От протектората до Первого конституционного конгресса и отставки Сан-Мартина (1821-1822)

Провозглашение независимости Перу создало уникальную ситуацию […] разделенной на две зоны, примерно одна треть территории, главным образом прибрежные районы, контролировалась патриотическими силами, в то время как остальные две трети, т.е. преобладающая труднодоступная, оказались в руках роялистов. И вот новый поворот в истории Куско сыграла природа Центральной сьерры: вплоть до 1824 г. он превращается в перуанскую столицу, где сосредоточены главные силы роялизма. Отныне Куско противостоит патриотической Лиме. Временно потерпевшая поражение еще мощная роялистская армия располагала здесь значительными природными и материальными ресурсами. Угроза продолжения военных действий исчезла. Таким образом первые шаги государственного строительства предприняты в условиях жесткого политического двоевластия и противостояния, что придавало акту о независимости, в определенной степени […].

В этом чрезвычайном положении при полном политическом и правовом вакууме Сан-Мартин по предложению кабильдо Лимы и генерального штаба армии 3 августа 1821 г. принимает на себя высшие политические и военные полномочия в звании Протектора Перу. Фактически протекторат стал временным переходным политическим режимом по управлению пятью департаментами "территории страны".

Под огнем критики как консервативного, так и республиканского […] якобы "диктаторские" замашки […] Сан-Мартин сослался на "[…]" и категорично указал в своем декрете от 3 августа: "Опыт Десяти […] в Венесуэле, Кундинамарке, Чили и Объединенных провинциях Ла-Платы показал те беды, которые приносит несвоевременный созыв конгрессов […] еще не добиты". Его программа: «Сначала обеспечить дело независимости, затем можно подумать о прочном обосновании свободы». Сразу же после изгнания […] Сан-Мартин обязался «созвать представительный конгресс народов и передать в его руки всю власть».

В указе определен был и состав первого правительства независимого […], в него вошли 65-летний Х.И. Унануэ, крупный перуанский ученый и […], деятель, в качестве министра экономики; колумбиец X. Гарсия дель Рио […] Сан-Мартина, - министра внешних сношений, и аргентинец В. Монтеагудо - воен­ного министра. Боевой сподвижник Сан-Мартина генерал Х.Г. де Лас Эрас возгла­вил командование объединенной армией, которая насчитывала 5900 солдат и офи­церов, из них - 2900 аргентинцев, 1600 чилийцев и 1400 - перуанцев.

Правой рукой Сан-Мартина стал Бернардо Монтеагудо (1789-1825) - яркий деятель аргентинской борьбы за независимость, сыгравший ключевую роль и в ста­новлении перуанской государственности. Адвокат и законодатель, талантливый публицист и мыслитель, Монтеагудо стоял у самых истоков освободительной борь­бы на Ла-Плате. Участник революции 1809 г. в Ла-Пасе и Майской революции 1810 г. в Буэнос-Айресе, он основал ряд революционных аргентинских газет и изданий, знаменитое Патриотическое общество, стал участником ассамблеи 1813 г. и Тукуманского конгресса 1816 г., провозгласивших отделение Ла-Платы от Испании. С 1817г. Монтеагудо - соратник и секретарь Сан-Мартина по Андскому походу, один из авторов акта о независимости Чили. Для его политических взглядов были харак­терны республиканизм якобинского толка, требования решительных буржуазных реформ, помноженных на поистине священную ненависть ко всему испанскому. Сан-Мартин, неоднократно называвший себя "страстным республиканцем", избрав в соратники столь значительную политическую личность, не мог лучше подтвер­дить искренность и своей собственной политической ориентации.

Сан-Мартин и его ближайший советник Монтеагудо разворачивают динамич­ную программу радикальных реформ. Развивая лучшие традиции Майской револю­ции, с первых же шагов они повернулись лицом к угнетенным слоям перуанского общества. Первыми в августе 1821 г. были обнародованы "индейские" законы: от­менялись наиболее одиозные, фактически феодальные виды эксплуатации - по­душная подать, различные формы принудительного полукрепостного труда, "как оскорбительные для свободы и природы человека". Впредь коренное население "запрещалось именовать индейцами", и рекомендовалось как равноправных граж­дан нового Перу называть перуанцами; предпринят новый шаг по ликвидации рабства: не только рабы, вставшие под знамена патриотов, но и все дети, родившиеся после 28 июля - дня провозглашения независимости, становились свободными гражданами; запрещался также ввоз новых рабов.

