Послание мира и объявление войны

XII

— Тлатоани! Нотлатокацин! Уэй-тлатоани! — сказал при­сланный Кортесом теуктли.— Мы были пленниками, мы провели пятнадцать дней в военном лагере сынов востока, мы были великодушно отпущены на родину нашими милосердными побе­дителями и пришли к тебе с предложением, которое, поверив в наше благоразумие, просил передать тебе иноземный вое­начальник и которое по достоинству оценит твоя мудрость, если ты соизволишь выслушать меня, твоего покорного слугу Таматлана, сына Нецабуля.

Он отвесил глубокий поклон, а Куаутемок сказал:

— Тебе дозволяется говорить, Таматлан, сын Нецабуля, твой властитель выслушает тебя со вниманием.

Тогда, после первых смиренных слов обращения, теуктли заговорил почтительно, однако твердо и веско:

— Много крови народов Анауака пролито в твоем государ­стве, и твои убитые горем подданные взывают к миру. Города по берегам озера, еще не оправившиеся от недавнего нашествия черной оспы, которая осмелилась оставить свои следы даже на твоем увенчанном короной лбу, эти города могут только оплаки­вать свои беды и, заливая отчаяние слезами, прощают того, кого до сих пор ненавидели и кто ныне, как и они, желает прекращения злосчастной войны, которая принесла нам столько горестей и пе­чали и может принести их еще больше.

Желая прекратить страдания людей и поскорее вернуться на свою далекую родину, Малинче Эрнан Кортес, благородный и верный посланец могущественного властелина Испании, этой возлюбленной Солнцем земли, торжественно предлагает тебе покончить с войной. Он хочет, представ пред твоим высоким троном, заключить нерушимый союз, выгодный обоим народам и уже скрепленный клятвой Моктесумы, который заверил власте­лина востока, что мы будем платить дань ему, достойному потомку Кецалькоатля, мудрого вождя тольтеков, первых при­шельцев в эти земли, где ныне ты вершишь свою высочайшую власть и правосудие. Таково, о великий властитель, предложение, которое передает тебе твой данник Таматлан, сын Нецабуля, смиренно ожидающий ответа из твоих уст.

Куаутемок слушал теуктли с задумчивой сосредоточенно­стью и, когда тот кончил речь, сказал, неторопливо произнося слова и устремив на послов выразительный взгляд:

— Слишком простодушными считает нас тот, кто направил нам такое послание. Топтать наши поля, клеймить раскаленным железом наших сородичей, свергать наших вождей-правителей, оскорблять наших богов... Таковы прекрасные деяния, каковыми чужеземный военачальник доказал нам свое желание мира и свои добрые чувства. Страшная болезнь, которую доставили к нашим берегам его корабли в качестве первого дара той коварной дружбы, которую он нам предлагает, не настолько опустошила наши города, чтобы оставить их без защитников; могила, где они желали бы меня видеть, закрылась, к их сожалению, под моими стопами, и чужестранцы уже знают, что жизнь снова вдохновляет Куаутемока и вкладывает оружие в его руки для отмщения за обиды, нанесенные Ацтекскому царству. Вот почему они говорят, что хотят примирения; вот почему они коварно и злонамеренно предлагают мнимый мир вместо кровавой войны. В своей воен­ной победе они сомневаются, в выгодах мира они уверены по собственному опыту. Но мы их тоже знаем, тлатоани и теуктли Анауака! Память о них запечатлена на стенах дворца, где был заточен Моктесума, на камне, скрывающем его прах!

Возведенный на трон Акамапитцтля голосованием вождей-выборщиков, которые отдали мне столь высокое предпочтение по праву моего рождения и моих ратных подвигов, я отвергаю с неколебимой твердостью позорное подданство, согласие на которое было силою вырвано у пленного властителя, Моктесумы, и освобождаю всех от неправедной клятвы, которую, вопре­ки своей воле, произнесли по его велению все те, кто ныне взял на себя святую и достойную обязанность повиноваться мне; я провозглашаю во всеуслышание свободу Царства ацтеков. Дабы сохранить ее в неприкосновенности, я собираю войска и затачиваю свое копье; во имя ее неприкосновенности я с презре­нием отвергаю фальшивый мир, который нам желают подарить те, кто осквернил наши храмы, запятнал нашу славу, прежде чем поступиться которой, я принесу в жертву собственную жизнь. Таков мой ответ, сановники и советники верховного вождя, таков мой ответ, о тлатоани и теуктли Анауака, на предложение врага, и я выношу его на суд вашей испытанной мудрости!

