Эрнан Кортес и Моктесума

Его высочеству
герцогу Валенсийскому
в знак уважения и
искренней дружбы

Часть первая

I

ЭРНАН КОРТЕС И МОКТЕСУМА

Смерть Максимилиана I даровала корону Священной Рим­ской империи Карлу V, и, пока новоявленный Цезарь принимал скипетр в Аквисгране, а Испания — жертва разбоя и произвола фламандцев — бурлила от внутренних распрей, сметливый и ре­шительный Эрнан Кортес возымел желание приумножить и без того обширные владения Карла и бросить к подножию импера­торского трона огромный континент — «Восточные Индии».

Напрасно Диего Веласкес, губернатор Кубы, раскаиваясь в том, что поставил Кортеса во главе войска, робея перед его упорством и завидуя удачливой судьбе, старался помешать его быстрым и успешным действиям; напрасно и кое-кто из подчи­ненных строил козни против напористого каудильо[5].

В Веракрусе[6] Кортес ловко и вполне законно утвердился в той должности, которую сначала пожаловал, а потом захотел отобрать у него Диего Веласкес, и добился единовластного коман­дования, которого так жаждал, ибо до сей поры вел за собой людей, вдохновляя их лишь своей дерзкой отвагой, а не по праву законного предводителя.

Аюнтамьенто[7], созданный самим Кортесом в Веракрусе, облек его вполне официальной властью, и этот предпринятый им хитроумный маневр, увенчавшийся успехом, еще более распалил его честолюбие.

Жестокость, которую он, утвердившись в своем праве ко­мандовать, стал широко проявлять, внушала ужас подчиненному воинству, а недругов лишала всякой охоты ему перечить. Многие испанские капитаны, не проявившие к нему должного благо­воления, стонали в кандалах, сотрясая воздух проклятиями по поводу его самовозвышения. В то же время Аюнтамьенто — им порожденный — сообщал королю о его завоеваниях, расписывая несметные богатства Нового Света, не скупясь на подробное перечисление покоренных земель, рисуя выгоды, которые должно дать церкви насаждение христианства в этих обширнейших областях, и завершая свое послание нижайшей просьбой утвердить каудильо из Эстремадуры в чине капитан-генерала, коим его провозгласило новое поселение Веракрус, а также назначить его главой войска, полностью независимого от Диего Веласкеса, губернатора Кубы.

Кортес, тоже не жалея красок, изложил королю заманчивые планы, связанные с завоеваниями, и сопроводил оба своих посла­ния роскошными изделиями из золота и серебра, преподнесен­ными ему дружественно настроенными индейскими вождями и касиками[8].

Несколько солдат, заметивших, как Кортесовы посланцы в Испанию грузились на суда, хотели сбежать и предупредить губернатора, но это намерение не укрылось от зоркого глаза Кортеса, их постигла смертная казнь, которая нагнала такой страх на маленькое войско под началом каудильо, что он вполне мог считать себя огражденным от последующих измен.

Разрешив эту проблему, он занялся осуществлением своей великой мечты, которую лелеял с тех времен, как узнал о сущест­вовании огромного Ацтекского государства: все его помыслы, все действия отныне были направлены на завоевание этих бога­тейших владений.

Военный союз, который Кортес позже заключил с Тласкалой[9], облегчал его продвижение вперед по индейским землям: будучи одновременно и тонким политиком и упорным воителем, он применял все возможные средства, чтобы добиться дружбы и доверия этой «республики», ибо понял, что ему пока еще не по силам стать ее властителем, и предпочел прослыть ее ревност­ным и верным союзником.

Кортесу было легко вознести себя чуть ли не до небес перед простодушными, хотя и воинственными индейцами, поскольку, кроме того что они приписывали ему божественное происхожде­ние, испанский предводитель обладал качествами, которые впол­не могли казаться привлекательными.

В ту пору ему было тридцать четыре года, отличался он благородным и мужественным обликом. Достоинство, с каким он держался, удивительное умение владеть оружием и природ­ный дар красноречия завоевывали ему симпатию этих первобыт­ных «республиканцев» — тласкальцев, оценивших его отвагу в сражениях и приятно удивленных его манерами почтительного гостя, ибо они ожидали увидеть в нем самого злокозненного из богов.

Даже дерзкое намерение Кортеса вынести из алтарей идолов, почитаемых тласкальцами, не умерило их чувства восхищения белым гостем. Они простили ему это, с их точки зрения, страш­ное кощунство и довольствовались обещанием впредь не прика­саться к их святыням.

Столь же ненавидя ацтекского монарха Моктесуму, сколь восторгаясь Кортесом, они добровольно согласились сопровож­дать его в походе (истинная цель которого им, впрочем, была неизвестна). Шесть тысяч человек—лучших индейцев-воинов из Тласкалы — примкнули к испанскому войску, во главе которого Кортес держал путь на центр Ацтекского царства Теночтитлан[10], добившись наконец, после ряда отказов, обещания Моктесумы дать ему аудиенцию.