Принятий в октябре 1821 г. временный регламент провозгласил гражданские права: свободу печати, неприкосновенность личности и жилища, отменил пытки и палочные наказания, став прообразом Конституции 1822 г. Одновременно создава­лись национальная библиотека, закладывались основы новой армии и независимого суда. В ноябре 1822 г. было принято положение о выборной системе представи­телей местной и верховной власти. Перуанские порты вновь открылись для ино­странной торговли.

Hа фоне всех этих событий кажется парадоксальным переход Сан-Мартина и его ближнего круга на консервативные позиции, что выразилось в настоящей "монархомании". Подобное "поправение" большого числа лидеров на втором этапе войны за независимость стало реакцией на острые гражданские конфликты, регио­нальные распри и ожесточенную борьбу за власть, развернувшиеся в освобожден­ных районах. Сан-Мартин как политический прагматик в своем стремлении к поли­тике сильной руки и стабильности был не одинок, обращаясь к идее установления национальной монархии. В разное время и Бельграно, и Пуэйрредон, и Ривадавия, и мятежные каудильо Ла-Платы, а затем и сам Боливар на закате своей политиче­ской карьеры в 1825-1828 гг. неоднократно делали ставку на "привозную конститу­ционную монархию". Она рассматривалась в качестве переходного режима, чтобы остановить затянувшиеся военные действия с Испанией, гарантировать внутрен­нюю стабильность и определенную историческую преемственность, добиться признания независимости, как по сути имело место с Бразилией, и получить наконец эко­номическую помощь для разоренного войной хозяйства.

И Сан-Мартин, и Монтеагудо считали Перу идеальным местом для прививки конституционного легитизма. Размеры территории, степени цивилизованности и образования населения, отсутствие расового единства — все это делало, по их мне­нию, "абсолютно неприменимыми демократические идеи в Перу".

"Смертный грех монархизма" неоднократно ставился в вину Сан-Мартину либеральной частью перуанской властной элиты. А между тем речь шла о продуман­ной программе действий, осуществлявшейся в стране с первых же дней протектората. Стремясь максимально расширить социальную базу и привлечь креольскую ари­стократию, владевшую рычагами власти, Сан-Мартин сознательно идет на компро­миссы. Следуя политике "наибольшего благоприятствования", декретом от 8 октя­бря 1821 г. он учреждает Орден Солнца "в знак памяти об инках" и признания за­слуг отличившихся участников войны за независимость. Тремя степенями этого ор­дена - от основателей (в их числе оказались С. Боливар (ему орден был выслан в зо­лотой шкатулке), Б. Монтеагудо, О'Хиггинс) до заслуженных и простых офицеров - были награждены более 180 человек. Обладатели ордена составили как бы элит­ный политический клуб с большими пенсиями и привилегиями, передававшимися по наследству. Следующим шагом стал декрет Сан-Мартина от декабря 1821 г., которым старые кастильские знатные титулы заменялись новыми перуанскими. Гик, маркиз де ла Торре Тагле стал маркизом де Трухильо. Всего более сотни пред­ставителей креольской аристократии стали новой "республиканской" знатью.

24 декабря 1821 г. членами Государственного совета был подписан секретный акт о введении монархии в Перу. По благословению Сан-Мартина в Лондон под на­чалом его доверенного лица X. Гарсия дель Рио и личного врача Д. Парузьена бы­ла отправлена тайная делегация с целью найти на перуанский престол "вакантного принца" из английской, германской или даже русской династии. Активное наступле­ние развернулось и на общественное мнение страны. С января 1822 г. в Лиме нача­ло работать так называемое Патриотическое общество из 40 видных представите­лей лимской элиты. Будучи якобы чисто литературным, оно тем не менее было сориентировано на политическую злобу дня и имело целью склонить общественное мнение в пользу конституционной монархии. Однако все эти попытки окончились полным провалом. В традиционно считавшейся консервативной Лиме впервые громко зазвучали голоса активных защитников новой республиканской системы управления: Мариано Арсе, Ф.Х. Мариатеги, Ф.Х. Луны Писарро и др. Открытым призывом прозвучали памфлеты "трибуна перуанской республики" Х.Ф. Санчеса Карриона, скрывавшегося под псевдонимом "отшельник из Сайана", в которых он подверг сокрушительной критике монархические проекты Протектора и получил массовую поддержку жителей Лимы. Заседания Патриотического общества вско­ре приобрели антиправительственную направленность и фактически стали подготовкой будущего конституционного конгресса.