— Слава великому властителю! Смерть врагам Анауака! — в один голос ответили знатные люди и вожди.

В порыве патриотического гнева все бросились к оружию, и вопль «Война!», потрясший мраморные стены дворца, быстро разнесся по городу, распространился на площадях, раздался в храмах-теокальи, громким эхом отозвался в Такубе, Истапалапе, Хочимилько, Сопанко, Тепеполько и нагнал ужас на обитателей Тескоко, Чалько, Мескике, Отумбы и Тальмаланко, которые обесчестили себя предательским и позорным союзом с врагами.

Услышал военный клич и Кортес, понявший, что наступил решающий момент и будущее теперь зависит от его бесстрашия и упорства.

Дав себе слово скорее погибнуть, чем отказаться от своего замысла, каудильо с нетерпением ждал возвращения Сандоваля, а тем временем старался поднять дух солдат и внушить доверие к себе новых индейских союзников. Куаутемок же поставил воен­ные гарнизоны в городах, соседних с восставшими, перегруп­пировал войска, позаботился об увеличении запасов обычного оружия и не забыл сделать новое — для перерезывания сухожи­лий у лошадей.

Во все стороны направились гонцы мудрого монарха с энер­гичными призывами, в которых самыми черными красками рисо­вались поступки и нрав Кортеса, говорилось о его истинных намерениях и о жестоком наказании верховным вождем тех вождей-данников, которые приняли бы предложение врагов, ко­торым Ацтекское царство объявило войну не на жизнь, а на смерть.

Внушающее страх зрелище являл собою в те дни Теночтитлан. Беспрестанно через город шли все новые и новые отряды воинов, не задерживаясь в столице и направляясь в ближние селения. Там удваивались сторожевые и дозорные посты, на озере появились многочисленные каноэ с воинами, а властитель лич­но обращался в столице к войскам, обещая высочайшие на­грады тем, кто, как он надеялся, достойно защитит свободу родины.

— Вам пришлось взяться за оружие, - говорил он,— не по злой воле верховного вождя, который просит завоевать для него новые земли, где он желал бы установить свою власть; вас обременяет оружие не по тщеславному желанию какого-то одно­го народа, который испытал унижение и просит вас об отмщении. Нет, ваше оружие предназначено для более великих, более спра­ведливых, более священных целей: вы взяли его в руки, чтобы защитить честь своих жен, свободу своих сыновей.

Я говорю с вами не затем, чтобы напомнить о вековой славе, которая досталась вам от ваших предков и которую не должны утратить ацтеки; я говорю с вами не в защиту интересов моего рода, который вы всегда чтили; я говорю с вами даже не ради вашего блага, чтобы, разгромив врага, победители могли бы захватить большую военную добычу; я говорю с вами, чтобы вы поняли, какой страх сковал уста ваших близких, чтобы вы услышали их жалобный вопль, которому ужас не дает вырваться из груди. Им чудится, что у них перед глазами уже сверкает раскаленное губительное железо, которое выжжет на теле клеймо рабства; ваши несчастные жены прижимают к материнской груди своих малых детей, и кажется им, что они уже слышат свирепые крики чужестранных воинов, которые вот-вот вырвут из их объ­ятий плод их чистой любви... Чистой любви, которую изгонит грубое насилие победителей-извергов!..

Я говорю с вами от имени ваших любимых семей, которые вы должны защищать, от имени сынов, которых вы родили для отчизны и которых, как и их отчизну, угрожают обратить в рабство от имени богов, перед которыми склонялись ваши отцы и которые хотят спасти ваших детей от нечестивых при­шельцев, оскверняющих храмы; от имени большою народа, который доверяет свою свободу остриям ваших копий, который видит, что вслед за конями испанцев идет... нет, даже не смерть, а клеймо раба!

Вопли ярости были ответом на слова великого властите­ля; военачальникам пришлось приложить немало усилий, чтобы удержать воинов, горевших желанием броситься в кровавую битву.

А такая битва уже становилась неизбежностью, ибо так же, как и ацтекские войска, были возбуждены и жаждали вступить в бой войска противника, а Кортес к тому же получил из Вера­круса и от Тласкалы требуемое подкрепление.

Восемнадцать или двадцать тысяч воинов, присланных Сове­том Тласкалы под командой двух своих именитых вождей, во­шли в Тескоко вместе с Сандовалем и его людьми, неся на высоком древке герб республики и оглушая город воинственным грохотом барабанов и воем раковин.

