Кортес в Тескоко и новый поход

Часть четвертая

I

Для того чтобы возродить несколько пошатнувшееся до­верие союзников, обеспокоенных последней неудачей Кортеса, ему были просто необходимы новые благоприятные стечения обстоятельств, подтвердившие бы неизменное к нему благоволе­ние фортуны. И вот, словно по заказу, через несколько дней после возвращения каудильо в Тескоко он получил известие о том, что в порту Веракрус пришвартовался корабль из Испании, который доставил не только добрые вести — относительно впечатления, произведенного на императора Карла V его письмами и да­рами,— но и подкрепление, состоявшее из молодых солдат с большим запасом огнестрельного оружия и прочего снаря­жения.

Почти одновременно с этим радостным сообщением прибыли в Тескоко тотонакские послы, желая заключить мирный договор и обещая помощь других восставших племен, которые к тому же особо славились в Ацтекском царстве своей силой и храбростью.

Такие нежданные удачи вдохновили Кортесово воинство, заставив позабыть о недавнем поражении, а ввиду того, что жители Чалько, не имея возможности противостоять не переста­вавшим атаковать их ацтекам, снова обратились к своим союз­никам за поддержкой, испанские солдаты стали бурно оспари­вать честь встретить лицом к лицу новые опасности под коман­дой капитана Сандоваля, которого Кортес вознамерился тотчас послать на помощь друзьям. Он не хотел, чтобы враги захватили селения между Тласкалой и Веракрусом, и, кроме того, полагал, что должен вознаградить своих людей за недавние потери, дав им возможность захватить новую добычу.

В этих целях он предоставил Сандовалю полную свободу действий, дабы тот, отогнав ацтекское войско от Чалько, позво­лил солдатам, если сочтет нужным, грабить соседние селения в свое удовольствие. Имея подобное разрешение, которым он явно был намерен воспользоваться, капитан Сандоваль вышел из Тескоко во главе крупных военных сил и, пока главный вое­начальник готовил к спуску на воду тринадцать бригантин для окружения Теночтитлана, дошел до Чалько, расправился без особых трудностей с ацтекскими отрядами, осаждавшими этот город, и направился к городу Уастепек. К Сандовалю присо­единились воины из Чалько, и после жестокой схватки с гарнизо­ном Уастепека городок был взят, разграблен и превращен в пе­пелище. Затем Сандоваль обрушился на красивейший город Акапицлу, чья геройская оборона изнурила испанских солдат и их союзников, которые в течение долгих часов мучились жаждой, ибо светлые воды реки, омывавшей город, стали бурыми от лившейся ручьями крови.

Нагруженные богатой добычей и сопровождаемые несмет­ными толпами пленных — мужчин и женщин,— вернулись войска Сандоваля в Тескоко, чтобы, оставив здесь все трофеи, снова идти к Чалько, который опять подвергся нападению ацтекских отрядов. Сандоваль не успел разделить с победителями ни опас­ностей, ни успеха сражения, но прибыл вовремя к торжествам по поводу полного разгрома войск Ацтекского царства и победы испанских ставленников, которым помогли ранее подоспевшие воины республики Тласкалы.

До отказа были в ту пору заполнены рынки Тескоко плен­ным ацтекским людом, который клеймили, как скот, и продавали с публичных торгов[79].

Этот спектакль был первым, который преподнес Кортес любопытствующим взорам тех, кто только что прибыл из Испа­нии, стремясь, конечно, разжечь их алчность и показать, что они не зря в него верят и явились из такого далека разделить судьбу храброго завоевателя.

На площадях, превращенных в огромные базары, испанские солдаты торговали прелестными индейскими девушками, а ря­дом тласкальцы всячески поносили пленных ацтеков, своих за­клятых врагов. На этих площадях в гомон оскорбительных и по­шлых шуток покупателей врывались грозные, никому не страш­ные голоса мужей, отцов, возлюбленных, на глазах у которых срывали одежды с их жен, дочерей, невест, чтобы выставить нагими напоказ, а торговцы ощупывали их, чтобы оценить упругость и свежесть тела.

Какие страшные превратности судьбы! Жены вождей-прави­телей Акапицлы и Уастепека, еще три дня тому назад дремавшие в своих роскошных гамаках, которые в стенах красного дерева тихо покачивали родовитые индеанки-прислужницы, певшие им о подвигах своих предков, — эти властительные супруги стоят теперь там, где ведется гнусная торговля, голые, выставленные на позор, ожидающие как наивысшего блага проявления к ним интереса какого-нибудь похотливого испанского капитана, чтобы спастись от разнузданной солдатни, которая делает приобрете­ния такого рода, как правило, вскладчину.

Как-то в базарный день одна из площадей, о которых мы говорим, стала театром поистине трагических сцен.

