такими же каудильо и стоявшими за ними землевладельцами.

До и тем более после Войны различные районы Ис­панской Америки, как уже отмечалось, были слабо связаны между собой. Любая колония, а затем незави­симая республика представляла собой «мир, состоя­щий из многих миров». Клановая солидарность, се­мейные связи и местный патриотизм стали основой общественно-политической жизни латиноамерикан­ских стран. Принадлежность к тому или иному району, штату, провинции и преданность своему каудильо зна­чили больше и осознавались яснее, чем национальная или государственная общность. Не случайно некото­рые зарубежные историки усматривали в каудильизме одну из главных причин провала централизаторских планов Боливара.

Утвердив личную власть в «своих» владениях, наи­более могущественные «вожди» начинали борьбу за влияние в стране или пытались напрямую захватить государственную власть. Большинство жителей Иберо-Америки на протяжении веков оставались неграмотны­ми и крайне бедными. Они готовы были верить демаго­гическим обещаниям «сильного человека» и плохо разбирались в истинных мотивах его поступков. Ис­пользуя в борьбе за власть пеонов и других зависимых людей, провинциальные каудильо не стремились их по­литизировать. Как правило, они представляли себя «людьми из народа», подчеркивали свое происхождение из незнатных семей, демонстрировали «простоту нра­вов», которые зачастую были весьма грубыми и жесто­кими. В действительности многие «вожди» по своему имущественному и социальному положению не принад­лежали к «простым людям», от имени которых боролись «за справедливость». Часто знаменем каудильо стано­вилось противодействие «чужому» иностранному вли­янию, борьба за сохранение привычных социальных отношений и условий жизни. Требования каудильо имели по сути антибуржуазный характер, и помещи­чий консерватизм соединялся с консерватизмом на­родным.

Однако многие историки считают, что даже кауди­льо, вышедшие из низов общества, не могут рассматри­ваться как подлинно народные лидеры. Упрочив свое положение и завладев приличной собственностью, они начинали манипулировать неграмотными и измучен­ными тяжелой жизнью согражданами, создавая у них иллюзию участия в борьбе за «интересы народа» и компенсируя усилия своих «солдат» незначитель­ным вознаграждением. Между тем пеоны и гаучо очень редко «дорастали» до собственников, и социальная структура общества не менялась.

Класс латифундистов был достаточно сплоченным, хотя между отдельными асендадо и возникали проти­воречия. После освободительных революций крупные помещики могли стать государственными чиновника­ми, судьями, военными или депутатами, но они остава­лись едины как землевладельцы, и в качестве лидера той или иной региональной помещичьей группировки выступал пользовавшийся ее доверием каудильо. Обычно он сам был асендадо, однако не все его собра­тья по классу стремились превратиться в военных «вождей», предпочитая, чтобы от их имени выступал угодный им «сильный человек». Каудильо, в свою оче­редь, нуждался в поддержке латифундистов, которые располагали мощными экономическими ресурсами и могли вооружить и передать под его начало собствен­ных пеонов или гаучо.

Народные массы были более разобщены, чем асенда­до, поскольку в Иберо-Америке сосуществовали раз­личные категории подневольного населения — пеоны и наемные работники, мелкие собственники и аренда­торы, гаучо и льянеро, бродяги и рабы. Их подчиненное положение, бедность и в ряде случаев территориальная изолированность препятствовали формированию ка­ких-либо объединений «снизу», зато все они могли быть легко мобилизованы в «армию» каудильо, что произошло в период Войны за независимость и продол­жилось после ее окончания.

Чтобы стать настоящим каудильо и повести за со­бой не только ближайших сподвижников, но и ши­рокие массы, требовались определенные таланты, при отсутствии которых даже самый амбициозный претендент на власть не мог рассчитывать на успех. Человек, стремившийся возвыситься над другими, должен был обладать харизмой, что в переводе с гре­ческого языка означает «божественный дар». Во все времена харизматические лидеры выделялись среди «толпы» необычными способностями, не столько приобретенными, сколько дарованными природой. Макс Вебер включал в понятие «харизма» такие ред­кие свойства человеческой натуры, как магические способности, пророческий дар, выдающуюся силу ду­ха и слова. Он считал, что харизмой обладали герои, великие полководцы и завоеватели (Александр Ма­кедонский, Цезарь, Наполеон), пророки и основатели мировых религий (Будда, Иисус, Мухаммед), гени­альные художники, выдающиеся политики, основа­тели государств (Солон, Ликург).

Каждый каудильо, помимо военной силы, имел оп­ределенную «клиентуру», то есть круг людей, которым он оказывал покровительство, а если они были бед­ны — то и материальную поддержку, превращая их тем самым в своих сторонников. Это распространялось не только на пеонов или гаучо, но и на самостоятельных мелких собственников и даже латифундистов, если они доверяли каудильо защиту личных или клановых интересов. В случае успеха очередной военной кампа­нии «вождя» и утверждения его власти в провинции или штате, а порой и в государстве, стоявшие за ним асендадо получали собственность, деньги, доходные должности и прочее вознаграждение — в зависимости от новых возможностей победителя и заслуг перед ним того или иного «клиента».

Некоторые крупные землевладельцы старались от­крыто не вмешиваться в политику и лично не участ­вовали в принятии решений, но их волновали про­блемы, связанные с развитием торговли, размером налогов и пошлин, обеспечением прав собственнос­ти, возможности эксплуатации рабочей силы, и они вправе были ожидать, что «доверенный каудильо» обеспечит наилучшие условия для их предпринима­тельской деятельности. Самой предпочтительной «платой за услуги» всегда оставалась земля, и если каудильо не удавалось изыскать возможность для ее распределения между «соратниками», его шансы со­хранить свое лидерство становились весьма призрач­ными. Словом, «вожди» и «клиенты» нуждались друг в друге, и потому в независимых латиноамерикан­ских государствах каудильизм стал не только «обра­зом жизни» небольших групп людей, но и способом организации общества в целом.