Посланцу Кортеса не удалось привести во главе тласкальского войска молодого Хикотенкатля, хотя решительный отказ молодого вождя вызвал сильное недовольство Совета республи­ки. Сандоваль, однако, заверил своего каудильо, что испанцам не грозят неприятности: если республика и не смогла сломить упрям­ство Хикотенкатля, то и ему никогда не удастся испортить ее добрые отношения со своим союзником.

Тем не менее Кортес, занятый весьма серьезными делами, не забыл направить второе послание тласкальскому Совету, рекомен­дуя принять все возможные меры, чтобы преодолеть упрямство этого военачальника, ни словом не обмолвившись о своем опасе­нии, что тот постарается употребить весь свой авторитет, дабы ослабить его влияние в республике. Напротив, всемерно вос­хваляя Хикотенкатля, Кортес заявлял, что присутствие воена­чальника-героя якобы абсолютно необходимо для поднятия духа тласкальских воинов.

После этой акции Кортес всецело посвятил себя подготовке осады Теночтитлана, но прежде решил навести страх на ацтеков еще одной демонстрацией отваги своих солдат: каудильо объеди­нил тласкальцев с восемью или десятью тысячами тескоканских воинов и, оставив половину испанских сил в Тескоко под коман­дованием Сандоваля, сам возглавил другую часть испанского войска и выступил во главе этих объединенных сил против одно­го из прибрежных городов, в свое время казнившего теуктли из Тескоко, который был послан туда Кортесом с предложением о союзе.

Армия насчитывала примерно двадцать девять тысяч чело­век, это были отборные опытные воины, что много значило для такого военачальника, как Кортес. Кроме того, городок — цель похода — не был густо населен, и, хотя гарнизон, поставленный там Куаутемоком для защиты жителей, был достаточно велик, испанский каудильо не отказал себе в удовольствии добиться быстрой и отнюдь не маловажной победы, ибо в его власти оказалось одно из поселений, находившихся вблизи столицы, которая была главным объектом его мечтаний.

Ацтекские селения, мимо которых шли союзные войска под водительством Кортеса, встречали захватчиков с ненавистью, посылали им навстречу небольшие вооруженные отряды, кото­рые бесстрашно пытались остановить врага. Но кавалерия без особого труда рассеивала группы индейских воинов и, оставляя за собой дома и хижины, брошенные мирными обитателями, Кортесово воинство продолжало путь, направляясь к Такубе, городу, который и был основной целью экспедиции.

— Соратники! — воскликнул Кортес, завидев городские башни.— Богатой будет добыча, которая достанется сегодня на­шим воинам. Преступный тлатоани Такубы, которого мы идем наказывать, один из самых могущественных правителей Ацтекс­кой империи. Этой ночью мы отдохнем в его дворце, а назавтра наших лошадей будут чистить самые прекрасные знатные жен­щины города.

Едва он успел произнести эти слова, которые были не слиш­ком понятны индейцам, но тем не менее вызвали радостные вопли тескоканских и тласкальских вождей-военачальников, а также довольные улыбки испанских капитанов, как до них донес­ся тот своеобразный громкий клич, который можно было бы назвать (как мы уже отмечали ранее) «ура» ацтекских воинов, и взору Кортеса открылось бесчисленное множество скользящих по озеру каноэ, переполненных ацтеками, которые устремились к Такубе и вторглись в прибрежные болотистые поймы, углуб­ленные мотыгами и превращенные в лагуны. Изумился Кортес такой военной хитрости индейцев, и, когда с более близкого расстояния он смог разглядеть древко с гербом нежданно-нега­данно появившегося врага, он сказал, обратившись к своим людям:

— Друзья! Ацтеки начинают постигать нашу ратную муд­рость и смелость. Никогда не поверил бы, не увидев своими глазами, что правитель Такубы захотел избавить нас от труда идти и отнимать у него его дворец.

Действительно, каноэ приближались в боевом порядке, и мо­жно было разглядеть враждебные приготовления тех, кто в них находился, кто проделал в них путь по озеру не менее чем в двадцать миль. Среди суденышек, в самом большом и пышно убранном каноэ, стоял вождь-властитель Тескоко, подвергшегося нападению вражеских войск во главе с испанцами. Один из теуктли держал над головой тлатоани древко с гербом его древ­него рода: в центре ярко-голубого поля свилась клубком серебря­ная змея, голову которой с тремя языками венчала диадема, усеянная драгоценными камнями и крупным жемчугом с берегов Калифорнии.