Прелестная девушка четырнадцати лет, купить которую воз­намерились сразу несколько человек, досталась в конце концов красавцу Альварадо, который не считал денег, если речь шла о такого рода тратах. Девушку, смущенную и сникшую, подтолкнули к ее господину, который, окидывая сладострастным взором ее еще не созревшую грудь, обращает к ней ласковые слова, смысл которых несчастная не понимает, но ласковый тон подает ей надежду: она бросается на колени и указывает на сильного, внушительного вида ацтека, который на другом конце площади отбивается от нескольких солдат, вознамерив­шихся заставить его следовать за ними.

— Татли! Татли![80] — рыдая, повторяла бедная девочка. Капи­тан ее понял и выкупил у солдат этого раба. Она в благодарность целовала Альварадо ноги, а потом вскочила и, легкая, как газель, бросилась к отцу, которого подвели к его новому господину.

Схватив ее в объятия, бедняга стал так странно проявлять свою радость, что обратил на себя внимание окружающих. Он целовал голову дочери, словно хотел съесть; потом уставился безумными глазами на ее лицо и обеими руками неистово гладил точеную шею.

Вдруг легкий стон вырывается из груди дочери, судорога пробегает по ее хрупкому телу, а руки хватают пальцы, вцепив­шиеся ей в горло. Изумленный Альварадо бросается к ним. Тогда раб отрывает от себя девичье тельце, гибкой лианой висящее у него на руках, и, бросая к ногам капитана, хрипло кричит:

— Бери ее!

Альварадо нагибается..., трогает принадлежащее ему сокро­вище: оно еще хранит тепло жизни!.. Но рабыня уже на свободе! Ее хозяин получает лишь труп!

На том же самом месте несколько часов спустя задушил себя своим собственным языком один ацтекский военачальник, кото­рого за шесть хлопковых покрывал купил какой-то торговец из Тласкалы.

Тем не менее город Тескоко устроил пышные празднества в честь Кортеса, а его союзники, вожди-правители Чалько, Мескике, Отумбы, Семпоалы и других горных городов, громко про­возглашали его (презрев власть Ацтекского царства) «спасителем народов и бичом всех тиранов».

Не возражая против таких лестных прозваний, конкистадор продолжал направлять своих посланцев в другие соседние земли, предлагая помочь в борьбе против «тирании» ацтекского монар­ха. И — странное дело! — те самые, словно одурманенные люди, которые видели, как их же соплеменников продают, подобно скоту, с публичных торгов пришельцы, называющие себя «осво­бодителями», были глухи к призывам своего достойного верхов­ного вождя и, выражая недовольство собственным законным правлением, внимали воззваниям чужеземца, который нес с со­бой железное клеймо рабства.

Однако Кортесу было мало тех союзников, которых удалось приобрести поблизости от трех главных городов-государств Ацтекского царства, которое он задумал поработить. В высшей степени важным делом Кортес считал лишение царства поддерж­ки, оказываемой ему теми крупными городами-данниками, кото­рые опоясывали его на более далеком расстоянии, рассчитывая завоевать их дипломатией или силой. Если же каудильо сразу не удавалось сделать ни того, ни другого, он обычно сам наведы­вался в селения, сообщавшиеся с каким-либо городом, который предназначался им для осады, и вначале захватывал их в соответ­ствии со своими далеко идущими планами.

В этих целях была подготовлена экспедиция, участвовать в которой выразили желание вожди-военачальники из Тласкалы, а также из Тескоко, Чалько, Отумбы и тотонаки, силы которых составили войско, насчитывавшее более сорока тысяч человек, которому Кортес придал половину своей кавалерии и четыре сотни своих солдат.

С такой внушительной армией выступил Кортес 5 апреля 1521 года, и Куаутемок с болью в сердце смотрел, как на его самые красивые и стратегически важные города идут не только испанские, но в основном индейские войска, составленные из его бывших подданных.

[79] Впечатляющие картины, которые мы могли бы предложить читателю, желая дать ему точное представление об ужасах этой войны, в которой побежден­ные были обречены на смерть или жесточайшее рабство, никогда не сравнятся с тем эффектом, который достигается правдивым рассказом Б. Диаса дель Кастильо, который живописал страшные эпизоды Конкисты и у которого мы заим­ствовали несколько строк. Вот некоторые свидетельства этого хрониста, до­казывающие справедливость наших слов:

«Когда прибыл Гонсало де Сандоваль с большим количеством рабов, было велено, чтобы их клеймили каленым железом, и когда об этом было объявлено, все мы, солдаты, взяли себе эти «вещи», которые мы получили, и поставили на них клеймо Его Величества с буквой «Г», что значит «Герра» («война»—исп.— Примеч. перев.). Хотя Кортес нам сказал и посулил, что хорошие «вещи» можно продать с торгов за высокую цену, а не очень хорошие — за цену пониже, ничего путного не получилось, потому как офицеры короля (императора Карла V.— Примеч. перев.), которые устраивали торги, делали там что хотели, а потому и мы, солдаты, захватившие красивых индеанок, припрятывали их для себя и не давали клеймить их королевским клеймом». (Примеч. автора.)

[80] Мой отец (науа).