Однако представителям испанской торговой и земельной аристократии пощады не было. В этом Сан-Мартин и его первый министр Монтеагудо были тверды. Не­уклонно проводилась массированная антииспанская кампания - подлинный якобин­ский террор: испанские семьи высылались из страны, их имущество конфисковыва­лось или облагалось большими штрафами. По широко известным словам Монтеа­гудо, "это и значило делать революцию". Однако Сан-Мартин не учел того, что испанская и креольская элиты были тесно спаяны экономическими, родственными, дружественными узами. С сентября 1820 г. по май 1822 г. от ? тыс. испанцев в Ли­ме и окрестностях осталось, по свидетельству самого Монтеагудо, всего лишь 600 человек. В начале мая 1822 г. последовал приказ об их срочном изгнании: в одну ночь они были посажены на корабли и имеете с женами и детьми отправлены в ссылку в Чили. Эта демонстративная насильственная депортация стала ответом на апрельское поражение патриотической армии под началом Д. Тристана в сражении под Икой.

Майские события вызвали повсеместно взрыв негодования против Монтеагудо, но косвенно он затрагивал и авторитет самого Сан-Мартина. В целом к этому вре­мени знатные сословия и представители среднего класса, чиновники, торговцы, как испанцы, так и креолы, и иностранцы, и тесно связанная с ними многочисленная клиентела, были разорены тяжкими поборами и конфискациями, их жизнь и безо­пасность были поставлены под угрозу. Как выразился современник событий, неуди­вительно, что жители Лимы и освобожденных районов "стали уставать от своих ос­вободителей". Таким образом Сан-Мартин вошел в конфликт с силами, стоявшими на политической сцене как справа, так и слева. Тем самым обозначились контуры нараставшего общественного кризиса, ставшего и его личным кризисом как поли­тического деятеля.

С конца 1821 г. вокруг Сан-Мартина сгущаются тучи, он начинает терять авто­ритет не только среди различных слоев перуанского общества, но и в освободитель­ной армии, прежде надежной своей опоре. Самое тяжелое заключалось в том, что по прошествии года после высадки роялистская армия численностью более 15 тыс. штыков продолжала оккупировать две трети страны, ее внутренние труднодоступ­ные высокогорные районы Центральной и Южной сьерры, включая Боливию.

Складывалась тупиковая ситуация, нужно было решительное наступление, а Сан-Мартин, очевидно, полагал, что со взятием Лимы война с роялистами уже вы­играна. Острая критика военной доктрины Сан-Мартина как несостоятельной в те дни разделялась широким кругом его соратников. Отказ от молниеносного концен­трированного удара всеми наличными силами по отступавшей из Лимы роялист­ской армии в июле-сентябре 1821 г., бесконечное откладывание решительного сра­жения обрекали освободительную армию на разложение. Шесть тысяч солдат и офицеров - аргентинцы, чилийцы и перуанцы - томились в бездействии; поражен­ная болезнями армия теряла боевой дух и даже товарищество, начались раздоры на национальной почве. Такие видные соратники, как адмирал А.Т. Кокрейн, генера­лы Х.Г. де Лас Эрас и X. Альварес де Ареналес, открыто обвиняли Сан-Мартина в пассивности, трусости, затягивании войны и даже в сговоре с врагом из-за его мо­нархических планов.

К декабрю 1821 г. в самом генеральном штабе оформился тайный заговор с це­лью отлучить Сан-Мартина от руководства армией и даже физически его устра­нить. В результате конфликта ряд крупных военных, в том числе старейший сорат­ник генерал Лас Эрас, покинули Перу. Разверзлась пропасть между Протектором и армией. Опасность предстать перед общественным мнением в качестве завоевате­ля, опиравшегося на иностранные штыки, становилась все более явной.

