Грабители царских могил

ГЛАВА II

НИЛ. ЕГИПЕТ

Был доставлен Аменлаиефер, сын Инхернехета, мать его Мери из Куша, каменосечец храма Амона, подведомственный первому жрецу Амона. Он был допрошен избиением палкой и выламыванием рук и ног.

Он сказал: «Я отправился к гробницам Запада Города с ворами, уже бывшими вместе со мной у гробниц Запада Города. Мы унесли то серебро и то золото, которое было найдено нами в гробницах, и жертвенный сосуд, найденный нами в них. После того как мы схватили мои медные зубила в наши руки, мы открыли саркофаги медными зубилами, бывшими в на­ших руках. И мы унесли внутренние деревянные гробы, в которых было золото, и мы взломали их; и мы предали их огню ночью внутри гробниц, и мы собрали то золото и то серебро, которое было найдено в них; и мы его украли; и мы разделили его между собой».
(ИЗ ПРОТОКОЛА ДОПРОСА ОБВИНЯЕМЫХ В ОГРАБЛЕНИИ ГРОБНИЦ, ШЕСТНАДЦАТЫЙ ГОД ЦАРСТВОВАНИЯ РАМСЕСА IX ¹)

Лежа у себя в каюте, Суэмбахамон мысленно перебирал все звенья зло­счастной цепи событий, начавшихся так невинно...

А началось все с того, что могущественный Павераа, правитель запад­ной части Фив, начальник охраны всех царских кладбищ, как-то показал ему массивный анх* на изящной, но тоже массивной цепи. Обе вещи были из золота с невиданным дотоле Суэмбахамоном красивым розоватым от­тенком. Помощник градоправителя не был, как некоторые вельможи, особым любителем или знатоком старины, но он. невольно отметил и древ­ность изделий, и редкий, энергичный и грубоватый стиль работы. Особен­но же его привлек необычный цвет металла.

Хотя Суэмбахамон и скрывал это, настоящей страстью и влечением в его жизни было золото. Блеск и неповторимая приятная тяжесть этого драгоценного металла околдовывали его, и он мог часами сидеть, перекла­дывая из ладони в ладонь массивный золотой слиток, чувствовать его гнет, любоваться переливами света на его отполированной поверхности (поэто­му он и .не любил вещей с гравировкой или инкрустациями). Редкие цве­та — зеленое, розовое, белое золото ² — приводили Суэмбахамона в не­истовый восторг.

Когда он, завороженный цветом золота, спросил Павераа, откуда у него такие вещи, начальник некрополя ответил неопределенно, что это, мол, чей-то подарок, а чей, он не помнит. В конце же дружественной беседы, длив­шейся около двух часов, тот вдруг сказал: «Мне показалось, что тебе по­правил ся^анх. Прими его от меня в подарок, я буду рад, если ты согласишь­ся. Но прошу об одном: не надевай его при торжественных выходах!»

¹ Перевод Н. С. Петровского.

2 Древнеегипетские ювелиры с помощью особых присадок умели придавать золоту разные цвета.

«Здесь-то я и должен был заподозрить что-то неладное, — мысленно сокрушался теперь Суэмбахамон. — Если бы я отказался от такого щедро­го и неожиданного подношения, все пошло бы по-другому. Но увы, я, как жадная обезьяна, хватающая финик, принял анх!»

Да! Старинный «знак жизни» был всего лишь приманкой, а он, как глу­пая рыба, проглотил ее и оказался на крючке. Теперь опытному рыболову оставалось только немного поводить добычу, перед тем как вытащить' ее из воды. А Павераа был опытным ловцом слабых душ.

Когда через месяц по столице поползли слухи о том, что неизвестные грабители взломали и разграбили гробницу царевны Тахордуэнист, Суэм­бахамон по-настоящему испугался. Теперь он понял, откуда был анх. Он запрятал драгоценность в тихом уголке своего загородного сада и с трепе­том стал ждать неприятностей.

Однако ничего не случилось. Слухи о грабеже постепенно стихли, а вскоре все Фивы заговорили о ссоре начальника некрополя Павераа и на­местника города Небмаатранахта. Причины ее были неясны, и остроумцы столицы изощрялись в самых разнообразных догадках. Сам наместник как-то доверительно сказал Суэмбахамону, что подозревает Павераа в омерзительных делах.

Приблизительно еще через месяц высокий и плечистый детина с не­приятным лицом, несмотря на все трудности, добился приема у заместителя градоначальника. Он сказал, что у него срочное и секретное сообщение. Когда писец, повинуясь знаку Суэмбахамона, вышел, посланец положил к ногам вельможи небольшой сверток и, шепнув: «Павераа шлет тебе семе­на вечного лотоса», исчез.