Дорога на Теночтитлан была испещрена кровавыми следами прохождения испанского войска. В Чолуле, городе, независимом от ацтеков, часть жителей отнеслась недружелюбно к испанцам, и Кортес снова проявил безрассудство и самовластие, устроив в несчастной столице Тласкалы кровавую бойню. Такая жуткая по своей беспощадности расправа за одни лишь косые взгляды, увы, не вселила решимость в сердца чолулцев, а наполнила их души глубоким страхом. На развалинах своих храмов и на крови своих соплеменников они стали воздавать чужеземцам почести, достойные небожителей: не секрет, что многие люди определяют степень могущества мерой проявленной жестокости.

Вдохновленный этим свидетельством невежества и малоду­шия своих противников, вышел Кортес из Чолулы, и его даль­нейшее продвижение к Теночтитлану не назвать иначе, как три­умфальным шествием.

Во всех придорожных селениях его принимали с восторгом, его прославляли как истинного благодетеля, а многие касики жаловались ему на деспотизм верховного вождя Моктесумы и, сами того не сознавая, распаляли амбиции испанского каудильо, который, слушая касиков, понимал, сколь непрочна эта держава, силы которой раздроблены и подточены у самого основания.

Действительно, Кортесу грех было желать более благоприят­ного стечения обстоятельств для осуществления своего грандиоз­ного замысла.

Ко времени воцарения Моктесумы II в древней Мексике господствовал феодализм[11]. Многочисленная и почти самодов­леющая знать, не менее могущественная каста жрецов, порабо­щенный народ и, наконец, монарх, как представитель испол­нительной власти, осененный авторитетом, который в действи­тельности принадлежал двум первым упомянутым группам, — такова была политическая картина древнемексиканской державы, когда на трон взошел этот правитель.

Властный, честолюбивый и решительный, Моктесума II был склонен к деспотической системе правления. Отнюдь не стремясь смягчить участь народа, видя в простолюдинах рабов знатных господ, о чем говорилось в законном и нерушимом Договоре[12], он в то же время старался всячески ограничивать права и приви­легии знати.

Тлатоани[13], иные из которых были могущественными и не менее властолюбивыми правителями на своих землях, стали проявлять недовольство. Некоторые оказывали открытое сопро­тивление ацтекскому монарху, но, поскольку междоусобные рас­при мешали им объединиться и поддерживать друг друга, Мок­тесума легко приводил их к послушанию с помощью своих трех союзных войск, которые всегда были готовы к действиям.

Недовольство знати, конечно, не улеглось, но враждебные выпады стали заметно сокращаться.

Моктесума обладал достаточно сильным характером, чтобы внушить уважение и страх. Он не раз выказывал мудрость и уди­вительную храбрость, а будучи также и жрецом, пользовался славой человека, которому покровительствуют боги, о чем, каза­лось, свидетельствовал успех всех его начинаний.

Ему нравилось слыть великодушным, щедрым и справед­ливым. Сторонники приписывали ему сверхъестественную про­ницательность и высочайшие доблести; враги боялись его, зная силу воли и жестокую мстительность Моктесумы.

Народ, хотя и был закабален так же, как и при предшествен­никах этого монарха, восхвалял его за то, что он держит знать в узде, и восторгался тираном высшим, который попирает тира­нов меньших. Знатные же люди, хотя и потеряли свои самые завидные привилегии, считали нужным принимать с благодар­ностью показные почести, воздававшиеся им Моктесумой взамен той власти, которой он их лишал. И если трудно полагать, что этот властелин пользовался всеобщей и подлинной любовью, то можно быть уверенным, что никто из его предшественников не сумел добиться такого всеобщего повиновения и почитания. Он завоевал новые земли, правителями которых сделал членов свое­го семейства; расширил границы соседних городов-государств — Такубы и Тескоко,— плативших ему дань, и, чтобы еще больше связать им руки, выдал свою старшую дочь замуж за наследника Такубы и готов был отдать вторую дочь в Тескоко, но она была еще слишком юной для брачных уз.

В то же самое время он весьма увеличил свое войско, раз­давая воинам высшие награды и знаки отличия; он снискал славу покровителя наук и ремесел, создавая больницы и школы и наде­ляя выдающихся мастеров правами знатных людей.

Под сенью всеобщего пиетета, который он снискал такими благодеяниями, ему удалось во всю ширь расправить крылья своего властолюбия и превратиться в настоящего деспота.

