Взятие храма и вступление Кортеса в Теночтитлан

XII

На следующий день после того, как произошли упомянутые события, около девяти часов утра, когда Кортес обращался к своим людям с призывом вторично атаковать столицу и немед­ля захватить храм-теокальи, кое-кто из его капитанов издалека заметил густые клубы дыма, вырывавшиеся из этого здания, отнюдь не похожие на белые струи фимиама, который в этот час обычно жгли в курильницах жрецы.

Это привлекло внимание каудильо, и он велел своим сол­датам подняться на холм и выяснить, что там происходит. Велики же были его удивление и радость, когда он узнал, что над огромным храмом, поверх бушевавшего пламени, величественно колыхалось, озаряемое вспышками огня, испанское знамя.

Действительно, Альварадо, после внезапной атаки со сто­роны Такубы, сумел проникнуть в Теночтитлан и овладеть хра­мом. Момент был более чем благоприятен, и Кортес не замед­лил им воспользоваться, тотчас приказав войскам вступить в город.

Несмотря на то что ацтеки были ошеломлены видом горя­щего теокальи, они и на этот раз, как всегда, героически со­противлялись, но уже ничто не могло противостоять натиску сил завоевателей.

Несколько часов спустя испанская кавалерия захватила боль­шую площадь в соседнем Тлателолько, а союзные индейские войска устремились на улицы этого прекрасного города, с не­истовством превращая его в руины. Это было невиданное опу­стошение! История завоеваний не знает столь кровопролитной борьбы!

Исступленные орды тласкальцев и других сторонников Кор­теса, ворвавшись затем в Теночтитлан и разрушив большую часть столицы, бросились к монаршему дворцу, оспаривая друг у друга честь первыми ударить топором по жилищу властителя. Семья Куаутемока уже покинула дворец. Властитель с упорством отчаяния отстаивал каждую пядь земли своей столицы, но был в конце концов оттеснен и отступил в ту довольно большую часть города, которая, будучи окружена со всех сторон широ­кими каналами, еще давала возможность защищаться. Туда, к нему, в смятении бежали и все обитатели дворца; к нему присоединились также и многие городские жители, спасавшиеся от страшной бойни. Население Теночтитлана в одно лишь то утро сократилось наполовину.

Триумф, хотя и принес Кортесу вполне понятную радость, но вид страшнейшей кровавой резни вызвал отвращение, и ка­удильо приказал остановить наступление. «Я согласился (пишет он в одном из своих писем императору Карлу V) прекратить на несколько дней военные действия, ибо мне было весьма жалко и больно смотреть, как гибнут толпы их людей, и мне еще раз захотелось предложить им мир».

Он и в самом деле так поступил и, видимо, ожидал, что условия предложенной им капитуляции будут приняты, ибо положение побежденных было в высшей степени тяжелым. От­резанные от суши в городском квартале, окруженном водой, они нуждались в продовольствии и пили соленую воду, а не имея достаточного количества оружия, не могли питать аб­солютно никаких надежд. Единственным средством спасения было мирное соглашение с противником, и монарх (по мнению Кортеса) должен был пойти на это, вопреки сопротивлению фанатиков жрецов и не считаясь с тем, позорно это соглашение или нет. Но каудильо еще не оценил в достаточной мере всю силу поистине царственной души ацтека, не угадал, нет, что рок принес ему, Кортесу, в жертву одного из тех величайших людей, славу которых затмила яркая слава врага и образ которых многократно исказила история из-за их фатальных неудач,— до тех пор, пока наконец усилиями вдохновенного поэта не будут разогнаны тучи, не просияет святой ореол канувшей в забвение славы и не откро­ется то, что выразил в прекрасных стихах, посвященных достопа­мятному событию, один из наших поэтов:

Многих героем иль богом народ
В мире нашем с восторгом зовет.
Но общей молве никогда я не льщу:
Средь тех, кого забывает Беллона
И кто не страшится ни грома, ни стона,
Героя всегда я ищу[85].

Куаутемок в качестве единственного ответа на предложен­ный мир собрал остатки своих войск и бросился в отчаянную атаку в последней надежде на спасение или с желанием положить конец войне.

Жестоким, страшным было то сражение, где схватились не на жизнь, а на смерть — скажем так — отчаяние и судьба. Геро­изм тех, кому было предназначено стать жертвами, на долгие часы задерживал приход победы других. Кортес, сгорая от нетер­пения и в то же время изумляясь тому, что все его усилия не достигают вожделенного перевеса, а враг даже улучшил свое положение, решил прибегнуть к той военной хитрости, которая не раз применялась против него. Он ввел в бой подкрепление и устроил засаду в том месте, куда хотел завлечь противника, сделав вид, что отступает.

Почуяв неладное, Куаутемок сначала с опаской двинулся в открывшуюся брешь, не увлекая за собой основные силы с поля сражения. Но отступавшие так умело изобразили хаос и бес­порядок в своих рядах, что им удалось полностью усыпить бдительность ацтекского властителя и заставить ринуться за ними все его войско. Как только Эрнан Кортес увидел, что цель достигнута, он дал знак, и в тыл индейцам из укрытия в мощном рывке бросились солдаты и кавалеристы, присланные Альварадо и Олидом.