Суэмбахамон с трудом донес домой этот сверток. Он уже догадывался, что в нем находится. Закрывшись в спальне и приказав себя не тревожить, вельможа вскрыл неожиданное подношение. В нескольких слоях,плотного полотна были завернуты десять кирпичиков золота. Все они были, как вид­но, очень высокой пробы: очевидно, вещи, пошедшие на переплав, были взяты из древних гробниц, когда еще не употребляли различных сплавов.

Суэмбахамон был обрадован вдвойне. Во-первых, он увеличил свое сокровище. С нежностью вельможа укладывал кирпичики в огромный ларь кедрового дерева, стоявший около его ложа. Во-вторых, хотя на слитках не было обычного знака «нефер» — «доброе», указывавшего на то, что золото прошло проверку в государственной сокровищнице, все же это был металл, а не изделия из него. Следовательно, размышлял помощник градоправите­ля, уличить его по этому золоту никак нельзя. В тот вечер он был особенно ласков со всеми домашними.

Через два дня Суэмбахамона пригласил к себе в гости начальник закро­мов фараона Мааннахтуф. Только когда любезный хозяин, показывая гостю сад, привел его в уединенную беседку, где сидел Павераа, и, извинив­шись, покинул их, помощник градоправителя понял, в чем дело.

Павераа был на этот раз немногословен и энергичен. Он уже не разли­вался в длинных речах, как в предшествующую встречу.

«Получил ли ты золото, которое я послал тебе с Хонсуэмхебом?» — сразу же спросил начальник некрополя, опустив обычные приветствия.

«Да!» — ответил смущенно Суэмбахамон, поняв, что посетивший его детина и был этим самым Хонсуэмхебом.

«Хорошо! Каждый месяц он будет доставлять тебе на дом такое же количество — по десять дебен* золота. Подумай, как и где ты будешь встречаться с ним. Вот как высоко ценю я нашу дружбу. Но конечно, знать о ней не должен никто: это ни к чему. Кстати: ты часто видишься с Небма-атранахтом, не было ли у вас разговора обо мне?»

С несвойственным ему смущением, запинаясь, Суэмбахамон рассказал Павераа о своей беседе с чати*.

«Ну, в этом ничего нового для меня нет, — заметил хладнокровно начальник некрополя, — но если ты, почтенный Суэмбахамон, услышишь от Небмаатранахта что-либо важное для меня, ты, конечно, не откажешься сообщить мне об этом, как другу! — И затем, пригнувшись, почти касаясь лица собеседника, Павераа добавил тихо: — Не бойся! Никто и никогда не узнает, откуда у тебя это золото! Если же вдруг сверх ожидания возникнет какая-то опасность, я пришлю к тебе гонца со словами: «Сокол взлетел!» Запомнил? «Сокол взлетел!» Это будет сигнал опасности. А теперь прощай! Не следует, чтобы нас видели вместе!» Начальник некрополя бесшумно исчез за виноградными лозами, оплетавшими беседку, а Суэмбахамон долго еще сидел на скамье, растерянный и взволнованный.

Из него сделали платного соглядатая! Он, один из вельмож двора фа­раона, чья жена — певица великого бога Амона, стал шпионом у грабите­ля, у гнусного осквернителя царских могил! Может быть, завтра оскверни­тели проникнут и в гробницы его собственных предков! Нет, конечно, они этого не сделают, Павераа такого не допустит! Уж он-то знает, чьи могилы будут грабить, а может быть, и сам указывает какие? Не в его интересах раздражать Суэмбахамона, недаром он так щедро вознаграждает его за молчание. Да, именно за молчание, ведь он, Суэмбахамон, ничего полезно­го ему не сделал, даже не сказал ничего нового...

Постепенно краска вернулась на щеки вельможи. Он глубоко вздохнул, сорвал цветок, рассеянно понюхал. Мысли потекли спокойнее.

Да, осквернение гробниц — дело ужасное, поступок, который мерзок небесам. Но можно ли назвать Павераа первым, кто осмелился на такое? Суэмбахамон вспомнил рассказ своего прадеда, который в молодости исполнял приказ самого великого фараона Усермаат-Расетепенра-Рамес-су-Мериамона. По повелению благого бога ' прадед устроил каменоломню из пирамиды фараона Снофру в городе Джед-Снофру и возил оттуда плиты для построек царя в Нен-Несут. Выходит, даже великий повелитель Египта был осквернителем покоя древних властителей. Ибо, успокаивал он себя, в глазах богов одинаковая мерзость: отнять у покойного золото или ка­мень. А сам он, Суэмбахамон, ни разу не коснулся (и не коснется!) своими руками чужого праха. Это делают другие, на их плечи и головы ложится тяжесть греха. Золото, приходящее к нему, неизвестно какого происхожде­ния. Может быть, Павераа даже отдает ему свои слитки, доставшиеся ему в наследство!