С этого момента Сан-Мартин, убежденный в том, что его политическая и воен­ная власть и авторитет вступили в полосу тяжелого кризиса, принимает решение покинуть политическую сцену, на которую он уже не мог как прежде оказывать ре­шающее влияние. Звезда Сан-Мартина в Перу начала закатываться. Протекторат становился видимостью. В январе 1822 г. Сан-Мартин передает всю полноту поли­тической власти видному перуанскому креолу члену узкого Государственного сове­та маркизу Торре Тагле.

Канадский историк Т.Е. Энна в монографии о падении роялизма в Перу пред­ставил нетрадиционный и в то же время аргументированный подход к деятельности Сан-Мартина тех дней: «В перуанской историографии никогда не было модным употреблять слово "провал" по отношению к Сан-Мартину. Его добровольная отставка в сентябре 1822 г. сначала рассматривалась как акт героического самопожертвования... На деле Сан-Мартин покинул Перу потому, что потерпел провал и соз­навал это». При всей категоричности подобной оценки, в ее основе лежит непредубежденный анализ исторических реалий тех непростых лет.

Сан-Мартин попал в западню, сделав ставку на Лиму как ключ к независимости Перу. Опытный испанский генерал Ла Серна избежал этого, когда в июле-сентяб­ре 1821 г. эвакуировал береговую группировку сначала из Лимы, а затем и из Кальяо. Вынужденный возглавить гражданское правительство, Сан-Мартин отвлекся от решения чисто военных проблем. Свою драматическую роль сыграл и факт личной биографии Сан-Мартина: в 1821-1822 гг. у него вновь обострился туберкулез. Сам генерал и его современники считали, что болезнь сведет его в могилу и дело его находится под угрозой. Протектор терял контроль над страной.

Однако, как показывают факты, определяющую роль все же сыграл экономи­ческий фактор. За два года войны Центральное побережье оказалось полностью разорено: сначала - роялистами, а затем - и патриотами. Основная рабочая сила прибрежных хозяйств - рабы начали привлекаться на военную службу еще роялистами, а уже в более массовой форме патриотами. К январю 1822 г. в патриотическую армию было мобилизовано от 4 до 5 тыс. бывших рабов. Асьенды и эстансии, разработки остались без рабочих рук. Одновременно по нарастающей шли реквизиции фуража и продовольствия, скота и транспортных животных для нужд армии. Конфискация имущества наиболее зажиточных испанских собственников как наиболее экономически активных подорвала прибрежное хозяйство. По свиде­тельству современников, некогда цветущая долина Римака под Лимой превратилась в пустыню. Торговля еле теплилась. На Лиму надвигался голод.

К экономическому добавился финансовый кризис - полное отсутствие серебря­ной монеты. Попытка выпустить бумажные и медные деньги в феврале 1822 г. ус­пеха не имела. Четыре пятых скудного правительственного бюджета, державшегося на бесконечных конфискациях и редких пожертвованиях, уходили на военные ну­жды. Однако при этом нечем было платить солдатам освободительной армии, они распродавали униформу. 15 сентября 1821 г. адмирал Кокрейн самовольно захватил продовольственные склады и более 460 тыс. песо казны в Анконе, чтобы выпла­тить содержание чилийским и английским морякам. Громкий скандал и последовав­ший затем разрыв с Кокрейном сделали положение Сан-Мартина совершенно не­терпимым. 6 октября 1821 г. Кокрейн покинул территориальные воды Перу вместе с частью флотилии.

С точки зрения военной диспозиции, к концу 1821 г. в стране складывалась патиная ситуация. Ни одна из воюющих сторон не добилась решительного перелома хода войны в свою пользу. Этот военный и политический тупик мог продолжаться сколь угодно долго, так как обе столицы - Лима патриотов на берегу и Куско роя­листов в глубинном анклаве сьерры - не располагали достаточными средствами для достижения победы на всей территории Перу. Невозможно было более рассчитывать и на внешнюю помощь со стороны Ла-Платы и Чили, занятых собственными сложными проблемами. Единственным реальным союзником оставалась армия Бо­ливара, действовавшая на севере континента.