Поражение ацтеков было полным. Великий властитель с огромным трудом вырвался из засады, оставив на поле битвы половину своих воинов.

И тем не менее эта беда не сломила его духа. Отвергнув с презрением новое предложение о капитуляции, направленное ему победителем, Куаутемок снова собрал силы, чтобы опять затеять бой.

В то время как несчастный монарх, к удивлению врага, делал последние шаги, которые можно было бы сравнить с конвульси­ями умирающего, голод со всеми его ужасами охватил ту часть города, где укрывалась семья великого властителя и остатки населения Теночтитлана, где ранее жило шестьсот тысяч жи­телей.

По улицам бродили толпы голодных детей и женщин, чьи стоны и вопли разорвали бы и каменное сердце. Многие из этих горемычных падали замертво у дверей дома, где жила власти­тельная жена Куаутемока,— к ней люди шли просить милосты­ню, милостыню, которую она ждала так же, как они. Дочь вождя из именитого рода ела траву и корни, чтобы грудью накормить маленького сына. Мальчик, мучимый голодом, то и дело тянулся бледными губками к материнскому источнику жизни. Но ее грудь была пуста, и вместо молока его губы красила кровь.

В минуту наивысшего отчаяния бедная мать схватила обе­ими руками мальчика за горло, словно желая удушить его. Но силы ее оставили, и она разразилась рыданиями.

- О возлюбленный плод чрева моего! — восклицала Уалькацинтла, орошая слезами головку ребенка, упавшую на ее иссох­шую грудь.— За какой проступок меня так жестоко карают боги! Неужели я должна видеть, как ты умрешь у меня на руках от голода, слышать, как ты жалобно просишь дать тебе кусочек лепешки! О сын мой! Гнев Тлакатекотля выхватил твою душу из небесных дворцов и вселил в мое чрево. Мое чрево произвело тебя на свет в злосчастную ночь, и духи зла окружили твою колыбель. Но за что же наказывать тебя, невинный младе­нец? Что сделал ты, чтобы тебя так преследовали духи? Разве ты не был зачат на благословенном ложе? Разве не благоухал в курильницах копаль в честь тепистотонов при твоем рож­дении?

- Не мучай себя, несчастная мать,— глухо проговорила Миасочиль, которая тоже плакала над своим голодным сыном.— Гибель Моктесумы была предречена неблагодарными богами. Я больше никогда не обращусь с мольбами к этим несправед­ливым божествам.

- Вот, возьми образ Девы Долорес,— вмешалась, всхлипы­вая, Текуиспа.— Возьми, бедная моя сестра! И положи себе на грудь, чтобы Дева накормила Учелита. Она ведь тоже мать, и она тоже видела, как умирает ее единственный сын, как он томится жаждой, и не могла его напоить.

- Ты думаешь, сестра, что эта чужеземная богиня, которая покровительствует нашим врагам, смилостивится над моим сыном?

- Не знаю, Уалькацинтла, не знаю. Но Веласкес мне часто говорил, что мать его Бога добра ко всем матерям.

- Тогда умоли ее, о Текуиспа, умоли божество с востока пожалеть моего сына! Я страшусь разгневать наших богов, хотя они жестоко расправились с моей несчастливой семьей.

Печальный диалог был прерван появлением покрытого пылью и кровью вождя-властителя Такубы.

— Мы разбиты! — сказал он мрачно.— Враг заставил нас отступить и вошел в город. Следуйте за мной, у меня еще есть убежище для вас, бедные женщины.

- А мой супруг! Где мой супруг? — воскликнула Уалькацинтла.

- Твой супруг сделал больше, чем может сделать смерт­ный,— отвечал Нецальк.— Уицилопочтли вдохнул в него свою мощь, и духи всех тепанекских и ацтекских властителей с гор­достью взирают с небес на его невиданные подвиги. Но супруг твой ранен, его врачуют слуги там, куда я хочу отвести и тебя.

- Пойдем туда! — сказала жена великого властителя.— Но твоя супруга слаба и не может идти, а твоей сестры коснулась рука Тлакатекотля, от страшных видений у нее помутился разум, и она только плачет и стонет от ужаса.

- У меня хватит сил унести их обеих на спине,— заметил вождь.— Пойдем, возьмем их, нельзя терять ни минуты. Враг скоро доберется и сюда.

- Потерпи, сердце мое,— грустно говорила властительная Уалькацинтла сыну, отправляясь в путь.— Конец близок! Пойдем! По крайней мере, ты умрешь, любимый сын мой, плоть от плоти моей, на груди своего отца. Грудь твоей матери, пустая и усохшая, ничего уже не может дать тебе, кроме жидкой крови робкой женщины.

Едва семейство великого властителя покинуло дом, как вра­жеские войска ворвались в эту часть города.