¹ Умерший фараон обожествлялся и получал название «благого бога».

Окончательно успокоив сам себя, Суэмбахамон вышел из беседки и с любезной улыбкой на губах отправился разыскивать Мааннахтуфа. На пиру он был весел и разговорчив, и никто не заметил, что в этот раз он вы­пил вина больше, чем обычно.

И все-таки разговор с начальником некрополя не выходил из головы хитрого и трусливого вельможи. Суэмбахамон стал вынашивать план свое­го спасения на случай, если эта позорная история откроется и его имя будет смешано с грязью. Среди других решений лучшим ему казалось тайное бегство в Дельту, под покровительство Несубанебджеда. Обстоятельства, казалось, благоприятствовали ему. Повелитель Нижнего Египта, могу­щественный фараон Дельты Несубанебджед, после многочисленных подар­ков и кое-каких услуг вот уже два года называл себя другом фиванского вельможи и, непрестанно посылая гонцов с письмами, звал его к себе в гости.

Однако Суэмбахамон не торопился расстаться с родным городом. Причиной тому было не только время, постепенно рассеявшее его страхи, но и золотые слитки, регулярно отяжелявшие его сундуки.

Два раза помощник градоправителя узнавал, что Небмаатранахт за­сылал в некрополь своих шпионов, и сообщал об этом Павераа через верно­го Хонсуэмхеба. Не удивительно, что ищейки пропадали бесследно. Прави­тель города не понимал, почему срывается задуманное, и приходил в не­истовство, но заподозрить своего помощника не мог.

И все-таки содеянное вскрылось! Каким образом? Суэмбахамон беспо­койно заворочался на своем ложе... Впрочем, какое это имеет теперь значе­ние? Сейчас важно одно: быстрее достигнуть владений Несубанебджеда. Только там он будет в безопасности.

Интересно: кто будет судьями при расследовании грабежа гробниц? Конечно, сам Небмаатранахт, затем великий дворецкий, опахалоносец фараона Иниса, еще кто-то из царских писцов... Суэмбахамон вспомнил клятву, которую должен был принести всякий, выступающий по такому судебному процессу. Торжественные и суровые слова звучали в его ушах: «Как существует Амон, как существует правитель, да живет он, здравст­вует и благоденствует! Если будет обнаружено, что я общался с грабителя­ми из числа этих грабителей, да буду я изувечен...»

Холодный пот покрыл все тело Суэмбахамона. Видение суда устрашило его. Разъяренный градоправитель — его помощник оказался предате­лем! — не поскупится на самые изощренные пытки. Беглецу показалось, что даже корабль замедляет свой ход. Скорее, скорее выбраться из преде­лов Египетского царства!

В дверь каюты просунулась голова раба Пенниута.

 — Угодно ли господину обедать?

После молчаливого кивка Суэмбахамона раб исчез и скоро вернулся с подносом. На плоских деревянных блюдах лежали две холодные жареные утки, овощи, фрукты, стояли кувшины со сладким вином и водой. Только после первой чаши и ложки редьки в меду вельможа почувствовал острый голод и вспомнил, что за целый день еще ничего не ел. Все кушанья показа­лись ему необыкновенно вкусными, и блюда скоро опустели. Отяжелевший от еды и вина Суэмбахамон снова прилег на ложе и незаметно для себя уснул.

Спал вельможа долго. Когда он проснулся, в каюте уже было темно. Покряхтывая, Суэмбахамон выбрался на палубу. Корабль продолжал свой неустанный бег на север; рулевой, чуть слышно мурлыкал себе под нос не­затейливую песенку. Все вокруг было тихо и безмятежно. Медленно про­плывали назад темные купы рощ на берегах, иногда вспыхивали одинокие огоньки селений.

Полный Неферхотеп-Хонсу* спокойно сиял с неба. Серебрился под его лучами Хапи. И вдруг сердце Суэмбахамона сжала острая тоска, она была почти физически ощутима, как боль. Ведь через несколько дней он навсегда расстанется с этим привычным миром, в котором он родился, вырос и на­деялся умереть! Никогда, никогда больше он не увидит Хапи, не напьется его сладкой воды. В удачу, выпавшую" некогда беглецу Синухету ', вель­можа не верил. Такие поступки не прощаются!

Сузмбахамюн резко повернулся и вошел в каюту. Он впервые почувст­вовал на своих глазах горькие слезы изгнанника.

' В древнеегипетской повести о Синухете рассказывается, как приближенный фараона, убоявшись гнева своего повелителя, бежал в пустыню, долго прожил среди кочевников, но потом был прощен, снова призван в Египет, где и обрел прежнее благополучие и счастье.