Согласно законам, Моктесума не мог сам объявлять войны, заключать мир, самолично решать важные государственные вопро­сы или издавать законы без согласия совета родовой знати, но состав совета монарх ограничил шестью избранными им самим вождями и, хотя предоставил честь этим вождям называться «советниками трона», довольно скоро свел роль совета почти к нулю.

Безграничная власть Моктесумы делалась все более тягост­ной по мере того, как он становился все более почитаемой особой. И многие тлатоани с трудом переносили гнет, который день ото дня становился тяжелее, и с радостью готовы были использовать малейшую возможность, чтобы избавиться от вла­стелина.

Кортес и его люди, победители Табаско и Тласкалы, почитав­шиеся за небесных посланцев и прозванные «Сынами Солнца», внушавшие страх своим оружием и своей дисциплиной, слывшие освободителями, поскольку они объявили себя защитниками всех слабых и униженных, не могли не встретить восторженного при­ема со стороны индейцев, недовольных ацтекским монархом.

В поведении же самого Моктесумы отмечалось немало при­знаков недоверия к непрошеным гостям и беспокойства, о причи­нах которого мы расскажем позже. Он направил к Кортесу послов со щедрыми дарами и довольно противоречивыми нака­зами, которые свидетельствовали или о его непоследователь­ности, или о мягкотелости, что было на руку испанскому каудильо.

Итак, испанец шел вперед, исполненный самых радужных надежд, и одним прекрасным ноябрьским утром приветствовал многолюдную столицу огромной мощной империи, город Теночтитлан, словно восставший — подобно античной богине — из пу­чины вод и раскинувшийся на плодородных островках, где зелень украшала плоские кровли сотен храмов, Теночтитлан, рассекав­ший широкие пояса своих построек прямыми мощеными до­рогами, которые вели на запад, на север к Большой Медведице и на юг, к полуденному солнцу.

Тысячи вождей и сановных людей империи вышли встречать иноземных гостей, возвещая скорое прибытие монарха.

Действительно, вскоре явилась блестящая свита верховного властителя и принялась устилать коврами землю, по которой должны ступать знатные тлатоани, несшие на плечах роскошный и массивный золотой паланкин, где восседал Моктесума при всех своих монарших регалиях.

Великое множество жрецов и родовитых вождей следовало сзади; первые были в просторных черных туниках, остальные — в широких плащах, похожих на мавританские бурнусы, яркие и разноцветные, гармонирующие с красочными перьями плюма­жей. При виде украшавших их шеи и голые руки драгоценностей засверкали глаза у испанских солдат, томимых алчностью и не­терпением; подобно стервятникам, готовым кинуться на добычу, бывшую предметом изнурительной охоты, они устремили взгля­ды на богатую одежду индейских аристократов.

Подданные Моктесумы, со своей стороны, пораженные поче­стями, которые их верховный вождь оказывает этим иноземным воинам, изумленно глядели на них, тихо спрашивая друг у друга, не боги ли они в самом деле?

Свидание Моктесумы с Эрнаном Кортесом прошло как встреча двух равных и великих людей; удачливый испанский авантюрист вступил в столицу могущественной ацтекской дер­жавы, где триумфальный прием ему устроил монарх, чья корона должна была лечь в основание монумента испанской славы.

---

[5] Каудильо — главарь, вожак (исп.).

 

[6] Веракрус — порт в Мексиканском заливе, основанный в 1520 г. Кор­тесом, где этот испанский капитан сжег свои корабли, чтобы его солдаты не могли вернуться на Кубу. Отсюда начался путь Кортеса в долину Анауак к столице Ацтекского царства Теночтитлану.

 

[7] Аюнтамьенто — в XVI — начале XIX в. орган городского самоуправ­ления в испанских колониальных владениях в Америке.

 

[8] Касик — слово гаитянского происхождения, означает «господин», а в древней Мексике также «вождь племени».

 

[9] Тласкала - неподвластное Ацтекскому царству государственное объ­единение индейцев тласкальцев, отличавшееся демократической формой правле­ния. На этом основании автор называет Тласкалу «республикой».

 

[10] Теночтитлан — столица ацтекского государства, основанная в 1325 г. на острове посреди озера Тескоко.

 

[11] Ацтекское общество представляло собой рабовладельческую деспотию с некоторыми чертами государственности.

 

[12] По всей видимости, речь идет об эпизоде, из войны ацтеков против притеснявших их тепанеков (1427—1433), когда ацтекский вождь (будущий прави­тель Моктесума I) дал клятву освободить свой народ, если ацтеки объединятся против общего врага, то есть если простые люди, в свою очередь, обязуются видеть в представителях ацтекской знати своих «законных господ» — ныне и впредь. Таким образом, при Моктесуме I было положено начало перехода древнемексиканской военной демократии к классовому рабовладельческому об­ществу.

 

[13] Тлатоани в древней Мексике — «благородная особа», «господин».